Лёвчик, ясное дело, деловито протопал в светелку и остановился, неприятно удивленный — ну как же, его насест был занят, а на спецстуле он сидеть не любил. Сосед изумленно таращился на нахальную девицу и для пущей ясности протер очки.

— Лёвчик, это Люша. Люша, это Лёвчик.

Именно так, кажется, ведут себя нормальные воспитанные люди. Только эти двое, похоже, ничего про воспитанных людей не слышали и свирепо пялились друг на друга. Так, если сейчас появится еще и Полковник, то мне точно придется лезть в укрытие, чтобы уцелеть.

Как ни странно, первым пришел в себя Лёвчик. Он сделал шаг к ложу и, уставив на Люшку указательный палец, объявил:

— Тебе бы пошли шаговагы и тюгбан.

— Чё ты сказал? — Люшин тон был очень многообещающим, она стала подниматься, явно собираясь принять боевую стойку. А может быть врежет и без стойки, она умеет. Вот только схватки, то есть избиения Лёвчика мне и не хватало!

Всё. Я даже зажмурила глаза. Уж если Полковника Люшка назвала старым хреном, то судьбу Лёвчика было просто страшно представить. А он, похоже, не понимал, что его честь и здоровье под угрозой и вроде совсем не обращал внимания на её боевые маневры.

— У тебя восточный тип кгасоты. Ты похожа на пэги.

— Че-че?

Вот заладила.

— Он говорит, что ты похожа на пэри. Эта такая восточная фея.

Ну ни фига себе, Лёвчик отмочил. Люшка у нас — пэри, а я-то по простоте своей думала, что она похожа на африканку. Восточная красавица тем временем окончательно сползла с кровати и потащилась к часам — взглянуть на свое отражение. Я не стала дожидаться результатов, мало ли что, и скомандовала Лёвчику:

— Ты пока иди, потом зайдешь. — Лёвчик не очень охотно, но подчинился.

— Ну и где ты этого придурка откопала? — при этом Люшка всё всматривалась в стекло часов. Это и вывело меня из терпения.

— Если он придурок, то зачем ты потащилась проверять его слова?

Ну, в общем, мне было немного обидно. Да что там, мне было обидно много. Лёвчик гад, конечно. Таскался ко мне каждый день, мало того, что сидел у меня почти сутками, так я его еще и подкармливала, будто мало ему было Бабтониной стряпни. И не важно, что он у меня вроде подопытного кролика — я испытывала на нем новые рецепты, ведь Полковник для такой роли не годился, что не так, еще и прибить может, если выживет. Короче, как лопать, так ко мне, а как пэри называть, так Люшку.

Но злиться на них дольше минуты я не могла. Я, как мне казалось, оправдала Лёвчика, когда объяснила подруге, что он безобидный и хорошо шьет. И конечно простила подруге насмешливое замечание:

— И что, ты проторчала все лето дома? Слушай, Семён, пора бы уж с куклами завязывать, ты уже вроде большая девочка. И этот, который безобидный. Вы с ним на пару шили? Не, ну сказать кому, подохнут от смеха.

Действительно. Я уже и сама прекрасно поняла, что провела не просто самое бездарное, но и самое идиотское лето в своей жизни. А ведь тоже туда же, что-то там загадывала, крыльями махала, дура толстая. И ладно бы только Люша, но и тетя Валя время от времени шелестела что-то подобное. "Ксения, деточка, ты только не заиграйся в куклы-то, все-таки тебе уже пятнадцать. Так можно и главное в жизни пропустить". Интересно, что она под этим главным подразумевала — беготню по магазинам, щи для Мишеньки и остальной компании?

Мне, между прочим, летом уже шестнадцать стукнуло, но никто не заметил, даже Бабтоня — закрутилась она со своим внучком, правда, не только с ним, две недели в больнице пролежала с давлением. Нет, на Бабтоню я уж никак не могла обижаться, плевать на день рождения, лишь бы она была в порядке. А насчет тети Вали… можно было бы провести эксперимент: сколько лет я буду для неё пятнадцатилетней. А для себя?

Мне казалось, что я помню, как меня в этот день поздравляла мама. Был такой ритуал — она мне что-то вручала, целовала в лоб и говорила: "Беги, милая, играй". Ну или что-то в этом роде. Всё. Вот только эти самые подарки почему-то никак не хотели вспоминаться, с чем же именно я бежала играть.

