— Вот и попался, крысенок! Сейчас я проучу тебя! — с предвосхищенным возбуждением, что даже брызнула слюна, выпалил Этьен, грозно тряся сапогами, как если это были не сапоги вовсе, а какой нибудь цеп.

Тут за спиной Этьена послышались шаги. Обернувшись, дворецкий увидел, что в переулок вошла высокая фигура в черном плаще, лицо было скрыто капюшоном. Так уж вышло, что Этьен уделял большое внимание обуви и уходу за ней. Для него обувь была первым, на что он обращал внимание у других. Не мудрено, что несмотря на сгущающиеся сумерки и плащ, Этьен разглядел богатые, обитые сталью, сапоги незнакомца. Этьен был готов поклясться, что знает сколько такие стоят и какой именно сапожник над ними трудился. Однако сейчас его заботило другое — такие не мог носить вор или иной уличный босяк.

— Небольшая рокировка и уже ты попался, Этьен, — произнес незнакомец, знакомым Этьену, страшным голосом и он уже пожалел, что это не грабитель.

Вор по крайней мере равнодушен к своей жертве, его интересуют деньги, но этот голос. В нем чувствовалась не то чтобы неприкрытая враждебность, — одна лишь интонация открыто говорила, что его владелец собирается похоронить Этьена заживо. Знавшие владельца этого голоса достаточно хорошо, могли рассказать, что сей человек скуп на угрозы, но скор на дела. Обычно он исполняет все, что говорит и если уж он начал вести разговор столь недружелюбным тоном, то жди беды.

Тем временем, воришка, самодовольно прошел мимо дворецкого прогулочным шагом, присвистывая и подкидывая кошелек. Уже дойдя до фигуры в черном, мальчишка обернулся и показал на прощанье своей жертве язык. В иной ситуации Этьен бы возмутился подобному отсутствию манер и непременно рассказал, что в его молодости молодое поколение себе такого не позволяло. Но текущая ситуация к подобному словоблудию не располагала, хотя бы потому, что тут не было слушателей, кроме одного единственного. Того, что двинулся на Этьена как скала. Старику так показалось, потому, что каждый шаг незнакомца отдавался сталью в его висках. Этьен не мог понять, виной тому такая слышимость в этом переулке или его собственный страх? К слову, о страхе — Этьена обуял такой ужас, что сейчас он не смог бы сопротивляться, даже если бы с другого конца на него неслось стадо диких лошадей. Дворецкий спасительно попятился назад, точнее попятилось его тело, а он лишь безвольным зрителем наблюдал за этим. Вскоре его спина встретилась с холодным камнем стены. Эта встреча была столь внезапной для напуганного Этьена, что тот выронил сапоги и пустил ветры. Последнее получилось особенно громко, и он с удивлением своему странному ходу мысли, отметил какая хорошая слышимость в этом переулке. В руке незнакомца блеснуло лезвие, рука взмыла ввысь и Этьен рефлекторно прикрывая лицо руками, открыл рот, но онемел от ужаса и не смог выдавить ни звука. Вместо него зашумела по штанинам теплая струя, щекотливой змейкой сползая по ногам, стремясь выбраться на свободу и посмотреть, как там ночной Линденбург. Оказывается, незнакомец вскинул руку лишь затем, чтобы откинуть капюшон. Из-под черной ткани капюшона вылетела бабочка? Нет, какая-то кукла, выглядящая совсем как живая… Эйдос — догадался Этьен. Прищуриваясь, дворецкий разглядел знакомое лицо и у него сразу отлегло на сердце. Вместе с тем, Этьен испытал неописуемый стыд и дискомфорт, причем тяжелый дискомфорт был не только у него в груди, но и штанах, о чем свидетельствовал запах.

— К-кай Готфрид! В-вы меня н-напугали! Как прикажете это п-понимать!? — хоть и заикаясь от страха, возмутился дворецкий, катая по задворкам своего сознания вопрос — зачем Готфриду кинжал?

— Я знаю, что ты заглядывал к приезжему алхимику на ярмарке — я знаю, что ты покупал! Пару дней назад дом Эклер посещала сильвийка Элисса, а на следующей день она упала без чувств и не приходит в себя. Не желаешь объясниться? Отвечай!

