— То есть? — не может же она прямо вслух о таком?

— Николай Владимирович говорил, что Вы остались один шестнадцать лет назад. Это долгий срок. — деликатно добавила она.

— Нет. — обрубил он расспросы в этой сфере. А то ведь и про любовниц и увлечения спрашивать начнет. Это кто ж ее надоумил-то? Лучше б сплетни собирала.

— Нет, так нет. — еще пометила что-то.

— Скучаете по ней? — совсем другим, нежным тоном и с сочувствием в глазах.

— По жене? — он растерялся: разговор уходил совершенно не туда, куда надо. — Не знаю. Шестнадцать лет все же. Это было все в другой жизни.

Да он уже с трудом вспоминал ее лицо. Настолько хорошо воспитана, что не позволяла себе никаких эмоций, рачительная хозяйка, способная часами распекать кухарку за разбитую чашку, набожная сверх меры, она и болезнь свою считала карой Господней. Жалел, конечно, когда угасла, но этому предшествовали годы лечения, которое она проводила преимущественно в Крыму, так что последние три года они виделись крайне редко. Вот подумать, так нашел полную ее противоположность.

— А почему Вы тогда вступили в брак? Любили?

Да что ей сдалась та история?

— Родители наши договорились. Ну и мы не возражали.

Молодые барышни все же более подвержены страстям, подражают модным романам. Вот и Петенька Татищев женился по большой любви, наверняка.

Она задумчиво рисовала рыбку на полях своих заметок.

— Хотите узнать что-то еще? — терпеливо поинтересовался он. Список вопросов уходил в бесконечность, и она вычеркивала некоторые по ходу общения, добавляла новые.

— Домашние животные? — это она чуть рассеяно пробежалась по черновику.

— Кто? — и это исходя из такой информации она решит, стоит ли ей выходить за него замуж?

— Кошки, собаки, рыбки, хомячки? — это она точно всерьез?

— У меня служба.

— Ах, да, там всех встретить можно. — она наконец улыбнулась. — Долги?

— Нет.

— Карты?

— Нет.

— Публичные дома?

— Что Вы себе позволяете, Ксения Александровна? — он аж побагровел. — Вам и слов-то таких произносить неприлично!

— Ну раз дома есть, то и слова для них должны быть. — рассудительно заметила она и поставила очередную пометку. — На спину не жалуетесь? — слишком старается быть серьезной, значит скоро выдаст что-то.

— В каком смысле?

— Ночью спина не беспокоит? Может спать на ней неудобно?

Он задумался и покачал головой.

— Нет, вроде бы.

— Это хорошо. — она улыбнулась.

По ехидному прищуру понятно, что это какая-то нелицеприятная мысль, но переспрашивать не стал.

— Перекусить хотите? — уточнила она после осмотра оставшегося списка вопросов. Видимо состояние спины оказалось решающим фактором, который компенсирует любые недостатки.

За обедом она с избыточной серьезностью копалась в своей тарелке, хотя суп был очень вкусный — Тюхтяеву очень нравилась готовка ее кухарки. В благодарность на особую милость к больному ребенку та из кожи вон лезла чтобы угодить.

— Михаил Борисович! — окликнула Ксения продолжая ковыряться в стерляди.

— Да? — он прекрасно видел ее плохо скрытое волнение, и это даже немного льстило. Ей действительно хотелось узнать его получше, но как за день прожить полную жизнь?

— Покажете свою службу?

Он аж поперхнулся и она подбежала постучать по спине, сама поднесла стакан воды. Заботилась.

— А что Вы ожидаете увидеть?

В глазах вспыхнули искорки, но шутку она вновь проглотила, зато очень чопорно и благовоспитанно произнесла:

— Мне очень интересно, где вершатся судьбы Империи, а Вы проводите большую часть жизни.

Об этом его женщины не просили ни разу. Черт в юбке, а не невеста.

К выходу она превзошла себя, нарядившись в умопомрачительный туалет из фиолетового муара, с белой кружевной отделкой, озорную шляпку и те же позавчерашние ботиночки, которые отчего-то вызывали нестерпимое желание их снять. Незамедлительно. Все это великолепие шуршало, трепетало и взмывало вслед за ее движениями, оставляя шлейф дорогих духов и какого-то безобразия.

