Любезный человек ни о чем Липста не спрашивает, он все видит, знает и понимает сам. Противодействовать бурной активности совершенно невозможно, и вот Липст через минуту уже стоит в одних трусах и перед большим зеркалом примерочной кабины облачает чресла в принесенные продавцом чудо-брюки.

Брюки и в самом деле хороши, только в любую штанину можно спокойно засунуть двух Липстов. В поясе они велики сантиметров на пять и висят мешком.

— Я в них похож на кенгуру, — шутит Липст. — Может, у вас найдутся поуже?

— Вы еще пополнеете. Одежда должна быть удобной. В брюки никого не забивают паровым молотом!

Любезный человечек подносит товар кипами. Убедившись, что Липста все-таки не удастся обрядить в обновку, он с искренним сожалением разводит руками:

— У вас, молодой человек, уникальная фигура. Вы чересчур… стройны.

Горечь и досада при расставании обоюдны.

Липст обошел еще четыре магазина. И впустую. В комиссионном на улице Стучки нашлась одна пара брюк, которая годилась по размеру, но зато оказалась не по карману.

«Остается еще сходить на рынок, — подумал Липст, — добрая, старая барахолка. Там больше магазинов с одеждой, чем во всей Риге».

Ледяной ветер пробирает до костей. Липст поднял воротник пальто и прибавил шагу.

— Вот чертовщина!

Липст не успел вымолвить это, как перед ним, словно из-под земли, возникла черная, понурая фигура с одутловатым лицом преждевременно состарившегося младенца.

— Каррамба! — вскричал Сприцис Узтуп. — Вот мы и снова встретились в пампасах Старой Риги. Ты еще не клюнул на крючок под названием «работа»?

— Да, я работаю, — проговорил Липст, придав голосу максимальную небрежность, на какую был способен. В действительности же он далеко не так равнодушен. Эта встреча ничуть его не обрадовала. Липст уже успел забыть историю с «инспекцией из газового управления» и остальные незавидные похождения того вечера. Все они снова всплыли в памяти вместе с появлением Сприциса. От смутных предчувствий Липсту становится не по себе. «Ей-богу, чертовщина, — злится он. — Разрази гром этого Сприциса! И что ему надо от меня? У нас нет с ним ничего общего».

Однако повернуться спиной и уйти было бы сущим свинством. Как-никак Сприцис тогда угощал его пивом и сосисками. Поделился последним рублем.

— Так, значит, ты теперь богат, — осклабился Сприцис. — Эх, салатик ты зеленый!

— Что ж. Я не жалуюсь.

— Джентльмен никогда не жалуется. Он знай себе поплевывает. Ну, а сколько кусков ты уже заработал?

Ирония Сприциса задевает чувствительные струны самолюбия Липста. Он лезет в карман и выхватывает теплую пачечку денег.

На заработок пожаловаться не могу, — говорит он, небрежно комкая сторублевки. — На карманные расходы хватает…

Эта демонстрация выбивает Сприциса из седла. Завидев столько денег, он по инерции еще продолжает ухмыляться, но затем скисает, морщится и вздыхает несколько раз подряд:

— А мне вот не везет. Сегодня я пуст, как вакуум.

Да, что и говорить, вид у Сприциса общипанный.

Он побледнел и отощал, подбородок зарос рыжей щетиной. И голос притих, звучит жалобно. А Липст богач! У него в руке пачка денег. Он может быть щедрым, даже расточительным. Он в состоянии отплатить великодушием за великодушие. Более подходящего случая просто и не придумать! Это просто счастье, что ему не удалось купить брюки! В бурном наплыве чувств Липст дружески хлопает Сприциса по плечу.

— Послушай, Сприцис, а ведь я перед тобой в долгу. За мной хороший обед.

— Тогда ты в долгу и перед бюро погоды за вчерашнюю слякоть.

— Нет, серьезно. Ты что, забыл?

— Такое помнить не принято.

Однако Сприцис снова заулыбался.

— Ну, куда пойдем? — спросил он с места в карьер.

Липст долго не раздумывал.

— Пошли в «Сосисочную». Прошлый раз мы там неплохо полопали.

— И пиво там что надо! О’кэй! И вообще Магомет учит: опрометчиво поступает тот, кто предает забвению место, где однажды познал радость.

Они перешли на другую сторону улицы, Сприцис все более оживлялся. Липст шагал, гордо выпятив грудь, и чувствовал себя героем.

