В категориях и понятиях политической идеологии того времени провозглашенный курс нашел выражение в формуле «ва-кон — ёсай», первый компонент которой означает «японский дух», или «дух Ямато», а второй — «западная наука и техника». Эта формула утверждала приоритет «японского духа» и подчиненную целям его упрочения роль западной, «машинной» цивилизации. «Японский дух» — понятие очень широкое. Правящие круги вкладывали в него значение мировоззренческих аспектов, чаще всего религиозного характера, основанных на мифологии, а также социальные представления, преимущественно патерналистского содержания. В него же входят морально-этические установки и политические догмы феодального периода. Большую роль в нем играет конфуцианство, идеология военно-феодального сословия бусидо. Воплощенный и выраженный во всех этих категориях, «японский дух» составил основу идеологии «японизма».
Но общественные законы исторического развития внесли серьезные коррективы в начатый правительством процесс преобразований. Наука и техника, созданные на Западе в эпоху его капиталистического развития, не могли быть эффективно освоены местными кадрами, находившимися в плену феодальных представлений. Требовалось усвоение культуры, породившей машинную цивилизацию, которая начала проникать в Японию. Так началось утверждение здесь западных духовных ценностей, начавших теснить традиционные формы, на которые опирался мэйдзийский режим. Иными словами, в орбиту «преобразований» была включена и сфера японской идеологии.
Идеологические концепции, проникшие в Японию с Запада, включали в себя ряд элементов, созвучных настроению участников возникшего в Японии в 80-е годы XIX в. движения «за свободу и народные права». По своему составу это движение было весьма неоднородным, в его рядах были сторонники как либерально-буржуазных, так и буржуазно-демократических взглядов. Они пытались найти ответ на волновавшие их социальные вопросы в идеологическом багаже западной буржуазии XVIII–XIX вв. Это создало благоприятную почву для проникновения в Японию идей французского просвещения, английского утилитаризма, немецкого романтизма. Некоторые из них получили достаточно широкое распространение в Японии, здесь появились даже последователи взглядов Руссо, особенно будораживших тогда общественное мнение.
Такое развитие событий не укладывалось в рамки идеологической стратегии правительства. В интересах отстаивания принятой в этих рамках классовой линии оно решило более активно вторгнуться в преобразовательный процесс, чтобы нейтрализовать его негативную, с его точки зрения, направленность и до конца использовать его в интересах укрепления экономического и идеологического фундамента нового режима.
В соответствии с принятой мэйдзийским правительством линией, с одной стороны, осуществлялась протекционистская политика в отношении наиболее реакционных проявлений западной культуры, которые могли бы интегрироваться в идеологическую структуру мэйдзийского режима, а с другой стороны, был взят резкий курс на гальванизацию и укрепление в общественном сознании традиционных ценностей, обычно включаемых в понятие «японский дух». Активизировалась деятельность теоретиков конфуцианского толка, усилилась роль государственной религии — синто, догматы которого заняли господствующее положение в иерархии идеологических представлений японского императорского строя, резко возросло значение милитаристских идей, этой неотъемлемой части кодекса бусидо как одного из важнейших элементов «японского духа». Направляющая деятельность буржуазного государства в ходе преобразований нашла выражение в этот период в принятии ряда правительственных постановлений, определявших задачи и функции пропагандистских и воспитательных учреждений.
Иными словами, была сохранена и усилена исходная формула преобразований в Японии («вакон — ёсай»), отстаивавшая в условиях распространения западной науки и техники приоритет и неприкосновенность традиционных духовных ценностей. Это означало переход правительства на путь утверждения националистической линии, отстаивание идеологии японской исключительности.
В социальной и идейно-политической сферах новый курс помог правительству сохранить различные национальные институты, сложившиеся в период господства феодальных отношений, подавить массовое демократическое движение «за свободу и народные права», поставить заслон на пути прогрессивных идей. Резкий поворот идеологической политики государства в сторону национализма совпал с переходом японского капитализма в империалистическую стадию. Во внешнеполитической области апогеем нового курса стала японо-китайская война 1893–1894 гг. и в особенности японо-русская война 1904–1905 гг., победа в которой способствовала усилению буржуазно-националистических воззрений.
