— И что же это за оригинальный план?

— Лед!

— Лед?

— Вот именно. Курортники любят поесть, и многие из них, всякие там чиновники, нечистые на руку, подрядчики, банкиры, растратчики, фабриканты, швыряются деньгами в ресторанах. Лишь бы принесли их любимое блюдо, любой гастрономический каприз за их деньги. Но ведь в Крыму с мая по октябрь стоит жара, верно?

— Согласна. И что?

— Продукты быстро портятся. Их надобно хранить в холоде. Нужен ледник. А льда здесь тяжело достать. Вот в Ялте с этим проще. В глубоких расселинах и пещерах в горах снегу за зиму наметает много, и он не тает до июня, а то и до июля. Тамошние татары еще и нарочно забивают снег в такие каменные ямы, сдавливают его там в плотную массу и затем имеют возможность продавать такой продукт даже в августе. Мне рассказывали, что лет пятнадцать назад, когда публики в Ялте стало очень много, и льда стало не хватать, один предприниматель открыл льдоделательный завод. И заметьте, это был не лежалый снег с травинками и дохлыми мушками в нем. На заводе делали лед чистый, как слеза ребенка. Качество было лучше татарского. Но такое производство не из дешевых. Одним словом, выставили цену 60 копеек за фунт. Татары в то время продавали свой снежный лед по 40 копеек. И хоть заводской был дороже, но за качество его стали ценить, и татары поняли, что их дело плохо. Так что ж вы думаете? Татары снизили цену до 20 копеек. Благо, Господь щедро одаривает верхушки ялтинских гор снегом зимою. Покупатели не выдержали такого соблазна и сдались на милость магометан. Льдоделательное производство пришлось закрыть. И ведь какие шельмы: как только закрылся завод, тут же они подняли цены на свой прессованный снег до 60 копеек фунт! И до сих пор в Ялте никто не смог возобновить льдоделательное предприятие.

— Интересно.

— Еще как, Татьяна Ивановна! Вы же видите, сколько народу приезжает сюда. Покупателей в избытке, было бы только угощение по вкусу. А вот если открыть здесь льдоделательный заводик, а? Это же золотое дно!

— Павел Оттович, но ведь тут татар тоже много. Не боитесь конкуренции? Как вы говорите — магометан?

— Татары-то здесь есть, да зато пещер со льдом у них здесь нет! Горы вокруг Судака маленькие, в них снег, говорят, даже в апреле не держится. Это вам не Ай-Петри!

— Теоретически получается интересная мысль.

— Татьяна Ивановна, я человек практического склада. Тут дело будет доходное, не сомневайтесь. Вы знаете, что написано в прошлогоднем путеводителе о Судаке? Там написано вот что: «О Судаке нельзя сказать, благоустроен он или не благоустроен, — он просто не устроен, без всякого устройства». И вот, извольте, вопреки такой рекламе, здесь в нынешнем сезоне вдвое больше отдыхающей публики, чем в таком же месяце года прошлого. Я узнавал у нескольких человек, все подтвердили. Представьте, насколько усилится этот приток людей с появлением более комфортного питания? Ведь здешнее знаменитое вино нужно чем-то и закусывать, да по-изысканнее?

Таня помолчала, подумала. Бизнес-план выглядел вроде бы неглупо.

— Слушайте, Павел Оттович, а почему вы офицер? Вы бы могли делать карьеру… в деловых проектах, в торговле. Ну, купцом стать, что ли. Каким-нибудь маклером, управляющим. У вас бы, наверное, это хорошо получилось. Вы ведь не сможете открывать завод, оставаясь поручиком или даже майором?

Грюнберг погрустнел. Он вытащил из кармана платок и вытер вспотевшее веснушчатое лицо.

— Вы правы, Татьяна Ивановна. Мое жалованье составляет лишь немногим более полста рублей в месяц. И на эти деньги я должен не только платить за квартиру и самое необходимое, но и заказывать портному обмундирование. Если бы не помощь моих родственников, то не знаю, как бы сводил концы с концами.

— Тогда зачем же вам эта служба?

— Вы еще очень молоды, Татьяна Ивановна, и, наверное, не знаете всей правды жизни. Видите ли, делать карьеру предпочтительно там, где есть покровитель. В коммерческих сферах у меня никого нет. Зато мой родственник еще десять лет назад был военным инженером в немалых чинах, а теперь уж он генерал. Так что мне не придется спиваться в какой-нибудь сибирской глуши в забытом гарнизоне безо всяких шансов ускорить карьеру. К тому же, я надеюсь отличиться в войне, там чины пойдут быстрее, и смогу занять хорошее место в интендантстве, завести полезные знакомства. Майором можно и в отставку выйти. Если, конечно, к тому времени уже найдутся компаньоны по коммерческим делам.

