— Тсс. — прошипела я. — Это очень деликатное дело.
Тюхтяев с изумлением наблюдал, как я веду белую с серым подшерстком козу с бантиками на рогах и с огромным кочаном капусты, который потихоньку начала ей скармливать. Он открывал рот, закрывал его и все-таки воздержался от комментариев. Выдержка есть.
Козу устроили на кровати, капусты ей как раз на полчаса должно хватить, а потом было еще блюдо с яблоками. Зверюшка упивалась навалившимся счастьем и старалась умять побольше, пока дают.
Мы с Тюхтяевым затаились в соседней со спальней комнате, оборудованной очень комфортными дырками в стене, замерли.
— И что теперь, Ваше Сиятельство? — прозвучало неожиданно близко и настойчиво.
— Немножко подождем, а там дел минут на десять. Надолго я Вас не обременю.
Мы молча дышали в сумраке и тишине секретной комнаты. Интересно, оказывается в темноте совершенно иначе ощущаются движения, запахи и звуки. И только мне захотелось уточнить, почто господин Тюхтяев не найдет точку обзора подальше от меня, как Афанасий по очереди молча провел в спальню двух мужчин с завязанными глазами, помог им снять сюртуки и жилеты, а потом оставил одних.
Француз оказался менее терпеливым и первым сорвал черную бархатную повязку.
— Снимайте же — толкнула я в бок своего партнера. Тот ошалело нажимал на спуск и мы запечатлевали и лица, и жесты. Жаль, слова тут пока не записывают, а то французский мат за полтора столетия обеднел, перейдя в основном на английские заимствования. Зато итальянец несколько минут молчал, а потом начал гомерически ржать. Над кроватью было растянуто полотно «Vi auguro tanti avvenimenti gioiosi, amore e ispirazione!».
Успокоившись, он сам оделся, хлопнул по плечу молодого соперника и увел его с поля боя.
— Что это было? — сипло уточнил Тюхтяев.
— Невинная дамская шутка. — улыбнулась я. — Когда мужчины спорят, кто первый оседлает козочку, та может и рожки показать, и копытцем приложить.
Я отряхнулась, зашла на поле боя, сняла транспарант, привязала козу на поводок и позвала Афанасия.
— Зверушку верни хозяйке.
Домой меня вез ошеломленный статский советник. Несколько минут мы сидели молча, а потом началось.
— Ксения Александровна, мне показалось, что я узнал ваших…
— Не моих. Просто случайно встретившихся. — поправила я.
— Чужих поклонников. Постарше — это же итальянский посланник…
— А помладше — сын французского. — улыбнулась я.
— Дипломатический скандал же может быть… — тускло проговорил мой спутник.
— От чего? Два дипломата в порыве страсти к козе? Это не проблема России, а беда их личной жизни. От любого возмущения нас застрахуют эти фотографии. — я лукаво улыбнулась погрустневшему чиновнику и погладила его по плечу. — Вы, Михаил Борисович, пару снимков мне распечатайте. Будет что внукам показать.
Остаток пути мы провели в тишине. Лишь у курдонера он осмотрел меня совершенно по-новому, как если бы я вдруг рассказала ему всю правду о своем происхождении.
— Напомните мне никогда не сердить Вас, Ксения Александровна. — а уж язвительности-то сколько. Быстро оправился. Но и я добрая сегодня.
— Непременно, Михаил Борисович! — чмокнула его в щетину и упорхнула домой.
Думаю, после этой поездки Тюхтяев не раз перекрестился, что я не согласилась зимой работать на него.
Утром меня пригласил граф. Ну то есть как пригласил — громовое «Ксения!» неслось по этажам издалека.
— Это что? — он высыпал фрагменты вчерашнего веселья.
— Фотографии. — лучезарно улыбнулась я.
— Сам вижу. Вы, сударыня, что же себе позволяете, а?
— Я? — изумилась его собеседница. — Меня там вообще не было. Маркиз был, граф был. Коза была. Кстати, у нас в Уложении что-то такое было о подобном времяпрепровождении. А я у Вас в доме ночевала, но на память, пожалуй, парочку снимков возьму. Вот эту, где маркиз ловит козу и где сеньор Карло смеется.