По пути Тюхтяев провел ее через весь департамент, и клерки замирали от восторга — это ж разговоров на неделю — сноха товарища министра проявляет благосклонность к статскому советнику! А она хвалила мебель, картотеку, чистоту. Практически каждому приветствовавшему дарила доброе слово и улыбку. Кабинет обследовала с тщанием норной собаки. Рассмотрела стопки папок, книг, бумаг, удовлетворенно кивнула и выслушав краткий отчет о работе департамента за год в целом и два месяца начальствования Михаила Борисовича в частности, несколько заскучала.

Вышли на набережную и теперь он с ужасом ждал следующей просьбы. Жизнь и службу она уже препарировала. За чем же очередь? И по лицу видно, что она обдумывает что-то еще. Как испытания в детских сказках.

В какой-то миг она высмотрела кондитерскую и умоляюще взглянула. Ну хоть что-то связывает ее с типичной женщиной.

Заказали кофий и какие-то странные пирожные, увидев которые она аж взвизгнула от восторга. Правда чуть потухла лицом от вкуса, видимо раньше пробовала повкуснее. Выражения ее лица можно читать как иллюстрированную книгу на чужом языке. Вроде бы картинки понятны, но логического объяснения переходов нет. Сомнение, удовольствие, надежда, досада, озабоченность, решимость. Внезапно она уставилась в пространство пустой тарелки с таким выражением, что это единственное, и самое желанное во всей Вселенной.

— Вам понравились эти сладости?

Да он сам научится их готовить, если еще раз так посмотрит. Но она почему-то с недоумением взирала на целую тарелку лакомства и принялась поглощать их с самым мрачным выражением лица. Поблагодарила, конечно, но того вожделения больше не демонстрировала. Может, показалось?

В чужом разуме произошли еще какие-то сложные процессы, она явно готовилась к новому непростому разговору. Неужели теперь спросит про цветочек аленький?

— Михаил Борисович, а где Вы планируете жить после женитьбы?

А думал, что уже ко всему готов. Конечно, раз он умудрился прожить у нее несколько дней, то интерес к его дому объясним, но как она придет на квартиру к чужому мужчине? Непристойность же. С другой стороны, раз даже про внебрачных детей выспросила, то изучает все стороны его жизни.

До Васильевского острова оба ехали в молчании, старательно избегая случайных прикосновений. Доходный дом Гемилиан был достаточно респектабельным, огромным, в пять этажей, с роскошными вторым и третьим. Сам советник снимал квартирку на четвертом. Высота гостью не поразила, как и огромные окна. Наоборот, она принюхивалась к чему-то, косилась на рамы и тусклые светильники. Единственное, что впечатлило — колонны на лестнице. Их даже потрогала, восхитившись и громоздкостью, и ковкой балюстрад.

Видно, что сравнивает со своим домом, и пока что все не в ту пользу. Поскольку на гостей статский советник не рассчитывал, а приходящая прислуга случалась лишь пару раз в неделю, причем срок уже подходил, то избыточного порядка в квартире не найдешь. Графиня осматривала переднюю с легким скепсисом. Да, это не Климов переулок, но, тем не менее, он уже пару месяцев тут, привык. Но действительно, предположить, что она переедет сюда — глупо.

— Если Вы… Мы, конечно, снимем более просторное жилье… — пробормотал он, пытаясь собрать все папки со стульев и кресел в одно место. Как бы потом вспомнить, что куда дел. — Для одного мне здесь как раз, но Вам-то…

Попытки пристроить все на этажерку закончились громким падением всей конструкции, сопровожденным полетом более или менее незакрепленных бумаг по всей комнате. К ее ногам спланировала фотография с зимнего торжества у Татищевых. И вот надо же было именно так… Графиня удивленно приподняла одну бровь, только было посмотрела в его сторону, но милосердно отвела взгляд. Не так жестока, как пыталась показать.

— Может чаем угостите, Михаил Борисович? — и устроилась в кресле.

Пока он собирал рассыпанное, спрятав картонку в верхнем ящике стола, она осторожно вытащила из волос булавки, придерживающие шляпку с озорным пером и уложила ее на стол. Задержаться хочет или же?