Он чем-то напоминал Олега, только был значительно старше. Но такой же высокий и крепкий, с цепким взглядом умных голубых глаз. Было ему уже за шестьдесят, но держался он бодро. Одевался всегда модно, заказывал одежду у собственного портного.

— Как добрались? — поинтересовался он немного хрипловатым баритоном.

— Нормально, — рассказывать о своих страхах не хотелось.

С Грушевским мы были в дружеских доверительных отношениях, и просто он нравился мне, хотя иногда он мог быть грубым, прямолинейным, мог в сердцах оскорбить, но потом очень переживал из-за этого. И мы всегда мирились. Талантливые люди, интеллектуалы всегда ранимы, порой вспыльчивы, но уважение к ним пересиливает недостатки характера.

— Мы сделали уже два запуска, — деловито сообщил он. — Они прошли успешны. Ракеты вывели грузы на орбиту, пристыковались к докам. — Остался только один пуск, самый главный.

Он махнул рукой в сторону огромной ракеты, которую цепко держали фермы.

— А как сборка проходит?

— Всё в штатном режиме, Артур. Всё, — Грушевский широко улыбнулся. — Пойдёшь, посмотришь. Всех людей мы пока временно уволили. Ну, под видом расследования теракта. И, слава Богу. Слава Богу.

— Что всех-всех? А КБ?

— Нет, ну конечно, инженеров, конструкторов и весь мозговой центр оставили. Лига пока подождёт.

Около нас остановился электрокар, напоминающий тот, на котором разъезжают по полю для гольфа. Два сидения, обтянутых синей кожей, плоская крыша, под капотом бесшумный электромотор. Только без колёс, на воздушной подушке. Двигался он быстро, бесшумно, будто парил над покрытием из пластобетона. Промчавшись как ветер через все поле, мимо грязно-белых однообразных зданий, остановился около одного. С тихим скрипом перед нами разъехались двери, и мы прошли в коридор. Я знал, что увижу там, но мне доставляло почти физиологическое наслаждение наблюдать за безупречной работой роботизированных механизмов. Поднимало настроение. И предвкушая удовольствие, я отправился вслед за широко шагавшим Грушевским.

Странный лязг привлёк моё внимание. Перед самым входом в цех, вдруг в стене отъехала панель. И оттуда шагнул огромный робот, напоминающий бронированный шар на курьих ножках. В толстых, как бревна, руках пушки Гатлинга.

— Вы опознаны, как человек, — прогремел низкий гулкий голос. — Вы будете уничтожены. Или покиньте это помещение. Начинаю обратный отчёт. Три, два…

Пушки со страшным свистом раскрутились в его лапищах, от ужаса свело всё тело, по позвоночнику проскользнула ледяная змейка. Я не мог пошевелиться. Лишь успел присесть.

Глава 4. Идеология сверхчеловека

Артур Никитин

Нет, перед глазами не промелькнула вся жизнь со второй космической скоростью. Просто потемнело в глазах, поплыли разноцветные круги, острая боль пронизала левую сторону груди, левая рука онемела, и я опустился на корточки. И тут окна задребезжали от звуков, схожих с лошадиным ржаньем. Грушевский, согнувшись в три погибели, бил себя ладонями по коленям, и откровенно хохотал, вытирал слезы с глаз.

— Ты что, Артур, это же игрушка!

Идиотская мальчишеская выходка. Розыгрыш. Грушевский, несмотря на немолодой возраст, умел зло подшучивать над коллегами, друзьями, за что его недолюбливали. Но я, пережив весь ужас этого дня, его шутку оценить никак не мог. Шатаясь, доплёлся до стены, привалился. Тяжело дыша, пытался справиться с болью, которая жгла сердце.

Робот уже убрался в свою нишу, панель медленно закрылась.

— Что случилось? — Грушевский мгновенно стал серьёзным, даже скорее испуганным, оказался рядом. — Извини, Артур, не думал, что на тебя это произведёт такой впечатление. Это робот из фильма.

Дрожащими руками я вытащил из кармана пиджака медицинский пистолет, сделал укол в шею, и закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Боль начала затихать, острые иглы, коловшие сердце, словно истончились, затупились и растаяли, оставив лишь едва заметное онемение.

