В конце работы, когда воздух в тайге начал густеть, Андрей вспомнил о топоре Нади, отыскал среди сваленных им деревьев березу, отрезал от нее чурбак, расколол его пополам, вытесал толстую доску, решил вырезать из нее топорище полегче, и чтоб ловчее держать его было. Топор решил взять в котлопункте, которым рубили дрова. Он полегче. Если его наточить как следует, то для Нади он будет как раз по руке.

Трелевщик Гончарова с включенными фарами все еще ползал по просеке, собирал бревна. За тарахтеньем мотора Андрей не слышал, как застучал дизель в сарае. Вспыхнувшая неожиданно лампочка на дереве над палаткой удивила его, он услышал крик Сашки: «Ребята! Смотрите — свет!»

Палатка была непривычно ярко освещена двумя лампочками, одна горела в мужской половине, другая в женской. Лесорубы, входя, жмурились, шутили, что цивилизация и до них дошла, баньку бы скорей плотники заканчивали — жить тогда вообще можно будет припеваючи! Андрей поставил березовую заготовку возле гудевшей огнем печки, пусть подсохнет малость, и стал раздеваться возле своей кровати. За простынями переговаривались девчата, часто произносили имена писателей и названия книг. Павлушин догадался, что они разбирают посылки с книгами, и громко спросил:

— Девочки, вы книги разбираете? Можно к вам?

— Иди! — откликнулась Таня.

Она сидела на кровати возле стопки книг и диктовала Наде имена авторов и названия, а Надя записывала их в книгу учета.

— Распечатывай, — указала Таня на оставшуюся посылку, лежавшую возле ножки кровати среди скомканной оберточной бумаги. Павлушин поставил перед собой посылку на чурбак, разорвал руками веревку и зашуршал толстой бумагой. В посылке были две стопки книг, тонких и небольшого формата. Андрей понял, что это стихи, и начал без интереса разглядывать обложки, читая незнакомые ему имена.

— Тут только стихи…

— Чьи? — спросила Таня.

— Разные… Вот Мартынов какой–то. Рубцов…

— Мартынов? Леонид?

— Да.

— Хорошие стихи… Хочешь, Рубцова возьми, он тебе непременно понравится!

Андрей повертел книгу Рубцова, положил назад в стопку и взял следующую, тоненькую, как паспорт, только в отличии от рубцовской желтоватого цвета.

С обложки глядело на него знакомое лицо молодого парня. Андрей перевернул книгу лицевой стороной и изумленно охнул! «Олег Колунков. Отклик. Первая книга поэта», стояло на обложке. Ошеломленный Андрей вспомнил, что Ломакин говорил ему, когда они пилили дрова, что Олег книгу выпустил. Павлушин хотел показать сборник девчатам, но передумал, взглянул на Таню воровато, она по–прежнему диктовала Наде имена авторов, предварительно поставив на титульном листе порядковый номер, и сунул сборник в карман, перенес все книги стихов на кровать к Тане, нетерпеливо окинул глазами зарегистрированные книги и не спеша, чтобы не вызвать у девчат подозрения, покинул их.

Ребята в палатке отдыхали перед ужином. Колунков лежал на кровати, выставив вверх заросший подбородок, он давно перестал бриться, и то ли дремал, то ли думал о чем–то. Андрей остановился возле. Олег услышал, что кто–то подошел, приоткрыл один глаз и посмотрел на Павлушина.

— Почитать тебе стихи? — спросил Андрей, присаживаясь к нему на постель.

Олег открыл и другой глаз, помолчал, не двигаясь, снова закрыл глаза и произнес:

— Читай!

Андрей вытянул книгу из кармана, открыл посредине наугад и начал читать:

— Ты прости мне слова, что еще не сказал, поцелуй торопливый, полночный вокзал… Все обиды отбрось, все грехи отпусти, за все сразу, что было и будет, — прости!..

Колунков неожиданно для Андрея быстро приподнялся на кровати, мгновенно выхватил у него книгу и вцепился в рукав.

— Где взял? — спросил он быстро и хрипло.

— Там, — указал Павлушин на простыни. — Прислали!

— A-а! — отпустил его Колунков и снова прилег на подушку: — Ступай!

