Рогожин вчитался в деловые бумаги. «При осмотре гражданки Лебедевой Ларисы Васильевны, 1987 г. р. на теле обнаружены множественные синяки, кровоподтёки, ссадины и ушибы в области лица, груди, живота, бёдер. Перелом левой ключицы. При осмотре половых органов следы свежей дефлорации с кровоточащими краями слизистой. В анализе мазка из влагалища обнаружены сперматозоиды, по групповой принадлежности идентичные со спермой гражданина Абрамова Малхаза Георгиевича».

В дверь постучали.

– Входите. – Дмитрий Сергеевич убрал со стола кружку и пакет с бутербродами. В кабинет вошла женщина кавказской национальности.

– Здравствуйте, – тихо сказала она.

– Здравствуйте, – ответил Рогожин. – Вы, по какому вопросу?

– По делу Абрамова Малхаза, оно находится у вас, я его мать.

– Да, у меня, а что вы хотите сообщить? Я никого не вызывал.

– Гражданин следователь! Он не виноват, мухи не обидит, такой хороший, добрый сын, – заговорила дама с типичным грузинским акцентом. – В школе его все любили, сейчас поступил в академию, на врача будет учиться. Девушка сама виновата, она за ним по пятам ходила. Проходу парню не давала, вешалась на шею.

– Сама себе и ключицу сломала? – с иронией заметил Рогожин.

– Зачем так говорите? Девица современная, курила, водку пила, со многими любовью занималась. У неё и до Малхаза были половые связи с мужчинами. Не портите парню жизнь, отпустите, любые деньги заплатим.

– Извините. У меня нет времени на дискуссии. Кроме того, учтите, могу вас привлечь к уголовной ответственности за подкуп. По данным, имеющимся в расследовании, налицо типичное изнасилование со свежими следами надругательства невинной девушки. Ваш сын будет строго отвечать по закону.

– Послушай, дорогой, неужели не договоримся? Она пьяная была, сама пришла к нему, свидетели есть, по своему желанию легла в постель. За что парня наказывать? – не унималась родственница. – Ладно, не хотите помочь, других найдём людей, которые разберутся лучше вас. Но я не позволю ломать ему жизнь.

– А жизнь пострадавшей девушки вас не интересует? – спросил заботливую мамашу Рогожин.

В ответ она махнула рукой и вышла.

– Ну, теперь пойдёт искать новые ходы, чтобы спасти чадо от суда, – сказал Рогожин. – Натворить чудес все могут, а отвечать перед судом никому не хочется. И всё-таки, нужно заниматься делом Кольцова, пойду, покопаюсь в архиве.

Глава десятая

Рогожин надеялся по старым уголовным делам найти аналогичные по способу совершения преступления. Со студенческой скамьи из лекций преподавателей он помнил, да и на практике успел заметить, что преступники обычно действуют одними и теми же методами, применяют свои старые, несколько раз отработанные приёмы, тем самым, оставляя «визитную карточку» на месте преступления.

К его большому удивлению и разочарованию, в архиве творился форменный беспорядок. Дежурный пенсионер, бывший сотрудник в отставке, спал, сидя за столом. Увидев Рогожина, засуетился, стараясь замять неловкую оплошность и быстрее принять деловой вид.

– Проходите, Дмитрий Сергеевич, милости просим. Давно к нам никто не заглядывал, я вот тут заскучал в одиночестве.

– Я пришёл покопаться в делах, – после рукопожатия сказал Рогожин. – Разрешите? – положил на стол перед сотрудником подписанный Князевым допуск.

– Пожалуйста, – убрав листок в стол, даже не прочитав его, оживился мужчина. – Смотрите, всё на виду.

Дела и впрямь лежали в свободном доступе. Журнал регистрации имелся, но пребывал в безалаберном состоянии, пользы из него извлечь было трудно. Нормальная запись с указанием порядкового номера поступившего дела, даты приёма, описи документов, классификации преступления зафиксирована двухлетней давностью, следующие папки учитывались не по установленной форме, а как кому придёт в голову. Не представлялось возможным определить, кто сдавал документы, кто и в каком состоянии их принимал, кому выдавалось досье из хранилища, возвращали ли его назад, где его отыскать в случае необходимости. Графы были пустыми, никто не контролировал служебную документацию.

