— Это всё мне известно из печати,— задумчиво произнёс Зобов.— А что, собственно, вы хотите предложить?

— Как что, как что! — заволновался Личицкий.— Сколько людей страдает врождёнными пороками? Сколько больных с поражёнными внутренними органами? У скольких людей удалены конечности, отдельные части тела? Именно сейчас, сейчас необходимо браться за выращивание утраченных органов с помощью голографических генов.

— Но это ведь огромная целевая программа: под неё необходимо выделить колоссальные финансовые средства, должны работать целые институты, клиники,— пытался возразить Зобов.

— Да, действительно, под фантастические предположения денег никто не даст. У государства много других забот. А миллионеров—меценатов в стране не существует. Так что придётся идти на определённый риск, но риск оправданный. Другого пока не дано,— высказал свою точку зрения Линдо.

— Ну что, Костя, ты с нами? Давай—ка в одной упряжке, авось да вытянем,— Платов обратился к Зобову.

— Добро, я в команде. Но что—то конкретное у вас есть? — спросил Зобов.

— Вот это другой разговор! — обрадовался Платов.— Конечно, есть. Иначе тебя сюда бы и не приглашали. Есть целая программа, причём весьма напряжённая.

— Так чего тянешь? Выкладывай! Время не ждёт,— Зобов хлопнул Платова по плечу...

Разъезжались далеко за полночь.

С этого дня для них началась новая жизнь. Суток катастрофически не хватало. Все были настолько захвачены идеей, что спали едва ли три—четыре часа. Дни и ночи проводили то в институте, то в клинике у Зобова.

Уже первые результаты оказались более чем обнадёживающими. Вначале удалось вырастить почку младенцу, родившемуся с патологией мочеполовой системы. Затем избавить от атрезии кишечника новорождённую девочку. Ребёнку, на спину которого опрокинулся бак с кипящей водой, удалось вырастить новую кожу, а двум детям и женщине, попавшим в аварию, вырастить части удалённых конечностей.

Зобов вообще перестал ходить домой: спал в кабинете. Дома его съедала такая тоска, что хотелось выть от душевной боли. Три года назад погибла его жена. Погибла нелепо, случайно. Она была альпинисткой. Зобов боготворил эту маленькую хрупкую женщину. Она была для него всем, и такая неожиданная смерть! Хотя она всегда приходит нежданно. Но, как говорится, кому суждено погибнуть от жажды, тот не утонет.

Однажды поздно ночью Зобов сидел в кресле, близко придвинув его к стене. Он дико, чудовищно устал. Спать не хотелось. Видимо, здорово разошлись нервы.

В дверь тихо постучали. Он удивлённо посмотрел на часы: два тридцать пять!

«Однако,— подумал он,— кто бы это мог быть? Он всех отпустил, за исключением дежурных. А они, как правило, не особенно рвались в кабинет главного, зная его крутой характер. Не зря же медсёстры звали его между собой «сухарём». Дело в том, что главный хирург для своих сорока пяти лет неплохо сохранился. И мечтой многих медсестёр да и что греха таить, молодых врачей было составить неплохую партию с интересным вдовцом, благо, детей у него не было. А Зобов никого не замечал. Правда, больше всех преуспела его секретарша Любочка. Во—первых, она старалась не допускать под грозные очи начальства своих потенциальных конкуренток, во—вторых, делала ему замечательный, по его словам, кофе и, в—третьих,— постоянно строила глазки. Что касается её белого халатика, то он давно был укорочен выше допустимой нормы и в полной мере позволял шефу и посетителям любоваться стройными ножками миловидной секретарши.

— Войдите,— громко сказал Зобов, собираясь устроить разнос.

В кабинет вошла Любочка. Она держала поднос с чашечкой ароматного кофе. У Зобова даже защекотало в носу.

Хотя ему и было приятно, он, грозно поглядев на девушку, рявкнул:

— Ну что там, в чём дело? Почему не дома? Почему здесь? Давно пора спать.

— Вы извините, Константин Петрович, я не хотела вас беспокоить, но слышала ваши шаги, вздохи. Подумала, что вам всё равно не спится, а чашечка кофе вам не помешает,— смущённо лепетала девушка.

— Ладно, давай сюда. Поставь на стол и иди,— сухо произнёс Зобов.