Андрей не понял, что от него хочет Олег, и смотрел на него, оставаясь сидеть на кровати.

— Ступай, говорю! — уже сердито произнес Колунков и добавил строго и требовательно: — И молчи!

— Почему ты скрываешь? — спросил Павлушин, продолжая сидеть.

Олег, казалось, не слышал вопроса. Он посмотрел на открытую Андреем страницу и тихо дочитал стихотворение:

Колунков замолчал, потом повторил, усмехаясь над собой:

— Приду все равно!.. Скрываю, говоришь? — словно вспомнил он об Андрее. — Я уже пять лет не пишу… За пять лет — ни строчки… С самых тех пор, как предал Василису… Пять лет! Вспомню, представлю, и кажется — не со мной это было… Книжку я тебе не отдам! Ступай!

После ужина Андрей устроился возле входа в палатку на чурбаке, нарисовал карандашом на березовой доске контуры топорища с замысловатыми изгибами, чтобы топор не выскальзывал из рук, и стал осторожно вырезать ножовкой. В палатке было жарко от натопленной печки, а Колунков все подбрасывал дрова. Мишка Калган подошел к нему и попросил гитару. Олег молча кивнул в сторону своей кровати. Матцев взял гитару и вместе с Мишкой исчез за простынями. Сашка Ломакин с двумя парнями тоже направился туда.

Вырезав топорище, Андрей взял свой топор и стал подравнивать, срезать углы. Колунков ходил рядом по палатке в расстегнутой на груди сорочке, часто останавливался возле Андрея и молча наблюдал за его работой, сдавливал рукой голову. Длинная щетина на щеках и подбородке делала его лицо неухоженным, запущенным.

— Заняться нечем? Маешься от безделья? — спросил у него насмешливо Андрей.

Колунков мрачно усмехнулся, но промолчал.

— Возьми вот топор, — кивнул Павлушин на пол, где лежали приготовленные им топор и брусок. — Поточи! Если делать нечего.

Олег послушно уселся на чурбаке возле Андрея и начал точить. Но точил недолго, бросил брусок и принялся тереть ладонью грудь.

— Пионер, — сказал он серьезным тоном, раздвигал сорочку, — разруби–ка мне грудь, вытащи кол оттуда! Жить не дает!

— Погоди! Ручку сделаю, тогда… — усмехнулся Андрей.

Колунков посидел еще немного на чурбаке, поднялся и ушел на свою кровать.

Павлушин отшлифовал топорище обломком стекла, затем наждачной бумагой. Закончил, полюбовался своей работой, поиграл топорищем в руке: ничего, удобное получилось, как раз для женской руки. Хотя не женская это работа, топором махать. Но скоро и здесь маляры потребуются. Андрей положил топорище неподалеку от печки — пусть сохнет, а сам принялся точить топор.

— Борис Иванович, — окликнул Андрей игравшего со Звягиным в шахматы бригадира. — Надо нам электрическое точило заказать привезти. Топоры теперь часто точить придется… Одним бруском не справимся…

— Я уже думал об этом! — не оборачиваясь, ответил Борис Иванович.

— И бензопилу запасную привезти надо, а то откажет какая — и будем сидеть! И цепей к ним запасных… Топоры тоже бы пригодились. Помните, Калган сунул перед обедом топор в кусты и забыл куда. Хорошо хоть нашли, а то бы без дела сидел человек!

— Закажем. — буркнул Ломакин. Он выигрывал у Звягина, а Павлушин мешал ему сосредоточиться.

— Закажем! — передразнил Андрей. — Мы вечно вспоминаем, когда приспичит! Нужно заранее все предусматривать… Молоко порошковое до сих пор не завезли. Почему? Никому не надо… За столом только вспоминаем! Рисовый гарнир всем давно надоел! Каждый день рис и рис. Нужно гречку, макароны, картошку заказывать…

— Заказывали, все заказывали! — рассердился Борис Иванович, но от доски не оторвался. — Привезут! Отстань… Прораб нашелся!

— Плохо заказывали, значит! — не отставал Андрей.

— Так его, так, Пионер. А то он совсем мух не давит, — как–то вяло пошутил Звягин и смешал фигуры на доске: — Сдаюсь…