Я пришла в себя, когда Хен был уже на пороге. Метнулась к постели, не думая о том, что выдаю себя, прыгнула под одеяло, накрылась: я в домике.

Шаги Хена замерли на пороге. Послышался смешок, но Хен ничего не сказал. Отошёл к шкафу, раздался стук дверцы. Потом шорох одежды. Я молча лежала, проклиная минуту, когда в голову пришла дурная мысль устроить этот идиотский розыгрыш. Сердце билось где-то в ушах, рук и ног я вообще не чувствовала, они словно отнялись от сладкого ужаса.

Потом кровать заскрипела и чуть просела под чужим весом. Хен погасил магический светлячок, и комната погрузилась во тьму. Я снова замерла: показалось, что теперь Хен точно услышит, как лихорадочно бьётся моё сердце.

Но тишина всё тянулась и тянулась, и, осмелев, я высунула нос из-под одеяла. Прислушалась. Хен дышал мерно и спокойно. Заснул?

У меня немного отлегло от сердца: не будет смеяться надо мной. А к утру всё уже более или менее забудется. И тут вспомнилось, как он шёл к спальне. Всё то, что, казалось бы, не разглядела тогда, вдруг само встало перед глазами.

Я зарылась лицом в подушку.

— Хагос! — вырвалось полушёпотом отчаянное. Тут же я снова притихла, вслушиваясь в дыхание Хена.

Спит.

Я вздохнула, перевернулась. Взглянула сквозь ресницы. Да точно спит. Я придвинулась ближе, притворяясь, что во сне. Уткнулась лбом в руку Хена. Вот сейчас он что-нибудь скажет…

Но Хен молчал, только повернулся ко мне лицом, и на плечи легла тяжёлая рука.

Под ложечкой сладко засосало. Я затаила дыхание и только через долгий миг спохватилась, что выдала себя этим. Теперь если он не спит, точно знает, что я проснулась. А может, это к лучшему?

И я открыла глаза, вовсю уставившись на Хена.

Его ресницы чуть дрогнули. Тоже не спит. Сердце заколотилось уже как сумасшедшее. Рука Хена придавливала меня к постели, а иначе бы… иначе бы я могла чуть податься вперёд и поцеловать его в губы. А у него на шее бьётся жилка. Дыхание спокойное, но если прислушаться — слишком лёгкое, будто Хен с трудом заставляет себя не реагировать.

В горле совсем пересохло. Я облизнула губы, почти решившись действовать — и будь что будет. И тут Хен отвернулся.

Я не сдержалась: вздохнула порывисто и разочарованно. И отвернулась сама на другой бок: подумаешь! Не хочет — ну и не надо! Бегать за ним я не буду.

В ту ночь я ещё не знала, что очень скоро все мои решения перестанут что-нибудь значить, а наши отношения — бесповоротно изменятся.

Глава 38

Сессия началась не очень.

Старый, похожий на жабу профессор по животноводству зверствовал так, будто все мы стремились стать магами-животноводами, за зачёт по своему предмету хотел, чтобы у всех от зубов отскакивало. Остальные преподаватели были немногим лучше. Каждый считал свой предмет самым важным и нужным, совершенно не думая о том, что, скажем, боевикам вряд ли часто придётся варить нужные зелья (их всегда можно купить) или самостоятельно чинить артефакты (а артефакторы на что тогда?).

Как-то вдруг оказалось, что те предметы, посещение на которых особо не учитывалось, сдать сложнее всего, и я завалила историю твареведения и готовилась к пересдаче. Лекции и тренировки на время сессии отменили, но позволить себе такую роскошь, как совсем не тренироваться, я не могла: Хаунд. Если я всерьёз рассчитывала побить его на турнире, нельзя было терять ни дня. А он ходил гоголем, поглядывал свысока, отпускал язвительные комментарии, когда мы встречались в учебных коридорах.

Успокаивала только мысль, что я поговорила начистоту с двумя другими парнями из клановых. Пояснила, что если Хаунд выдавит меня, то следующими будут они. Парни, Митен и Лавайс, собственно, и сами уже пришли к такому выводу и вели себя вполне миролюбиво. Договорились если не держаться друг друга, то не поддерживать травлю — а это уже довольно большой шаг.