— Желудок — чрезвычайно важный фактор, — философствовал Сприцис по дороге. — Думаешь, голова сделала человека венцом творения? О нет! Это заслуга живота… И, разумеется, кармана тоже. У обезьяны нет карманов. Потому-то она и не прогрессирует…

Все было точь-в-точь как в прошлый раз: табачный дым, шумные голоса, сосиски, пиво и булки. И как тогда, Липст, переступая заплеванный порог, усомнился: «Не стоило бы сюда забираться». Однако именно то, что он шел сюда вопреки внутреннему протесту, и придавало всему предприятию особую, романтическую окраску. «А почему, собственно говоря, я не могу это сделать?» — спрашивал себя Липст, и гордое сознание того, что он уже не мелюзга-школьник, а вполне самостоятельная личность, подсказывало вывод: «Я могу. Сегодня я могу позволить себе многое».

Липст достал деньги и расплатился по счету. Он непринужденно улыбался, молол всякую чепуху. У официантки не хватило мелочи.

— Можете оставить себе, — сказал Липст и вместо сдачи получил ослепительную улыбку. Липст восхищался собой.

«Ты что вчера делал, Липст?» — по обыкновению спросит его завтра Угис.

«Пил пиво в «Сосисочной», — ответит Липст. — Встретил старого приятеля, надо было угостить…»

Сприцис повеселел. Он колотил Липста по плечу и не скупился на комплименты.

Они вторично перешагнули порог, и пестрая змея улицы проглотила их, как двух сытых, беспечных кроликов. Над городом разливались свежие, прозрачные сумерки, предвещавшие ночью мороз. Автомашины зажгли фары и превратились в огнеоких ночных птиц.

— Послушай, Сприцис, — заговорил Липст, — а ты не считаешь, что тебе надо устроиться на работу?

Не будь Липст в таком блаженном состоянии, он не затеял бы подобного разговора. Но сейчас ему хотелось со всеми поделиться своим пирогом счастья.

Сприцис расхохотался.

— Я уже работаю.

— Да нет! Я имею в виду настоящую работу, на заводе.

— Это, малыш, для Сприциса Узтупа не подходит.

— Почему?

— Потому что в других местах деньги можно заработать гораздо проще.

— Но ведь нечестно, — не унимался Липст.

— Почему нечестно? Возьми, к примеру, пастора. Как он крестит младенца? Побрызгает воды на голову, перекрестится и прочитает псалом. Пять минут — и отчаливай. За это он огребает по меньшей мере полсотни. А если этот же самый пастор станет заниматься, как ты говоришь, честным трудом на заводе, так разве он столько заработает?

— Это исключение, — сказал Липст. — Об исключениях говорить не приходится. Обмыватели покойников зарабатывают еще больше.

— Законно! — согласился Сприцис. — Исключение… Каждый способный человек — исключение. Форд никогда не стал бы миллионером, а Эдисон — знаменитым изобретателем, если бы они работали на какой-нибудь захудалой фабричонке. — Но они нашли свое великое призвание, вложили в дело мозги, рисковали, и вот результат!

Липст пожал плечами:

— Насчет Форда и Эдисона ничего не скажу, тогда были другие времена.

Сприцис пропустил мимо ушей замечание Липста.

— Завод предназначен для заурядных людишек, — твердил он. — А у меня аппетит побольше. И еще одно: не выношу запаха пота.

Липсту не хотелось спорить. Однако последняя фраза Сприциса задела его.

— Поступай, как знаешь, — сказал Липст. — Только я думаю, что без работы можно докатиться до преисподней.

— А может, там не так уж плохо?

Сприцис раздул щеки, приложил ко лбу пальцы рожками и, хрюкая, стал прыгать на одной ноге. Липст волей-неволей улыбнулся.

— Сам же раньше сказал, что тебе не везет. И вообще…

— Ничего, повезет… И если тебе понадобится взаймы, приходи ко мне. На всякий случай я тебе и адресок оставлю: улица Лавизес, 3, квартира 27. Ты когда-нибудь задумывался над тем, почему люди так охотно покупают лотерейные билетики? — продолжал Сприцис. — Потому что человек по природе азартен. А еще жаден. Многих можно взять на испуг, какую-то часть — на сострадание, но на жадность ловятся почти все. Вот это я и учел! Эх, салатик, ты еще не знаешь мой новый номер. Он гениален.