Полистав талмуд, в котором трудно было разобраться, Дмитрий Сергеевич сделал вывод, что придётся безо всякой системы рыться на запылённых стеллажах, надеясь на удачу

На глаза попалось незаконченное им дело. Он начинал вести расследование и запомнил подозреваемого человека. Против него было много улик. Следствие шло гладко, но по каким-то причинам Князев распорядился продолжать его другому сотруднику. Рогожин так и не узнал, чем оно закончилось. Он из любопытства открыл папку. На титульном листе размашистым почерком было написано: «… прекратить производство из-за отсутствия улик». Внизу стояла подпись Князева.

«Почему? – с удивлением подумал Рогожин. – Значит, подследственный оказался на свободе? Невероятно!»

Он хорошо помнил материалы дела. Это была квартирная кража с убийством сорокапятилетней женщины, Климовой Раисы Ивановны. Подозрения пали на бывшего уголовника, ранее судимого за ограбление сберкассы с убийством кассира. Срок преступник не отсидел, попал под амнистию. Фамилия его – Махонин Артур Николаевич. Рогожин с волнением перелистывал страницы. Подозреваемый жил по соседству с убитой, был с ней коротко знаком. Улик против него собралось достаточно: начиная от показаний свидетелей, пятен крови жертвы на его одежде, обнаружением исчезнувших вещей потерпевшей в его квартире.

К удивлению Рогожина из папки исчезли показания свидетелей. Не нашёл он и акта изъятия личных вещей убитой. Теперь по материалам расследования выходило, что Махонин всего лишь свидетель. Пятна крови на его одежде принадлежали действительно жертве, но попали в тот момент, когда он, придя к Климовой в гости, обнаружив соседку тяжело раненной, оказывал ей помощь. Она была в предсмертном состоянии, но успела сообщить, что в квартиру ворвались незнакомые люди, ранили её и совершили грабёж.

Подследственный теперь выглядел как благородный джентльмен: вызвал «неотложку», но до прибытия медицинской помощи женщина умерла. Наличие личных вещей убитой у него в квартире объяснил тем, что она по его просьбе давала ему ими пользоваться. Кто её застрелил, не имеет представления. Ранений на теле убитой было два – в сердце и в голову. Рогожин читал новые записи и не верил глазам. Напрашивались мысли: как могло такое произойти? Кто умело подтасовал факты?

Дело явно «выпотрошенное»: из него исчезли важные документы. В «куцем» виде оно наводило на странные догадки. Выходит, подследственному поверили на слово, и он был отпущен. Такое решение принял не кто иной, как его начальник, Князев Игорь Семёнович.

Дмитрий Сергеевич покачал головой. Он был на сто процентов уверен в том, что Махонин преступник. Как можно не верить фактам и достоверным уликам? На следственном эксперименте Махонин подробно и последовательно продемонстрировал ход преступления. Рогожин перелистал тощую папку, протокола проведения следственного эксперимента не было. Конечно, если представить картину убийства Климовой так, как она выглядит теперь, то его можно отпустить. Но ведь подозреваемый признался в содеянном, вина его была подтверждена и аргументирована документами, оставалось только передать дело в прокуратуру. Как раз на этом этапе Князев распорядился вести расследование другому следователю. Почему?

Рогожин внимательно посмотрел на фотографию Махонина. Подумав, забрал с собой папку и вернулся в кабинет. Он решил при случае спросить о нём у Князева. «Разве при Коневе могло такое случиться? – размышлял Рогожин. – Нет, не припомню. Раскрываемость преступлений была высокая, а сейчас – что ни расследование, везде пробуксовка: то отказ в возбуждении уголовного дела, то закрытие его ввиду отсутствия состава преступления или улик, либо искусственное затягивание следственной работы. В деле Махонина явный подлог и нарушение законности. Волевая рука начальника освободила его от суда и заслуженного возмездия. Но почему?»