Среди 48 студентов, получивших анкеты, не оказалось, правда, ни одного, полагавшего, что война была правильной. Но один из опрашиваемых воздержался от ответа, двое написали «не знаю», и 14 человек определили войну как неизбежную. Только 27 человек, т. е. немногим более половины, сочли, что Тихоокеанской войны не должно было быть [12, с. 3]. Анализируя ответы студентов, Я. Саигуса приходит к выводу, что они свидетельствуют об известном забвении уроков войны. Современная молодежь, по его наблюдениям, уже не помнит, что такое «Великая восточноазиатская сфера совместного процветания», и склонна воспринимать этот термин в том новом толковании, которое он начал получать в современной печати [12, с. 5].

Действительно, в некоторой части современной научно-популярной, документальной и художественной литературы война и события, приведшие к ней, постепенно стали получать новое, якобы более объективное освещение. Поэтому далеко не случайно почти треть студентов, опрошенных Я. Саигуса, была убеждена в том, что Япония не могла избежать войны. Если возникшая в первый послевоенный период антимилитаристская литература открыто указывала на японскую военщину и выс-Н1ую бюрократию, включая и самого императора, как на лиц, несущих всю тяжесть ответственности за трагедию народа, то в появившейся в последнее время документальной литературе события военного времени трактуются почти в духе античной трагедии рока, где герой независимо от своих намерений по воле богов оказывается вовлеченным в события, приводящие его к гибели.

Так написана, например, книга Сирояма Сабуро «Закат пламенеет» («Ракудзицу мою», 1974), представляющая собой беллетризированную биографию Хирота Коки, одного из семи военных преступников, казненных по приговору Международного военного трибунала в Токио. По жанру эту книгу скорее можно было бы отнести к агиографической литературе. В строгом соответствии с законами избранного им жанра Сирояма рисует юность героя, полную смирения и благочестивых трудов вроде поездки в Маньчжурию накануне русско-японской войны 1906 г., во время которой Хирота сумел наняться рабочим на строительство укреплений в Порт-Артуре и собрать сведения о-«приготовлениях» России.

Само собой разумеется, Хирота предстает перед читателем как человек высоких личных достоинств: он необыкновенно трудолюбив, прямодушен, прост, честен, демократичен. У него самые скромные привычки: он встает на рассвете, на завтрак довольствуется чашкой лапши, а когда находится в Европе — сандвичами и кофе. Ему полностью чужды корыстолюбие и. карьеризм. Автора восхищает, например, как спокойно он принимает назначение на непрестижный пост посла в Голландии, которое в его возрасте может для него означать конец дипломатической карьеры. Он вообще по натуре склонен к созерцательности и был бы счастлив удалиться от дел, вести простую мирную жизнь: днем — гулять, предаваться размышлениям, на ночь — читать изречения Конфуция, свою любимую книгу. От решения стать отшельником его удерживает только чувство долга. Он подлинный патриот и считает себя обязанным служить родине до тех пор, пока он ей нужен. В той же Голландии, например, европейская ванна не могла, конечно, заменить ему ароматную деревянную фуро, но Хирота, подчеркивает автор, «не роптал». Нисколько не заботясь о себе и своих удобствах, а радея только о пользе отечества, Хирота, решил поехать в Голландию через Индонезию, чтобы выяснить, нет ли-каких-либо возможностей для «экономического» проникновения в этот район. Не могла же, считает автор в полном согласии со своим героем, Япония отказываться абсолютно от всего только потому, что голландцы слишком ревниво оберегали свои колонии.