В последующие годы процесс развития Японии в качестве империалистической державы и связанная с ним идеологическая практика развивались в основном по уже выработанной схеме. Однако в 20—30-х годах произошло дальнейшее углубление классовых противоречий в стране, активизировалось массовое демократическое движение, в рабочую среду, в ряды прогрессивно настроенной интеллигенции начали проникать марксистско-ленинские идеи. В середине 20-х годов в японской экономике возникли кризисные процессы. Это были предвестники экономической катастрофы, которая поразила капиталистический мир, в том числе и Японию, в 1929 г.
На международной арене японский капитализм в эти годы выступил в качестве силы, активно включившейся в борьбу империалистических государств за сферы влияния. Для достижения этой цели был взят курс на подготовку к войне. Так называемая «модернизация» Японии открыто приняла характер милитаризации.
В таких условиях категория «японского духа» стала особенно активно использоваться в качестве идеологической опоры императорского строя. Как никогда ранее, этот «дух» стал толковаться как высшее проявление человеческой сущности, как средоточие всех лучших моральных качеств. Западная цивилизация противопоставлялась ему как нечто приниженное, как явление второго сорта, пронизанное «рационализмом», «материализмом», недостойным подражания. Национализм в этот период усилиями правящих кругов принял форму воинствующего шовинизма. Проводилась идея исключительности государственно-политической системы Японии. В это время идеологические и морально-этические ценности, входящие в понятие «японский дух», стали использоваться в качестве барьера, защищающего от проникновения с Запада марксистско-ленинских идей. Зато был открыт путь для распространения в Японии новейших иррацио-налистических течений, характерных для буржуазной общественно-политической и философской мысли эпохи империализма.
В этом был заключен далеко идущий расчет: путем конвергенции догматов японизма и понятий, почерпнутых из реакционных концепций Запада, буржуазные идеологи стремились модернизировать сам «японский дух», подвести под националистическую идеологию теоретическую базу.
Подправленная и обновленная, идеология «японизма» стала основой демагогической критики западного капитализма и «белого империализма», которую развернула в эти годы пропагандистская служба императорского строя. Правящие круги страны стремились представить Запад как источник внутренних экономических трудностей и противника национальных интересов Японии на международной арене. Доказывалось, что западный капитализм, проникнув на Японские острова, разрушил «старые», «добрые» отношения в обществе, способствовал зарождению и распространению духа соперничества и индивидуализма, якобы чуждых самой природе японцев. Все это в конечном счете привело к тому, что японизм во взглядах его наиболее рьяных сторонников принял черты антизападнического национализма, некоторые его течения открыто выступали против капиталистической индустриализации по западным образцам.
Что же касается отношения к западной науке и технике, то демагогическое осуждение западной духовной культуры не мешало дзайбацу активно заимствовать и использовать их в интересах своей экономической стратегии, направленной на подготовку к войне. Больше того, определилась даже некая закономерность в деятельности правящих кругов, последовательно проводивших в сфере идеологии стратегическую формулу «ва-кон — ёсай»: чем громче они провозглашали величие «японского духа», призывая распространить идеологию японизма на весь мир, чем резче официальная пропаганда выступала против западного влияния в сфере идеологии, тем активнее японские промышленники устанавливали связи с западноевропейскими и американскими монополиями. Иными словами, классовые интересы японской буржуазии, нуждавшейся в постоянном укреплении экономической базы капитализма на основе научно-технических заимствований, оказались сильнее пропагандировавшихся ею крайнего национализма и ксенофобии. Национализм, противопоставлявшийся западному модернизму, был лишь идеологическим оружием, использовавшимся для достижения социальной стабильности в стране и вовлечения японского общественного мнения в орбиту влияния империалистической идеологии.