— Константин Петрович, позвольте задать один вопрос,— обратилась к нему Люба.

— Ладно уж! — он махнул рукой.— Задавай.

— Понимаете, я учусь на втором курсе медицинского. Мы изучаем сейчас патогенез. Ну и мне не совсем понятна вирусная теория происхождения рака.

— Что здесь непонятного? — удивился Константин Петрович.— Ты знаешь, что рак — в сущности неконтролируемый рост клеток. А вирус — это частица ДНК или РНК, то есть химический материал, контролирующий рост и деление нормальных клеток, В общем, как это попроще объяснить, нуклеиновые кислоты как бы несут в себе план новой клетки. Вирус проникает в клетку и подключается к её генетическому коду. Контроль над делением клеток становится беспорядочным. По существу это и есть рак. Понятно?

— Ой, Константин Петрович, вы так просто и понятно объясняете такие сложные проблемы, что даже я, тупоголовая дурочка, все поняла.

— Ну—ну,— оттаял Зобов.— Лучшего секретаря я бы не хотел.

— Я так рада, Константин Петрович, что вы такого хорошего обо мне мнения, а то ведь уходить собралась.

— Как? Зачем? — встрепенулся Зобов,— Почему?

— Ну, мне казалось, что вы терпеть меня не можете.

— Что ты, что ты... Как раз наоборот!

— Ой, правда? — Любочка по—детски непосредственно захлопала в ладоши. Подскочила к Константину Петровичу, прижалась тёплыми губами к его небритой щеке и, смущённо покраснев, выскочила из кабинета.

— М—да! — задумался Зобов и потёр щеку. — Этого ещё не хватало... А впрочем, почему бы и нет? Люба — совсем не глупая девушка и, судя по поцелую, далеко не равнодушна к «старику». «Старику» ли?

Он встал, подошёл к зеркалу: потрогал мешки под воспалёнными, красными от бессонницы глазами, пригладил волосы. Неожиданно сам себе подмигнул и принялся с удовольствием допивать кофе. Затем прилёг на диван и задумался. Не заметил, как уснул.

Разбудил его переливчатый сигнал телефона. Вскочив с дивана, взял трубку:

— Зобов слушает!

Звонила дежурный врач. Привезли останки лауреата Нобелевской премии академика Ивана Ильича Алфёрова, Самый молодой академик в истории Академии: ему было всего 27 лет. Он вылетел вертолётом на расследование аварийной ситуации на одном из химических заводов. По неизвестной причине вертолёт рухнул на землю. Все члены экипажа и пассажиры погибли. Останки академика привезли в клинику по просьбе профессоров Личинского и Платова. Вскоре они сами появились в кабинете Зобова.

— Костя,— обратился к нему Платов,— ты понимаешь, что произошло? Погиб гений! Он мог принести человечеству неоценимую пользу. Не—оцени—мую. И такая нелепая смерть...

— Действительно, это ужасно,— бормотал стоявший рядом Личинский.

— Костя, а что, если попробовать снова? — заговорил Платов.— Ты понимаешь, ведь такой шанс выпадает не часто. От академика ничего не осталось, кроме нескольких костей и кусков плоти. Давай рискнём! Представляешь, из клеток гения вырастить гения. Гений но заказу! Это ведь переворот в науке, в истории.

— А чем мы гарантированы, что он после возрождения сохранит свои интеллект, духовность, моральный облик?

— Пока ничем, но разработаем программу, а потом, если что, разберёмся...

— Ты тоже «за»? — обратился Зобов к Личинскому.

— Да—да, — поспешно закивал тот.

— А Аркадий Иванович?

— Так он первым натолкнул нас на эту мысль!

— Что ж, друзья, давайте попробуем возродить гения. Ну, если что случится, отвечать будем вместе. Как положено, по закону.

— Кончай, Костя, тень на плетень наводить. Я ж тебя не первый год знаю. Если что, ты ведь первый в петлю полезешь. Но мы тебя не пустим. Я за риск!

— Я тоже,— раздался голос Личинского.

— И я, я с вами,— услышали они голос внезапно появившегося в кабинете Линдо.

Прошло четыре года.

Зобов в очередной раз зашёл навестить своего подопечного. Перед ним на кровати с подключёнными к компьютерному устройству многочисленными датчиками лежал мальчик лет двенадцати.