А мне, особенно раньше, ужасно хотелось наградить почетным званием "мамин подарок" ну хотя бы побитого жизнью пупса или потертого плюшевого медвежонка свекольного цвета. Я присваивала это звание то одному, то другому, но подлог давал о себе знать — игрушки играли ответственную роль из рук вон плохо. И я никак не могла вспомнить, куда же подевались куклы? Ведь были они у меня, точно были, а как же иначе. Вот с Полковником дело обстояло куда проще. Если он в этот исключительный день не оказывался в отъезде, то я находила на кухонном столе купюру — беги, милая, играй.

Люшке я все-таки сказала про свой преклонный возраст. Бровки домиком, рентгеновский взгляд: и че, ты так весь этот день дома и просидела? Не, Семён, ты у нас больная на всю голову.

Люша решила устроить мне праздник хотя бы и задним числом. И что дернуло меня согласиться? Да, я стала старше на целый год, даже подросла на пять сантиметров, но как-то упустила из виду, что мои мозги за процессом роста не успевают, отстают то есть, и довольно сильно. Нельзя сказать, что меня не мучили дурные предчувствия, мучили, да еще как. Я прекрасно помнила свой поход на Мишенькин праздничек, еще бы мне его не помнить. Но еще сильней меня разбирало любопытство — как и с кем проводит свое время Люша. И вот он — знаменательный день — когда я смогу шагнуть во взрослую жизнь. То, что эта жизнь именно взрослая, я совершенно не сомневалась. Люшка была тому лучшей гарантией.

Главное, я старательно гнала от себя, правда не очень далеко, одну суперсекретную мысль — кто знает, может быть там, куда она меня зовет, будет ну не Ричард Гир, конечно, (я же не полная идиотка, чтобы на это рассчитывать), а кто-то ну хоть чуть-чуть на него похожий. Тот факт, что я-то уж точно не Красотка, я решительно отметала, зачем портить себе удовольствие.

Про Красотку мне вспомнилось не просто так. Люшка зашла за мной в полном боевом раскрасе и при этом выглядела, по моему мнению, лет на двадцать пять, не меньше. И при этом здорово напоминала Красоткину подружку, ну ту самую. Такое вот Люшино превращение меня здорово напугало: незнакомая опасная девица — это раз, и при этом я со своими очками, курносым носом ну и всем остальным — это два. Такая парочка сгодилась бы разве что для цирка, но никак не для выхода в свет. Оказалось, что Люша была такого же мнения, но она не стала, подобно Бабтоне, искать неведомо что в моем шкафу, а притащила "правильный прикид" и косметику с собой.

Да, все познается в сравнении. Я, тревожно разглядывая немыслимое нечто в виде резиновой трубы, с тоской вспоминала свою старую юбку. Кто сказал, что она никуда не годится? А это вот, что ничего не прикрывает и тисками сжимает мой зад и бедра, оно годится? А майка, которую Люшка называла топом? Этот топ выставлял напоказ мой толстый живот и обтягивал грудь так, что в любую минуту грозил треснуть по швам. Но это было еще не всё. Самой ужасной огромной каплей, жирной точкой или чем там еще стали Люшкины туфли на шпильках. Я могла бы засунуть в одну из них сразу обе ноги, но мою взбесившуюся добрую фею это совершенно не волновало. Она набила в длинные чуть загнутые носы вату, а туда ее вошло ужас сколько, и велела мне обуть эти штуки, и даже собственноручно обвязала вокруг моих щиколоток какие-то шнурки. "Не, Семён, ты что ли пойдешь в физкультурных тапках или в своих туфлях "прощай молодость"? На самом-то деле я никуда и ни в чем уже не хотела идти, но кто бы меня слушал.

Нет, я не только не была похожа на Красотку, я не годилась даже на роль самой распоследней девицы из ее квартала, то есть она бы меня с собой на "работу" не взяла, чтобы не позориться. Я попыталась содрать с себя эти тряпки, но вот черт, вылезать из них было еще труднее, чем влезать. Тем более что Люшка решительно не хотела мне помогать, а только орала, что я последняя идиотка и тупая дура. Просто дуры ей было мало.