Ещё радовало то, что приручение магического меча продвигалось. Мы с Хеном нашли отличное место для тайных тренировок: в том же здании, где нас поселили, на третьем этаже. Там обнаружился незапертый зал — судя по столам и стульям, неработающая столовая. Мы расчистили в середине место и носились, лупя друг друга магическим оружием.

Вот только проблемой оставался сам Хен, вернее, наши отношения.

Тяга к нему сводила меня с ума. Все эти взгляды, прикосновения, внезапные паузы в разговоре, то, какое напряжённое, отчаянное выражение лица у него делалось в такие минуты — всё это сбивало с толку и добавляло дурости в мою и так не самую умную голову. Но я поклялась себе, что больше ни словом, ни жестом не буду проявлять ненужную инициативу, и слово это держала.

Про случай с подглядыванием и глупой местью мы оба не упоминали. Но после того дня Хен, кажется, решил не ложиться, пока я засну. Может, конечно, так выходило случайно, но теперь я всегда засыпала в одиночестве, и такое отношение слегка обижало. Как будто Хен опасался, что я на него наброшусь.

Каждый совместный день был как сладкая пытка. Мы словно застыли в шатком равновесии. Это было ненормально. И эти взгляды, которые длились дольше, чем нужно (а может, так только мне кажется?), и случайные прикосновения, которые ощущались как наждаком по коже, болезненно остро и пронзительно, и то, как быстро Хен убирал руку, показав мне очередной приём, как поспешно отстранялся, как будто хотел сохранить дистанцию. И моё мощное желание быть с ним рядом постоянно, обнимать, утыкаться носом… я чувствовала себя мухой, застрявшей в сладкой паутине, когда паук вместо того чтобы поскорее сожрать, ходит по краешку и только и делает что смотрит, не проявляя ни малейшего желания наброситься. Но и освободиться никак.

Всё это довело, и в один прекрасный день, когда мы сидели за учебниками в столовой (самое подходящее для учёбы место) я выложила свои страдания Лидайе. А она вылупила глаза:

— Да ты что?! Я думала, вы уже давно… консумировали всё, что надо. А почему? Он же любит тебя, это же видно!

Наверное, горячая поддержка должна была меня обрадовать, но я только сильнее расстроилась.

— Второй раз я на эту удочку не попадусь, — ответила хмуро. — Ты и на Любование примерно так же сказала, я призналась, и что вышло? Если бы не мама, мы бы, наверное, вообще больше никогда словом не перемолвились бы.

— Но он же не сказал «нет»?

— И «да» тоже не сказал. И вообще, он же знает о моих чувствах. Если бы чувствовал что-нибудь ко мне, давно бы что-нибудь предпринял.

— Может, он ждёт, пока ты повзрослеешь? Ты не обижайся, но иногда ты совсем как маленькая девочка, особенно в отношениях.

— Может, и так, — я пожала плечами. Такое предположение одновременно и льстило, и огорчало. Я и сама знала, что в отношениях как свинья в апельсинах. Та же Лидайя была куда подкованнее меня, и она уже начала встречаться с одним боевиком с последнего курса. — В таком случае у меня вообще нет шансов, потому что я не уверена, что в ближайшее время мне светит как-то измениться в этом смысле.

— Почему бы тебе не соблазнить его? Вы же живёте вместе. Выйди после ванны в одном полотенце.

Я представила эту картинку и поперхнулась. Вряд ли. Он меня видел вообще без ничего и что-то пока не соблазнился. Правда, я к нему не приставала.

В воображении мелькнула картина, где я в одном полотенце вешаюсь Хену на шею, полотенце соскальзывает, на лице у Хена ужас и паника, он изо всех сил пытается отстранить меня… и тогда я заламываю ему руки выученным захватом, ставлю подножку, толкаю на кровать и прыгаю сверху.

Ох ты ж Хагос!

— Хм-м, — когда я отвергла идею, Лидайя надолго задумалась. — Тогда надо его напоить. Чтобы выдержка дала слабину. Кстати, в конце недели у одного парня с животновода день рождения будет. Пойдёшь?

— Пойду, приглашали.

С недавних пор я сдружилась с парой человек с животноводческого. Вообще цель состояла в том, чтобы отыскать на их факультете хозяина ласки, которая, к слову, с тех пор так и не появлялась — но пока что никто из учившихся там студентов не вызывал подозрения. Зато удалось обзавестись друзьями.