И прекрасное видение мгновенно скрылось.

Заннуба поднялась и крикнула, стараясь ее удержать:

— Пойди сюда! Пойди сюда, Сусу! Ведь здесь нет никого чужого. Это Мухсин. Не станешь же ты смущаться и прятать лицо от ребенка? Или ты его стесняешься? А ведь ты, да благословит тебя Аллах, училась в пансионе! Пойди сюда!

Санния подошла к стене и очаровательно улыбнулась.

— Я не рассмотрела. Bonjour[24], Мухсин-бек, — сказала она.

Не поднимая глаз, Мухсин вскочил и взволнованно пробормотал:

— Bonjour, ханум.

Заннуба протянула руку поверх стенки, которая была чуть выше метра, и взяла у Саннии небольшой сверток.

— Это платье? — спросила она. — Давай его сюда, сестрица. Влезь на стенку и прыгай к нам.

— Я не могу сейчас посидеть с вами, тетушка, — ответила Санния извиняющимся тоном. — Мама хочет, чтобы я поиграла ей на рояле.

— Сейчас?.. — удивленно спросила Заннуба.

— Да, сейчас, — с улыбкой ответила Санния.

— Посиди хоть пять минут, — настаивала Заннуба. — Ну что значат пять минут? Посиди, а потом мы вместе спустимся к вам.

— Правда, тетя? — радостно воскликнула Санния.

— Да, клянусь Аллахом. Но сначала посиди с нами и посмотри, как я скроила платье.

— Хорошо, раз тебе этого хочется. Дай, пожалуйста, руку, тетя!

И, опершись своей нежной рукой на широкое плечо Заннубы, Санния спрыгнула на циновку.

— Вот я и у вас! — весело сказала она.

Женщины уселись рядом, а Мухсин, постепенно отодвигаясь от них, оказался на самом краю циновки. Продолжая болтать, Заннуба взяла сверток и развернула его.

— С каких это пор твоя мама любит слушать игру на рояле? — удивленно спросила она.

— Мама всегда с удовольствием слушает музыку. Особенно когда утомлена. А сегодня она одна дома, у нее нет ни визитов, ни выездов и вообще никаких дел. Папа, как всегда, с раннего утра сидит у аптеки аль-Джавали. Да, тетя, клянусь пророком, мама сегодня хотела сделать тебе визит, а я ее не пустила.

— Почему, Санния? Как жалко! — укоризненно сказала Заннуба.

— Я знала, что ты занята, вышиваешь платье, и боялась, что ее посещение оторвет тебя от дела, — весело ответила девушка, указывая на платье Заннубы. — Разве я нехорошо сделала?

Заннуба погладила ее по плечу.

— Какая ты милая и деликатная, Санния! Но, клянусь пророком, ты была не права. Чем же твоя мама могла мне помешать? Впрочем… Но давай скорее посмотрим, правильно ли я скроила платье, и пойдем вниз. Не годится оставлять твою маму одну.

Взяв свое платье, она показала его Саннии.

— Вот мое новое платье, сестрица, храни его Аллах! Взгляни, какой материал! Самый лучший крепдешин. Конечно не такой, как твой, но что поделаешь! Мне надоело бегать по магазинам… ведь я нашла эту материю, когда у меня уже ноги подкашивались от усталости. Но она хороша. Не думай, что это дешевая материя… Она стоит столько же, что и твоя, клянусь жизнью! Пойди спроси сама! Посмотри, Мухсин. У меня будет точно такое же платье, как это.

Лицо мальчика запылало огнем. Дрожащим голосом он восторженно воскликнул:

— Изумительно красивое платье!

Заннуба легко ударила Саннию по руке.

— Видишь, Сусу! Твое платье ему нравится!

Санния подняла глаза и посмотрела на Мухсина.

Опустив голову, он, запинаясь, подтвердил:

— Очень нравится!

Стараясь не смотреть на девушку, он машинально протянул руку за книгой. Заметив его смущение, она улыбнулась и отвела от него свои черные, как у газели, глаза, обрамленные длинными ресницами. Взглянув на книгу, которую Мухсин держал в руке, она скромно, но не без милого кокетства спросила:

— Это роман?

Не глядя на нее, Мухсин пальцем указал на заглавие и ответил:

— Нет, это диван. Михьяра ад-Дейлеми[25].

— Вы любите стихи? — спросила Санния своим нежным голосом.

