О, эти предвечерние часы и беспокойные, мучительные, неблагодарные годы первых юношеских терзаний и сомнений! В голове теснились беспорядочные мысли вперемежку с воспоминаниями детства и предчувствием туманного и загадочного будущего. Расплывчатые и тревожные мысли эти все равно были приятны хотя бы уже тем, что отдаляли миг соприкосновения со студеной водой и возвращения на тот, другой, унылый берег.
Да, тот песчаный берег, частично безлесый, частично поросший густыми зарослями ракитника, был издавна берегом его желаний и голода. С четырехлетнего возраста начал он играть на том берегу, рыться в песке и плескаться в воде, и с тех самых пор каждое его движение, каждый его взгляд сопровождало желание, желание, чтобы хоть что-нибудь произошло, чтобы нарушилось однообразие окаменевшей размеренности времен года и людских обычаев, что заставило бы изумиться, ослепило прелестью и новизной. С годами желания еще сильнее и настойчивее преследовали его, хотя сам предмет их менялся, однако ни одно его желание не исполнилось, разве что в мечтах да в сказках; лишь боль разочарования оставляли они о себе. Да, всякими россказнями обольщаются и тешатся его родные и все прочие обитатели того левого берега бедняков. А он давно уже знает истинную их цену. Совсем еще маленьким услышал он от бабушки первые сказки. Он обещал, что угомонится и будет спать, а бабушка обещала рассказать одну чудесную историю. И что же это была за история? Нет, взрослые явно рассказывали не для детей, а для себя. Марко давно уже утвердился в этой мысли, но, кажется, стал догадываться об этом еще тогда.
Бабушка рассказывала.
Где-то тут по соседству после смерти одного ковровщика осталась вдова — в доме шаром покати и целый выводок детишек. Вот подходит рождество, а у нее ни скоромного, ни сладкого, детишки не одеты, не обуты. В сочельник вдова ударилась в слезы, жалуясь богу на свою судьбину. И взяла она в долг грошей ровно столько, сколько надо было, чтобы купить дунайского лосося. Распорола она рыбу, глядь — золотой перстень с драгоценным камнем алмазом, отнесла его вдова на базар, продала, разжилась деньгами, так что и на рождество всего у них было вдоволь, и еще потом надолго хватило. Вот что значит божий перст, заключала бабка.
История возымела обратное действие. Утомленная рассказом бабушка клевала носом, мальчик же, возбужденный удивительными картинами — слезы вдовы, рыба, сверкающее кольцо, — совсем разгулялся и принялся тормошить старуху, выпытывая у нее мельчайшие подробности этого необыкновенного происшествия.
И долго еще потом упорно и настойчиво выспрашивал мальчик у бабки, — пусть она ему точно ответит: взаправду ли было такое, и где, и когда, и кто потерял перстень, и как проглотила его рыба, и как случилось, что эта рыба попала именно в руки вдовы. Ответы бабки убедили его в том, что во всей этой истории нет ни ясности, ни достоверности, что старшие несерьезно относятся к своим словам, хотя, видит бог, на свете до сих пор встречаются и вдовы и сироты, а иной раз попадается даже и дунайский лосось, хотя и редко и по дорогой цене, но вот что касается божьего перста и драгоценного перстня, так уж этого не встретишь нигде и никогда. Позднее, закончив начальную школу и погрузившись в мир книг, он понял, насколько оправданы были его детские сомнения, ибо рассказ этот существует столько же, сколько и людская нищета, и что историю о рыбе и кольце рассказывает беднота всюду, где она только есть.
Этим объясняется его глухая, глубокая неприязнь ко всяким историям, сказкам и прочим смехотворным измышлениям. Их надо погасить, как чадящую лампу, отбросить, как недостойный обман. Знать надо истину и говорить истину, а истина состоит в том, что на этой земле есть много прекрасных вещей, но у других, сам же он, как и его родные, богат лишь желаниями и заботами. Истина заключается в том, что и его душа жаждет красоты; и красоту эту можно видеть (вон она, едет в коляске!), но она недостижима и не дается в руки; ее нельзя схватить, нельзя украсть и не на что купить, ее не отнимешь у людей, не вымолишь у бога; она бесплотна и неуловима, как видение, хотя дороже всего, что осязаемо, реально и близко.