Родившись в семье каменных дел мастера, Хирота, если верить Сирояма, всегда тяготился необходимостью вращаться в высших сферах. Пример «старых патриотов» времен «реставрации Мэйдзи», которые были его идеалом, занятия дзэн-буддизмом, изучение конфуцианства — все это научило его не придавать слишком большого значения внешней стороне жизни. В 1939 г. его побудило принять пост премьер-министра только опасение за судьбы страны. Не смущаясь очевидным неправдоподобием, автор сообщает читателям, что Хирота, являвшийся видным деятелем военно-бюрократической верхушки, развязавшей войну в Китае, а затем и на Тихом океане, с самого начала преследовал исключительно миролюбивые цели. Например, Участвуя в выработке предъявленного Китаю в 1915 г. печально известного «21 требования», Хирота, оказывается, проявил стремление к миру, настаивая на том, чтобы эти требования, и которых речь шла фактически об установлении японского господства во всем Китае, были предъявлены не в форме ультиматума, а в форме основы для переговоров. Или взять хотя бы его «вклад в развитие мирного сотрудничества с СССР»: ведь, оказывается, только благодаря его терпению и настойчивости было подписано соглашение о продаже КВЖД. Хирота, бывший в то время министром иностранных дел, употребил все доступные ему средства, чтобы «уговорить» власти Маньчжоу-го согласиться на выплату компенсации СССР. И это в то время, когда в самой Японии многочисленные противники соглашения прямо указывали, что КВЖД можно было получить совершенно даром! Заметим, кстати, что компенсация, о которой чуть ли не со слезами на глазах говорит автор, так и не была выплачена Советскому Союзу полностью до конца второй мировой войны.

Не менее героические усилия Хирота якобы прилагал, стремясь к миру с Китаем. Не считаясь с неудовольствием военных, он пошел даже на то, чтобы поднять статус японского представителя в Китае до ранга посла, показывая тем самым, что рассматривает Китай как великую державу! Автор подробно описывает постоянные усилия Хирота локализовать возникавшие один за другим инциденты в Китае, его попытки прибегнуть к посредничеству третьих держав для урегулирования отношения с этой страной. Правда, когда под эгидой Лиги наций для расследования событий в Китае была образована комиссия, Хирота от лица Японии отказался от участия в ней. Но тут, полагает автор, он был совершенно прав, ибо, во-первых, Япония к гому времени уже не являлась членом Лиги наций, а во-вторых, было очевидно, что комиссия намерена вынести неблагоприятное для Японии решение. С полной серьезностью автор уверяет читателей, что отказ от участия в работе комиссии диктовался как раз миролюбивыми намерениями, поскольку участие в ней могло привести только к обострению трений.

А вот еще один пример героического миролюбия Хирота. Получив известие о нанкинской резне, он «в страшном гневе» потребовал объяснений от военного министра Сугияма. Такая позиция, подчеркивает биограф, в обстановке шовинистического угара требовала большого личного мужества.

Возникает естественный вопрос: почему же «миролюбивая» политика Хирота приводила к таким странным результатам? Кое-где автор делает попытку упрекнуть в этом военных, однако каждый раз, разобравшись во всех обстоятельствах глубже, не находит конкретных виновных. Нельзя же, например, обвинять в той же нанкинской резне командующего Квантунской армией генерала Мацуи, поскольку он отвечал только за общий стратегический план. Принц Асака, один из заместителей Ма-цуи, вообще прибыл в армию только за десять дней до этих печальных событий. Многие командиры были убиты или ранены в предшествующих боях и не могли поддерживать дисциплину в войсках. Так что все произошло помимо воли японского командования и правительства. Захват Маньчжурии, война с Китаем, а затем и Тихоокеанская война — все это представляется автору следствием какого-то рокового стечения обстоятельств. Правящие круги Японии во главе с самим императором были постоянно полны благих намерений, но почему-то каждый раз в соответствии с известным изречением, этими намерениями оказывалась вымощена дорога в ад. Японское правительство как его изображает автор, заслуживает только сочувствия. Например, при захвате Мукдена армия игнорировала указания г пннстерства иностранных дел, ссылаясь на то, что подчиняется непосредственно императору. Между тем император Хиро-хнто был «удивлен и огорчен» развитием «инцидента», о чем говорил одному из своих придворных — Окамото Аискэ [16, с. 79]. Военный министр Каная Хандзо, по-видимому, был также «огорчен» развитием событий. Он ездил во дворец с извинениями и посылал своих представителей в Маньчжурию с целью утихомирить тамошнее командование. Премьер-министр Вака-цуки жаловался, что армия вышла из-под контроля правительства, высказывалось даже мнение, что Квантунская армия — это не японская армия, а совершенно независимая сила. Когда до командующего Квантунской армией генерала Хондзё, который, скорбя о том, что события приняли такой необратимый характер, предавался чтению сутр и благочестивым размышлениям, дошли слухи о подобных высказываниях, он «в ужасе заплакал» [16, с. 79]. Так трогательно выглядит в изложении Сирояма история разбойничьего захвата Маньчжурии.