Готфрид играл по наитию, больше полагаясь на интуицию, нежели на реальные доказательства. Он был уверен, что знает, как выглядит картина произошедшего. Знал, как все было на самом деле в тот день, когда Элисса посетила дом Семилии. Однако у него не было доказательств, которые бы он мог привести, что уличить кого-либо. Рыцарь допускал вероятность ошибки, хоть и самую малую. В таком случае готов был снести позор и принести извинения за свои действия, как словесные, так и материальные. Однако сейчас, сейчас был решающий момент, когда нужно наступать, потому, иначе нельзя, потому что сейчас все решится, — либо он останется ни с чем. Расследование зашло в тупик. Единственной зацепкой оставался сам алхимик, лишь он мог рассказать, что именно продал Этьену, однако его караван уже был в нескольких днях пути отсюда. Готфрид не знал, что продал старику алхимик, но блеф сейчас был его единственным союзником.

— Я-я, н-ничего не знаю!

— Знаешь! ГОВОРИ! — Готфрид полоснул лезвием по поясу Этьена и тот взвизгнул, полагая, что вот и пришел конец.

Дворецкий даже ощутил, как вываливаются его кишки… стоп, это было чувство спадающих штанов и ремня? Готфрид срезал ремень и штаны под тяжестью «тяжелого груза» стремительно сползли с иссушенных старостью ног. Готфрид пожалел о своем решении, когда резкий запах мочи и дерьма ударил ему в нос. Отвернув голову в сторону и стараясь дышать ртом, Готфрид повторил свой вопрос:

— Я уже говорил с алхимиком. Ты меня за дурака держишь? Кто!? Кто это сделал!

Испуганная рассерженным Готфридом, Беатриче, спряталась за спиной рыцаря, из-за плеча слегка поглядывая на Этьена так, словно это он напал на рыцаря. Где-то сверху, на третьем этаже распахнулось окно. Оттуда высунулся мужчина, впотьмах пытаясь разглядеть происходящее.

— Эй, горлопаны траханные! Ежели тотчас хлебальники не захлопните, я не поленюсь, спущусь и ухандокаю вас к херам собачьим!

Голос принадлежал старому кузнецу, и Готфрид знал, что за тем не заржавеет сдержать свое слово, как ни как, Готфрид одно время был его подмастерьем. Этот кузнец и по совместительству коновал, как и обещал, мог ухандокать кого угодно. Готфрид зажал ладонью рот старика прежде чем оттуда подобно узнику, перед которым распахнули дверь темницы, выскочил голос. Рыцарь терпеливо ждал, прижав Этьена к стене и не давая издавать ему ни звука. Кузнец закрыл окно и скрылся в доме, видимо удовлетворенный наступившей тишиной.

— Кто это сделал? Говори, а коли вздумаешь кричать, я нарисую на твоем брюхе улыбку, да такую, что она за раз множество языков покажет. — процедил сквозь зубы черный рыцарь, приставив к волосатому животу дворецкого нож.

В голосе рыцаря грустно пронеслись его же собственные слова: «Abyssus abyssum invocat». Похоже, что у него и Черной Лисы и правда куда больше общего, чем он полагал. Готфрид не находил столь разбойничьи методы приемлемыми и достойными. Леон бы так никогда не поступил, но он не Леон. Готфрид не мало пожил на улицах и прекрасно знал, что многое, очень многое можно решить одним лишь разговором. Однако «многое» не означает «все» и вот как раз для таких вопросов, остающихся за чертой «многого» подобные методы работали и работали исправно. Безусловно, Готфрид раздумывал над тем, что можно было преследовать алхимика, расколоть его, но сколько это займет времени? Неделю? Элисса без сознания уже четыре дня, на счету каждая минута, кто знает сколько ей осталось? Когда на кону стоит жизнь и жизнь не абы кого, а невесты друга, Готфрид готов был запустить руки в нужник и рыться там, пока не найдет то, что упустил, в данном случае — правду. Если до этого Этьен бился как пойманная бабочка, то сейчас, обгадившись и лишившись штанов, понял, что помощи ждать неоткуда. Учитывая то, что его захватчик знал о преступлении, продолжать врать не было смысла.

— Я расскажу, — просипел Этьен.

— Говори, кратко и по делу.

— Моя госпожа, Семилия Эклер приказывает, я исполняю, — глотая воздух ртом, жалобно проскулил Этьен.

Готфрид почти что шумно вздохнул, почувствовав, как великий груз спадает с его плеч — он не запугал тут до смерти ни в чем не повинного старика. Дом Эклер причастен к тому, что случилось с Элиссой!