— Ксения Александровна, я не хочу знать как. Но почему? — он смотрел на меня с ужасом, как на человека, нажавшего красную кнопку в чужом чемоданчике.
— Мужчины побились об заклад, кто первый ляжет со мной в постель. Я понимаю, азарт, спор и все такое, но границы должны быть у всего. И даже если подобная низость может случиться, не стоит делать этот спор достоянием множества людей. А коли уже слухи до меня дошли, то глупость должна быть вознаграждена по заслугам. — я устроилась в кресле поудобнее, перебирая фотографии. — Это воспоминание сделает сеньора Карло и месье Луи-Огюста куда ближе друг к другу, а добрые отношения между Францией и Италией, полезнее России, чем одна коза.
— Но почему коза? — ошалело поинтересовался родич.
— Хорошо, что они меня слонихой, ланью или райской птицей не назвали — труднее найти.
И скрылась за дверью.
К обеду лакеи принесли такую корзину красных роз, что в нее можно было меня усадить полностью.
— От итальянского посланника молодой графине. — возвестил мажордом.
А я торжествующе улыбнулась.
От Луи Огюста доставили роскошный веер с росписью в виде сирены, заманивающей корабли на камни. Пожалуй, он точно будет сочетаться с любым моим туалетом.
Как эта история выплыла наружу — не понимаю. Предполагается, что Тюхтяев и граф промолчат. Афанасий не был в курсе всех деталей, а я делела вид, что эта история вообще ко мне отношения иметь не может.
— Не знаю, слышали ли Вы, сударыня, об удивительном конфузе, случившимся между двумя соперниками за сердце одной светской львицы. — полушепотом рассказывала Ольге графиня Щерская. — Будто бы они поспорили о том, кто первый добьётся ее благосклонности, а та рассердилась и подложила им свинью. Форменную свинью в неглиже, прямо в постель. Их, каждого, провели тайно в спальню баронессы N., а там свинья.
— Не может быть! — округлились глаза Ольги Александровны.
— Удивительные вещи происходят в наше время. — поддакивала я. — Вряд ли теперь этим господам захочется так шутить с женскими сердцами.
— И не только им это станет уроком. — чопорно заключила гостья.
— Николенька, нам тут рассказали историю, случившуюся с одной баронессой и двумя ее поклонниками. — делилась графиня за обедом.
Я философски ковырялась в тарелке.
— Да? Это когда в спальню привели корову? — ухмыльнулся граф.
— Нет, свинью. Всего лишь свинью.
— Полагаю, скоро расскажут о слонихе. — заключила я.
Этот анекдот обсуждали буквально пару дней, а потом в город из Петровского путевого дворца в белокаменную въехал государь.
10
9-го мая. Четверг.
Первый тяжелый день для нас — день въезда в Москву. Погода стояла великолепная. Имел доклад Дурново. К 12 ч. собралась вся ватага принцев, с которыми мы сели завтракать. В 2 1/2 ровно тронулось шествие; я ехал на Норме. Мама сидела в первой золотой карете, Аликс во второй — тоже одна. Про встречу нечего говорить, она была радушна и торжественна, какая только и может быть в Москве! Вид войск чудесный! В Успенском и Архангельском соборах прикладывались к мощам. Вошли к себе в комнаты в 5 ч. Выпив чаю, отправились с Аликс в Александрию. Я поместился в старой своей комнате. Гулял. Обедали вдвоем и обошли весь дом, который я совсем не помнил[12].
Толпы народа выстроились по улицам Москвы в ожидании императорской четы. Я видела фотографии, даже уникальные документальные записи, но это и близко не отражает восторга толпы, которая готова была носить на руках своего Императора. Как же легко та же толпа разорвет его в клочья, вместе со многими, кто сейчас в парадных мундирах разрезает улицы древней столицы… Что же нужно настолько запороть, чтобы растратить этот кредит любви и почитания? Хотя о чем это я — через 9 дней и начнем.
12
Здесь и далее подлинные выдержки из дневников Николая II