Мухсин снова смутился, но, решив быть смелей, поднял голову, вспыхнул и, улыбаясь, ответил:

— Да! А вы, ханум?

— Я? Откровенно говоря, я предпочитаю романы. Но люблю также некоторые песни и стихи. Иногда я пою их, аккомпанируя себе на рояле.

Заннуба опустила платье на колени и, повернувшись к Саннии, воскликнула:

— А ведь Мухсин тоже поет, сестрица. Ты не знала, что он поет? Какой у него голос, Санния-ханум! Разве я тебе не говорила, что он, да благословит его Аллах, пел в ансамбле певицы госпожи Шахлы?

— Ты шутишь! Неужели это правда? — удивленно воскликнула Санния.

Она вопросительно взглянула на Мухсина, но мальчик, избегая ее взгляда, листал страницы книги. Наконец он произнес вполголоса:

— Это было давно.

— Это правда, что ты пел в ансамбле? — весело улыбаясь, спросила Санния.

На этот раз Мухсин посмотрел девушке в лицо, но опять быстро опустил глаза, ослепленный взглядом ее изумительных глаз.

— Да, пел, иногда.

— Мухсин, — попросила Заннуба, — спой нам: «Твой стан — эмир ветвей».

— Песню знаменитого Абд аль-Хаммули? — радостно вскрикнула Санния. — Но кто же может ее спеть? Это старинная песня, очень трудная.

— Мухсин ее знает, да хранит его имя пророка! — гордо ответила Заннуба, — Спой, Мухсин.

Мальчик снова вспыхнул.

— Я уже не знаю ее. Забыл, — пробормотал он.

— Может быть, Мухсин-беку трудно петь без аккомпанемента? — лукаво спросила Санния.

Мухсин энергично закивал головой.

— Да! Конечно! Совершенно верно.

Заннуба искоса взглянула на него.

— Ах, лгунишка! Ведь только вчера ты пел мне ее в столовой. Ты просто стесняешься.

— Нет, нет, — возразил Мухсин, подняв голову и стараясь говорить смелее. — Вчера я пел потому, что ты била в суповую тарелку вместо бубна.

Санния громко засмеялась, ее ровные зубы блеснули, как нитка жемчуга. Мухсин не понял, чему она смеется. Ведь он сказал это просто так, не претендуя на остроумие. Он внимательно и настороженно взглянул на девушку и, поняв, что ему действительно удалось ее рассмешить, весь вспыхнул от радости и гордости. Он почувствовал какое-то сладостное волнение. Никогда не испытывал он ничего подобного.

Санния встала и, улыбнувшись, предложила:

— Ну, а если вместо бубна будет рояль?

— Клянусь пророком, ты умница! — закричала Заннуба. — А твоя мама ничего не будет иметь против?

— Почему же? Наоборот! — весело ответила девушка. — Мама так любит песни покойного Абд аль-Хаммули! Когда он еще жил, а мама была маленькой, она часто его слушала.

Заннуба обернулась к Мухсину и сказала, вставая:

— Идем с нами, Мухсин.

Мальчик был счастлив, однако он не решался идти.

— Но… как же?.. — запинаясь, пробормотал он.

— Идем, Мухсин-бек, — ласково сказала Санния, подходя к стене. — Ты не должен отказываться. Я обещаю аккомпанировать тебе на рояле. Parole d'honneur[26].

Тогда Мухсин встал и с бьющимся сердцем последовал за женщинами.

Все трое перелезли через стенку и очутились на крыше дома доктора Хильми. Они спустились по лестнице в его квартиру и оказались в большой, прекрасно обставленной комнате со множеством расшитых золотом ковриков и подушек. На стенах висели головы суданских газелей и слоновые бивни. Над входной дверью красовалось большое чучело крокодила, тоже из Судана.

Мухсин сначала не мог понять, каким образом попали сюда эти суданские достопримечательности, но потом вспомнил, что отец Саннии, доктор Ахмед Хильми, был врачом в египетской армии и, как большинство военных, вероятно, находился некоторое время в Судане.

Санния оставила гостей в зале и побежала за матерью. Она нашла ее в спальне. Стоя на молитвенном коврике, старая госпожа заканчивала послеполуденную молитву.

Когда мать кончила молиться, Санния подошла к ней и сказала:

— Мама, я привела гостей, тетю Заннубу и… — она в нерешительности замолчала.

Ее мать поправила на голове молитвенный платок из белого шелка, поднялась и свернула коврик.