Неумолимому дознанию истины следовало бы подвергнуть все вокруг, не только разные притчи, но и то, что считается настоящим и истинным, не являясь ни тем, ни другим. Кто мы такие, обитатели этого каменистого берега? Мой отец и мой дядька величают себя торговцами; так звал себя и наш дед, но он имел право на это, тогда как для отца и дядьки слово «торговец» пустой и бессмысленный звук. Нет, торгуют, ведут дела и зарабатывают другие, другие живут и наслаждаются жизнью, а мой отец и мой дядя именуют себя торговцами лишь потому, что изо дня в день отсиживают по нескольку часов в полупустой лавке, а потом бредут по улице, опустив голову, с видом людей, озабоченных важными проблемами, что считаются главами семейств, хозяевами, членами общины. Отец и дядька воображают, будто живут, содержат семью и «поднимают» детей, и верят в это, как в очередную сказку. А в действительности что кроется за верой в громкие фразы, давно уже утратившие содержание, что останется, если отбросить слова, слова, слова, которые никогда не говорили много, а теперь не означают ничего? Что за ними стоит?
Домишко унаследовали они от деда матери, унаследовали как потомственную болезнь. И прежде не был он ни светлым, ни сухим, ни крепким, ни красивым. А теперь и вовсе обветшал, посрамленный и задавленный новыми, современными зданиями, каких не было восемьдесят лет назад, когда он был построен. Правда, мать, не покладая рук, бьется над тем, чтобы поддержать в доме чистоту и порядок, как бились женщины двух предшествующих поколений. Двор засажен цветами, без особо богатого выбора и порядка, бедняцкий двор. Домишко побелен от стрехи до фундамента, а «цоколь», выделен голубой краской, блеклой и постной, невидный «цоколь», бедняцкий. Маленькая дощатая терраска и зимой и летом сверкает чистотой до желтизны отдраенных досок, летом ее обвивает виноградная лоза, придавая ей на короткое время обманчивый вид скромной роскоши; впрочем, лоза приносит и виноград, но мелкий и кислый, бедняцкий. Вот и выходит, что хоть у них и есть свой дом, но бедняцкий дом, плохонький, ветхий; и раньше не отличался он красотой, а теперь и вовсе выглядел уродливо, никогда не был он ни приветливым, ни веселым, а теперь и того меньше. По-бедняцки заложенный и построенный, он и век свой проводил, и дряхлел по-бедняцки. Бедняцкий дом и населен беднотой, не считающей себя таковой, ибо в этом она никогда не признавалась ни себе, ни другим, и никто никогда не отваживался сказать ей это в лицо. Но и та беднота, которая в нем живет, хиреет на корню. Первое поколение еще куда ни шло, оно еще умело находить радости в своей бедняцкой доле, однако с годами и с развитием самого городка их порода постепенно вырождается, мельчает, тупеет, смиряется со своей нищетой, не осмеливаясь назвать ее настоящим именем, как с чем-то неизменным, и не стремится к лучшему.
В такой жизни нет радости, нет движения и новизны, а без них жизнь становится убогим существованием, а человек — лишь ее рабом.
Точно так же, как с домом, обстоят дела и с едой, и с одеждой. Скудная пища, добытая тяжким трудом, расходуется скупо, маниакально экономится и бережется, и в результате ее хватает лишь на то, чтобы кое-как поддержать жизнь, но не прибавить ни сил, ни радости. Он знает это уже несколько лет, со времени поступления в сараевскую гимназию, когда он начал заниматься сравнениями, приносящими истинные страдания его наивному юношескому тщеславию и подогревающими его мечты о красочном, богатом, изобильном будущем.
Да, обитатели левого берега больше живут ложными представлениями о жизни, чем самой жизнью. На их песчаном берегу в обиходе громкие слова, пустые фразы и принципы, здесь есть и мрачная гордость, и бесполезное упорство, но нет никаких неожиданностей и перемен, нет подлинной радости и тех светлых минут, когда ей беззаветно предаются. И нет никого, с кем можно было бы поделиться своими раздумьями, кто мог бы помочь в решении вопросов, одолевающих его в последнее время: почему так устроен мир, почему для них одно, а для других — другое и что следует предпринять, чтобы изменилась жизнь убогого левого берега.