— Павел Оттович, а если будет война с Германией?

— Ну да, именно с Германией и предстоит воевать, вероятно, в ближайшем будущем.

— Вы же немец. И будете убивать немцев? За Россию?

— Майн готт, Татьяна Ивановна! Я бы не хотел никого убивать, но я люблю матушку-Россию, я верноподданный его императорского величества. Мои предки поселились в России сто лет назад. Я верно служу династии Романовых, моему отечеству. Да разве вы не знаете, Татьяна Ивановна, что в российской армии более четверти офицеров — немцы?

— И они будут воевать с Германией?

— Немцы России верны своему государю Николаю Александровичу. И это не пустые слова, поверьте. Немцы России достаточно доказали свою преданность в делах военных и гражданских.

Поручик Грюнберг взволнованно напыжился, и Тане стало чуть-чуть неловко, что она усомнилась в его российском патриотизме. К счастью, подошли Михалыч с Семеном Терентьевичем.

Глава 20

Михалыч объявил, что все дела в Судаке сделаны, и завтра утром едем в Коктебель.

Таня вдруг остро почувствовала, что ей ужасно не хочется снова трястись по пыльной дороге в дребезжащей и чадящей повозке.

— Ну, вот почему не проложили вместо этого шоссе железную дорогу! Я соскучилась по поездам. В них не так пыльно и не так тряско. Вон в Феодосии поезд подходит к самому пляжу.

Семен Терентьевич ухмыльнулся в клочковатую бороду:

— Могу вам подробнейшим образом рассказать. Между прочим, и вам, Александр Михайлович, это может быть любопытно. Как деловому человеку. Я ведь, любезнейшая Татьяна Ивановна, на железной дороге два десятка лет прослужил. Вот этими самыми руками новые дороги прокладывал, — и он выставил перед лицом слушателей холеные ладошки, без единого мозоля. — С самим Гариным работал! Да-с! — Семен Терентьевич гордо выпрямил сутулую шею и пригладил бороду.

— С Гариным? — Таня вспомнила советский фильм про двадцатые годы. Там актер, игравший в молодости Голохвастова, — Борисов, — с черной мушкетерской бородкой, громил заводы и горы лазерным лучом, он-то и назывался в фильме инженером Гариным. Фильм был по роману Алексея Толстого, но сам роман Таня не читала. — Я слышала только об инженере Гарине, но это же художественное… литература…

— Да-с, тем самым знаменитым Гариным, его многие барышни знают за художественные произведения. «Детство Темы», «Студенты» — все он. Однако же по делам путей сообщения более известен как Михайловский. На Транссибирской магистрали с ним поработать не довелось, а вот в Крыму встречаться приходилось. Он ведь как раз и занимался южнобережной железной дорогой. Исследовал Южный берег на предмет проведения железной дороги: из Севастополя через Ялту в Алушту, а от Алушты в дальнейшем предлагал вдоль моря и до Феодосии. Вот оно как!

Таня поскребла по сусекам памяти о будущем и обнаружила там факт полного отсутствия железных дорог в приморской части Крыма от Севастополя до Феодосии. Выходит, так и не удосужились построить за сто лет, хотя знаменитый инженер Гарин и планировал.

— Семен Терентьевич, ну вот исследовал этот Гарин, и что? Почему не построили?

— Почему? Это долгая история. Ведь еще в девяностые годы кто только не предлагал Министерству путей сообщения проекты южнобережной дороги! Ведь не только инженеры или хоть бы коммерсанты, но и помещики, и даже врачи! И всем им не было успеха. Еще при государе Александре Третьем инженер Баталин предложил провести железную дорогу от Севастополя до Ялты по самому по бережку морскому. Ну, этому, однако, воспротивились чрезвычайно влиятельные лица. Вы же понимаете, великие князья и прочие знатные особы не для того обустраивали свои южнобержные имения, чтобы по этим землям, прямо над самым пляжем, пыхтел поезд со всякой простецкой публикой. Аристократы приезжали в Крым, чтобы, значит, насладиться идиллией и аркадией, всякими там глициниями, магнолиями, отдохнуть от великосветской столичной суеты, направиться в лоно, так сказать, матушки природы. А тут — нате вам! Как певцы в театре поют: