Я подумал, что аудиенция закончилась.

— Мистер Харвей, мой визит мне кажется несколько затянувшимся. Вы не это хотели мне сказать?

У Харвея произошел паралич взгляда. Он уставился мне в лоб.

— Простите, не понял.

— Мой визит несколько затянулся, — растерялся я.

Харвей дико улыбнулся и сказал:

— Понимаю-понимаю. Какая сегодня хорошая погода!?

— Погода дрянь — согласился я, — и понял, что вновь допустил оплошность. — То есть погода в самом деле ужасная, но с проблесками надежды.

— Вы банковским делом когда-нибудь занимались? — опять спросил Харвей.

Я почувствовал, что банкир целеустремленно устраивает меня к себе на работу.

— Представьте себе — нет.

— Очень хорошо представляю, — мистера Харвея не так-то легко было сбить с цели. — Сам начинал с нуля — и видите, каких результатов достиг.

Харвей указал мне на канарейку, пискнувшую в своем железном “Коллизее”.

Я понял это в неприличном смысле.

— Что вы имеете в виду, мистер Харвей?

Харвей подскочил на своем кресле.

Я начал паниковать.

— Мистер Харвей, жизнь устроена так, что требует подчас быстрых и неожиданных решений, которые слишком тяжело нам даются. А посему… а посему… — мысль начала пробуксовывать — а посему, — вдруг заорал я — возьмите меня на работу. Именно для этого мистер Батлер заплатил вам такую сумму денег.

— Что? — Харвей удивился. — Мне? Заплатили? Да кто вам сказал такую чушь!

Я понял, что зашел слишком далеко.

— Никто, — тихо сказал я. — Само вырвалось.

— Все. Я устал, — простонал Харвей. — Аудиенция закончена. У вас неподражаемая причинно-следственная связь. С таким умом мой банк разбогатеет — вы приняты на работу. Считайте, что вы прошли собеседование. Завтра вас ждут в банке. Смотрите, без опозданий.

Вместо ответа: “Спасибо, сэр”, — я икнул. Громко.

— Ну и речь у вас, молодой человек. Это целый симфонический оркестр, а не речь.

И что было совсем неожиданно, мистер Харвей икнул сам.

Воспитание мое было хуже харвеевского. Я не сдержался и расхохотался во все горло. Так громко, что в комнату ворвался Чарльз Батлер.

— Мистер Харвей, что здесь происходит? — заорал он в ужасе, — на что я ледяным тоном произнес:

— Вы что, подслушивали, мистер Батлер за дверью? Или у вас такое чутье природное: являться на реплику?

Вместо ответа Батлер закатил мне пощечину. Он не знал, бедный мистер Батлер, что предыдущей ночью, когда он уложил меня в постель, я поднялся — в темноте достиг запретного шкафчика, где хранилось виски и напился до чертиков.

Пьяница Батлер просто забыл, что так бывает.

Я был просто спятившим, а он думал, что я — наглец.

Сумерки, в который раз поглотили мое сознание.

“Эллин, Эллин!” — воззвал я из глубины той пропасти, в которую летел. “Приди ко мне! Забери меня из этого мира!” Но Эллин не слышала.

Аудиенция закончилась…

…Эллин сидела в своей спальне и задумчиво глядела в окно. Она сочиняла письмо Филиппу.

ПЕРВОЕ ПИСЬМО ЭЛЛИН К ФИЛИППУ

“Милый Филипп!

Дни тянутся за днями. Я живу без тебя. Мое письмо ты никогда не прочтешь, потому что я не знаю твоего адреса, Но знаю где ты — в моем сердце.

Можешь представить мое беспокойство: иногда, я перестаю видеть в своих снах тебя. Тогда я начинаю ходить по улицам в своем сне, и у всех спрашиваю: не видели ли вы моего Филиппа.

Люди отвечают мне: “Нет, не видели.” И я просыпаюсь вся в слезах.

В нашем заточении случаются свои маленькие события.

Я не говорила тебе, что с нашей Евлалией приключилась беда. Она попала в руки ужасных карлов, которые приезжали в Саванну давать свои ужасные представления. Из города они уже давно уехали. Но следы их остались.

Вчера к Евлалии приходил доктор Мид. Думаю, что ты сталкивался с ним. Он хоть и довольно странный, но, полагаю, умеет отличить черное от белого. Он осмотрел Евлалию и сказал, что беспокоиться нечего. В том, смысле, что она не беременна. — Это то самое страшное, что мы от нее ожидали и благодаря чему наш отец запер нас в этот дом на окраине. Представляешь: страхи канули в прошлое, и мне теперь кажется, что она стала жертвой собственного воображения или розыгрыша карлов.

То, что они делали с бедной девочкой — это поистине ужасно. Она все рассказала. Но хуже всех сейчас мне. Потому что это я тогда накричала на нее. Сказала ей, что не хочу ее знать, и что она мне — не сестра. Я погорячилась. А она думала, что у нее жизнь кончена. Я ее обидела.

Теперь я понимаю, что она поступала так, чтобы было лучше только мне. Она жертвовала собой ради меня. А я это сразу не почувствовала. Думала, что просто ей хочется вырваться из того заточения, на которое обрек нас отец. Я ошибалась.

Но доктор Мид, развеял наши подозрения насчет ее судьбы. Я ведь не сказала тебе, отец думал, что Евлалия точно родит, она ему все рассказала. Как это ужасно произносить вслух. Но теперь все не так.

Нянька Ду думает, что она просто это придумала. Испытала нервный шок и ей показалось Бог знает что!

Я думаю, что эти знаменитые на всю Саванну маленькие фокусники смогли что-то сделать с ее сознанием. Во всяком случае, она вообразила себя беременной, но не стала ею, в этом мы все теперь уверены. Карлы страшные люди — они умеют все! Что они сделали с целым городом? Половина города между собой перестрелялась. А теперь наступила череда разоблачений. Фокус с надругательством лопнул.

Все оказалось не так. Если доктор Мид, конечно, не врет и не ошибается, — то гора с плеч. Мы все бесконечно этому рады.

Да, когда об этом сообщили отцу — он даже прослезился и сказал: “Наконец-то, хоть один член нашего семейства восстановил свою репутацию”.

Одна я никак не могу ее восстановить, потому что люблю тебя, и это злит моего отца и заставляет его ненавидеть тебя. Хотя вспомни, как он тебя любил раньше! В его внезапном к тебе охлаждении есть некая тайна, которую он скрывает и не желает никому рассказывать.

Дорогой Филипп! Я расспрашиваю о тебе всех случайных мустангеров, с которыми меня сталкивает судьба. Но все напрасно. Никто тебя не видел.

На этом я прощаюсь с тобой, — пришел отец и зачем-то срочно требует меня к себе.

Почему?

А вдруг это то, чего я больше всего на свете боюсь? Филипп спасай!”

Встреча Джекки

А в это время Джекки-поэт, который в Саванне оказался абсолютно один, покинутый, сидел в кабаке. Ни одна газета его стихами не заинтересовалась, уже несколько дней он проживал в гостинице, с которой соседствовал весьма занятный салун.

Каждое утро Джекки спускался в это заведение и подсаживался к какому-нибудь ковбою, с которым заводил странные для салуна разговоры про искусство, про красоту, которая спасет мир…

В то утро, Джекки был уже немного пьян. Его угостил один захмелевший ковбой. Джекки прочел ему стихи.

— Чувствуешь ли ты в этих стихах грацию южной ночи, — спросил его Джекки.

— Не-а, — совершенно искренне ответил ковбой по имени Пит. — Разве что, изо рта у тебя воняет немного приятель.

— А-а, — романтически протянул Джекки-поэт. — Это ерунда! Это может сравниться только с плохо написанным стихотворением. Сейчас я тебе прочту настоящую поэзию и ты забудешь все запахи. Слушай приятель.

Но Джекки прервал сам себя.

— Слушай, приятель, а ты случайно не знаешь в этом городе такую девушку, которая была бы при деньгах и мечтала бы в то же время выйти замуж?

Ковбой, перейдя на те же полуфилософические тона, ответил:

— Кто же этого не знает, приятель. Это полгорода знает. Такая девушка есть везде. В нашем городе ее зовут Роз Бибисер. На днях, например, она хотела выброситься их окна, еле ее удержали.

— Ух ты! — восхитился поэт. — Как это поэтично, выброситься из окна.

— Дурак ты парень. Тебе поэтично, а себе она могла сломать шею и потеряла бы возможность двигаться.

— На языке европейцев это называется “паралич”.