— К черту Управление, — пробормотал он громче, чем хотел. — Какой я дурак, что поверил этим засранцам. К черту Грегуса. К черту Малика. Всех к черту.

— У вас, видимо, был тяжелый день на работе, — сказал бармен, выказывая сочувствие своему единственному посетителю.

— И вас к черту, — сказал Калли. — Продолжай наливать. Двойные порции.

Бармен пожал плечами, извиняясь за непрошенное вмешательство, и наполнил бокал Калли.

— Я оставлю бутылку. Наливайте сами.

— Извините, сорвался.

— Никаких проблем. Я тоже там побывал.

— Нет, там вы не были. И даст Бог, никогда не будете.

Бармен отошел в сторону. Принялся вновь вытирать полотенцем бокалы. Зачем ввязался в разговор с агрессивным пьяницей, когда на душе и без того скверно?

Калли постарался скинуть с себя неотвязное чувство вины, перестать думать об утраченном и сосредоточиться на том, что у него осталось. Дженни. Кроме нее, у него никого и ничего нет, и он мысленно поклялся, что никогда больше не причинит ей боль. Что-нибудь придумает. Как-нибудь вывернется. В конце концов, у него осталось несколько друзей, которые ушли из Управления и завели собственное дело. Может, кто-нибудь из них найдет что-нибудь для него. Все равно что. У него всегда были скромные потребности. На себя и на Дженни как-нибудь заработает.

Он выпил четыре двойных порции «Джека Дэниэлса» и уже ощущал легкую эйфорию, когда появилась Джули Хаузер. Она сразу же заметила его расслабленную позу за стойкой и остекленевшие глаза. Вскарабкавшись на табурет рядом с ним, она посмотрела на него предостерегающе.

— Ну ты хорош, Калли. Очень хорош. — Она отодвинула от него бутылку и заказала «перье» с лайном. — Информационный отдел не сообщил ничего нового. Гримальди знает о русской мафии больше, чем они.

— Не имеет значения. Я вышел из игры.

— Что-что?

— Вышел из игры. Пиши свою сенсационную статью, помогай своему другу Гримальди, а я вышел из игры.

— Ты шутишь?

— Отнюдь.

— Послушай, — заговорила Хаузер, понизив голос. — Я не знаю, где ты был, с кем разговаривал, но если этим трюком хочешь отшить меня, у тебя ничего не получится. Если бы дело было только в статье. Пойми же, что маньяк по-прежнему на свободе, его надо остановить. Ты не можешь выбыть из игры, у тебя больше шансов поймать его, чем у кого-нибудь другого. Я думала так с самого начала, а теперь еще более в этом уверилась.

— Если Гримальди найдет место, где печатаются деньги, убийца у него в руках. Если потерпит неудачу, у меня нет ни малейшего представления о дальнейших ходах Малика. Пусть его ловит кто-нибудь другой.

— Так ты в самом деле не шутишь?

— Я уже сказал, что нет. Сколько раз можно повторять?

Хаузер так и подскочила.

— Что это? Да ты совсем раскис от жалости к себе. Пытаешься утопить горе в стакане. Жалкое зрелище. Ты просто не имеешь права так распускаться, пока Малик все еще разгуливает на воле. И на тебе лежит тяжкий долг. Это ты и твои друзья ответственны за убийства этого чудовища.

— Я тут ни при чем.

Вновь охваченный воспоминаниями, Калли вдруг увидел перед собой Джэнет — какой она была в тот день, когда он ушел в тюрьму. Вспомнил ее добрую улыбку, ласковые объятья, слова ободрения. Он осушил бокал и потянулся к бутылке.

Хаузер отодвинула ее дальше.

— Если ты еще выпьешь этого пойла, ты просто совсем обалдеешь.

— Заткнись, Хаузер. Заткнись, мать твою так!

— Хорошо, но сперва скажи мне, где ты был. Если ты хочешь отшить меня, имей по крайней мере достаточно мужества, чтобы объяснить почему.

Калли заколебался, но в конце концов его одолело желание излить кому-нибудь душу.

— Я ездил повидать дочь.

— Дочь?

— Она учится здесь в колледже.

Хаузер представила себе встречу отца с дочерью и поняла, что он должен был пережить. Она взяла его за руку, ощущая сочувствие и сострадание, каких давно уже не испытывала.

— Пошли, Калли. Тут за углом у меня живет подруга. Когда я в городе, то пользуюсь ее квартирой. Пошли, выпьешь кофе, и мы с тобой поговорим.