— Какого фильма? — поинтересовался я сухо. — Валентин, твои шутки могут нам дорого обойтись. Если Лига узнает об этом, нам вкатят офигенный штраф. Моргунов будет в ярости. «Вы опознаны, как человек», — повторил я слова робота.

— Ты представляешь, какое это оскорбление?

— Да уж, с них станется, — хмуро, или скорее зло прошипел Грушевский. — Эту штуку из старого фильма двадцатого века я недавно приобрёл. На аукционе.

«Робокоп» — робот-полицейский. Ты же знаешь, я такие вещи коллекционирую. Вот решил здесь поставить. Извини, Артур, не думал…

— Все в порядке, — я набрал побольше воздуха в лёгкие, выдохнул, сердце совсем отпустило, боль ушла, наноботы сделали своё дело.

— Ты идти-то сможешь? — Грушевский выглядел теперь, как нашкодивший мальчишка, растерянный взгляд, бледный, взлохмаченный. Он не знал, куда девать свои большие руки с едва заметными артритными утолщениями на суставах. То прятал их в карман пиджака, то вытаскивал и дёргал себя за подбородок.

— Смогу идти, — мне стало стыдно, что едва не обмочился из-за глупой шутки. — Пошли в цех.

В конце коридора, прямо за панелью, где находился робот, так напугавший меня, открылась незаметная дверь, пропуская в прямой, длинный, тускло освещённый коридор. Что производило странное, даже страшное впечатление. Стены, словно из единого куска гранита — темно-серые прожилки с крапинками. А конец коридора терялся где-то в глубине клубящейся тьмы.

— Стоп, — Грушевский, ухватив меня за край пиджака, приостановил. — Идти надо медленно.

— Почему? — не понял я.

— Теперь в стены встроены сканеры, тепловые датчики. Проверяют, кто идёт. На каждом шагу проверяют. Это тебе не отпечатки пальцев или сетчатки. Если система тебя не опознает на каком-то шаге, лазерная пушка изрежет на кусочки.

— А как рабочие будут туда-сюда ходить? — поинтересовался я.

— А рабочие здесь ходить не будут. Никогда.

В голосе Грушевского я услышал зловещее какое-то на удивление человеконенавистническое торжество. И поёжился. После многочисленных диверсий во всех цехах были введена новая система безопасности. Но я не думал, что до такой степени.

С опаской я вступил внутрь и медленно, стараясь ступать осторожно, пошёл к концу. На каждому шагу едва заметно вспыхивали свет, выхватывая из тьмы очередной квадрат стены, такой же серый, унылый и не отличимый от другого. Наконец, мы достигли цели нашего путешествия.

Красноватый аварийный свет залил огромное помещение неясным пугающим светом, остро напомнив старые фильмы о войне, когда люди прятались в бомбоубежищах. Яркий свет в цехах не был теперь нужен — роботизированные системы могли работать в полной темноте. Это экономия и защита от любых проникновений извне. Хотя я не представлял, каким гениальным хакером надо быть, чтобы взломать систему защиты, встроенную в стены коридора, который мы только что миновали с такой осторожностью.

Но ради нас с Грушевским, система сделала исключение и когда мы оказались на балкончике под самым потолком, вспыхнул ослепительно яркий свет, выгнав из всех углов огромного помещения тьму, не оставив даже серой тени. Теперь вся сцена представала перед глазами во всей своей техногенной красе.

Это напоминало огромную, увеличенную в сотни раз операционную. «Пациент», поделённый на куски — массивный невероятно длинный корпус ракеты, цилиндрическая головная часть с обтекателем-колпаком, и ускорителями- раструбами в окружении заботливо снующих роботизированных, выкрашенных в белоснежный цвет, «рук». Вспыхивали то там, то здесь голубые огоньки сварки, в воздухе явно ощущался запах озона и синтетической смазки. Мы использовали по- прежнему очень устаревшие транспортные ракеты на жидкостных двигателях — РЖД. Но это было выгодно, надёжно. Технология, отработанная сотней лет.

— И никаких людей, — торжественно объявил Грушевский, на губах заиграла едва заметная, но довольная улыбка.