— О чем тут говорить?

— У тебя такое чувство, как будто ты потерял все на свете. Бросил на произвол судьбы дочь. Загубил ее жизнь. Так?

— Не совсем. Она справляется. Работает на трех работах, получает стипендию, — выпалил он. — Но ведь она, черт побери, должна была жить по-другому. Ты права. Я и в самом деле бросил ее на произвол судьбы. По моей вине она живет как круглая сирота.

— Калли, мой отец однажды сказал мне, что в жизни побеждает не тот, кто никогда не падает, а тот, кто поднимается после каждого падения. Получается, что твоя дочь рано познала эту истину.

— Слишком рано.

— Но ты не можешь повернуться спиной к жизни, — сказала Хаузер. — Не можешь допустить, чтобы эти ублюдки победили.

— Они уже победили.

— Чушь!

— Мне не нужны банальные утешения и ободрения.

— Правильно. Тебе нужен хороший пинок под зад.

— Ты так думаешь? Если ты так убеждена, что всякое начатое дело надо доводить до конца, почему ушла из полиции? Ведь ты сама говоришь, что была хорошим полицейским.

— Разумный вопрос, — сказала Хаузер. — После того как меня ранили, я не могла активно продолжать работу.

— Физически не могла? Я не вижу никаких следов ранения. Более того, несколько часов назад видел, сколько в тебе энергии.

— Я могла выстрелить в Малика, когда он вышел из задней двери ресторана, но не сделала этого.

— Я бы не стал терзаться из-за этого. Тебе достаточно было попасть в землю перед ним.

— Вот поэтому-то я и ушла из полиции, — сказала Хаузер. — Через два месяца после ранения я и мой напарник расследовали одно убийство. Мы загнали подозреваемого в подвал. Кварталах в тридцати отсюда, на Восточной восемьдесят шестой стрит. Он спрятался в прачечной и напал на моего напарника. Я вбежала в дверь, за мной полицейский. И тут я вдруг остолбенела, не могла даже прицелиться. К счастью, полицейский из-за моей спины выстрелил в тот же момент, что и преступник. Выстрел преступника только оцарапал плечо моему напарнику, но если бы полицейский растерялся, то был бы мертв, и мертв по моей вине.

— Тебя ведь наградили Почетной медалью. За что?

— За три месяца до этого случая я была ранена, загородила собой напарника.

— Это оправдывает тебя.

— Нет, не оправдывает, и ты это знаешь. Мой напарник мог погибнуть из-за моей нерешительности. Очевидно, ранение сказалось на мне более сильно, чем я сначала думала, как и то, что мне пришлось убить человека.

— Такое случается со всеми. Но постепенно ты научишься превозмогать всякую нерешительность. Я знаю.

— Я отнюдь не была уверена в этом. И опасалась еще раз подвести кого-нибудь. Поэтому, после безрезультатного курса лечения у нашего полицейского психиатра, приняла ее совет и вышла в отставку по инвалидности. До конца своей жизни я буду получать три четверти моего прежнего жалованья, тридцать пять тысяч в год, свободные от налогов. Когда я называю эти деньги «посылочными», я имею в виду, что меня послали. Эти деньги дали мне независимость. Чтобы начать все заново, я покинула город, но если моя работа в «Пост» пойдет не так удачно, как хотелось бы, я могу спокойно уйти оттуда, не боясь, что останусь на мели. Я могу поступить на другую работу или плюнуть на все и отправиться загорать на какой-нибудь карибский остров. Я живу скромно, и тридцати пяти тысяч хватает мне за глаза. Вот и все. Ну, а теперь мы, может быть, свяжемся с Гримальди и возьмемся за дело?

— Посылочные деньги? — Калли улыбнулся.

— Пошли же. Чашка кофе и холодный душ вернут тебя на эту грешную землю.

— Ты пытаешься оживить павшего коня. У меня больше нет сил. Мне сорок два, я бывший зэк, и все лучшие годы моей жизни миновали.

— Возьми себя в руки, Калли. Ты слишком много к многим должен; тебе лишь надо оставить все плохое позади и начать жизнь заново. И ты должен понять разницу между характером и репутацией. Репутация основывается на чужих мнениях, зачастую ошибочных. Она не зависит от нашей собственной воли. Но вот характер — совершенно другое, мы можем сознательно совершенствовать его всю свою жизнь. А у тебя твердый характер, к тому же открытый и честный. И ты доказал это, когда отправился в тюрьму за своих так называемых друзей. И я верю в тебя, а я мало в кого верю.