Гулян стояла полуотвернувшись, застыв в неловком ожидании. Горбушин подошел к ней:

— Извините, пожалуйста, можно узнать, какую должность вы занимаете на заводе?

— Это не имеет значения, поскольку моя маленькая обязанность заключается в том, чтобы показать вам станцию. Вы старший?

— Бригадир… Горбушин. Значение имеет не ваша маленькая обязанность, но ваша должность, поскольку акт о сдаче, очевидно, предложат подписать вам, а нам не безразлично, какое должностное лицо это сделает.

— Я ничего подписывать не стану!

— Тем лучше… Если вы только покажете машинный зал, документ о сдаче подпишет либо директор, либо главный механик. Мы можем приступить к осмотру?

— Пожалуйста!

6

Она достала из карманчика большой, рыжий от ржавчины ключ, замок на воротах стала открывать с такой хозяйской уверенностью, что Горбушин невольно спросил себя: не было ли ей заранее приказано сдать шеф-монтерам станцию?

В нем росла тревога. На ДЭС не все благополучно, сейчас он убедится в этом. Но действительность серьезно превзошла его тревожные ожидания. Лишь половинки ворот поползли в стороны, Шакир ошеломленно пробормотал:

— Тысяча и одна ночь…

Потерянно сказала и Рудена:

— Надо же… Тут и конь еще не валялся, а нас вызвали за тридевять земель монтировать машины!

Горбушин удрученно молчал. Вот так они все трое растерялись, еще не переступив порога. И было отчего. Пол в машинном здании, длинном, широком, был пока еще только черный, то есть железобетонный, а должен быть уложен серой метлахской плиткой в косую ленточку. Шесть окон от пола до потолка с левой стороны, шесть точно таких же с правой и вся громадная крыша застеклены не были. Мягкий ветерок, что колыхал маки на дувале Джабарова, здесь, на сквозняке, тонко посвистывал. Отсутствовал мостовой подъемный кран, без которого шеф-монтерам и крышек с машин не поднять, а их на трех дизелях восемнадцать штук, и каждая весом до трехсот килограммов. Отсутствовали подкрановые пути на стенах, не видно было заготовок к ним, рельсов и коротко нарезанных шпал.

Вот когда Горбушин до конца понял, почему ни директор, ни главный механик сами не захотели сдавать станцию. И сдавать-то нечего. Голые стены. ЧП… Он не имел права начать монтаж в таких условиях, да и не смог бы, если бы даже захотел. Он должен был немедленно вернуться с бригадой в Ленинград. Инструкция шеф-монтерам пищи для кривотолков решительно не оставляла.

Но, вспомнив об инструкции, Горбушин почувствовал досаду. Узбекистан — братская республика. Как уехать отсюда, ничего не сделав на объекте? Тяжелое чувство через минуту усилилось: Шакир обнаружил новый недостаток, совершенно уже исключающий возможность работать. Из трех железобетонных фундаментов, возвышавшихся посреди здания, на которые следовало установить дизеля, один, средний, был запорот: отверстия для анкерных болтов, которыми машина прикрепляется к фундаменту, были сделаны не в шахматном порядке, как это требовалось по чертежу, а в линию, что начисто губило всю проделанную строителями работу. Для начала следовало отбойными молотками взломать фундамент, очистить яму от бетона и заново по металлическому каркасу залить ее бетоном.

Горбушин был потрясен. Он не знал, что думать, что делать,  — разбегались мысли. Ведь что происходило в таких случаях, когда шеф-монтеры отказывались работать и возвращались в Ленинград? Директор предприятия, клянясь объективными причинами, помешавшими ему выполнить договор, поднимал скандал: отказом работать шеф-монтеры нанесли предприятию большой убыток, погасить его должен «Русский дизель», отказавшийся собрать в плановый срок машины. И разрастается переписка, которая нередко передается в главки, в арбитражные комиссии министерств, и каждая сторона защищает прежде всего честь мундира. А два директора войну остановить не могут, они бьются, словно петухи, до крови, и, в конце концов, их понять можно. Никому не хочется схватить выговор. Неужели допустить такую тяжбу между Узбекистаном и Ленинградом? Надо искать выход.

Стараясь успокоиться, Горбушин достал коробку с папиросами, закурил. Это был его шестой самостоятельный выезд на объект — до этого ездил подручным мастера. На пяти объектах Никита Горбушин и Шакир Курмаев смонтировали машины отлично. А теперь, выходит, орешек попался не по их молодым зубам? Тем более хотелось раскусить его, чтобы показать себя настоящими мастерами, способными выйти из любого тяжелого положения. Но как, как поступить?

У обоих шла голова кругом. Пока Горбушин знал только одно: машины можно монтировать с помощью талей и домкратов, средний же фундамент не сложно сделать заново в готовой-то яме; но сборка допотопными средствами затянется, сломает план, что вряд ли устроит администрацию хлопкозавода, а «Русский дизель» ни за что не позволит своим мастерам возиться в Узбекистане дольше договорного срока. Завод буквально завалили заказами на установку и монтаж дизелей. Нередко бывало, что шеф-монтеры, закончив работу на одном объекте, получали телеграфное указание направиться на другой не заезжая в Ленинград, и не поездом, а по воздуху, чтобы скорее. «Скорее, скорее» было лозунгом дня, часа. Шло первое послевоенное десятилетие, восстанавливалась разрушенная войной промышленность и сразу же закладывалась новая,  — дизеля всюду требовались не менее остро, чем уголь, электричество, металл, нефть.

Велик был спрос и на хлопчатобумажные ткани,  — кому не надоело носить ватники в долгую военную пору? Узбекская республика, ведущая по хлопкосеянию, непрерывно увеличивала посевы хлопчатника, и, хотя уже было известно, что через три-четыре года ее переведут на единую энергосистему и дизели повсеместно снимут (они и были сняты в конце пятидесятых годов), тем не менее советское правительство и на это короткое время решило отправить в Среднюю Азию партию мощных дизель-генераторных машин, следом за которыми на места выезжали бригады шеф-монтеров.

Попросив Шакира замерить оба крайних фундамента, правильно ли сделаны они, Горбушин и Рудена пошли к воротам, где поджидала Рипсиме Гулян. Она стояла спиной к машинному залу, показывая сборщикам, что их внимание к ДЭС ее не интересует.

Рудене это не понравилось. Впрочем, ей не нравилось и то, что девушка красива.

— Товарищ,  — сказала Рудена,  — что же получается? Черный пол вместо плитки… В каждом дизеле тринадцать тысяч деталей,  — черное класть на черное, чтобы все смешалось? А есть детали не толще иглы, не больше птичьего глаза!

Гулян не переменила позы. Это показывало, что и Рудена ей не понравилась.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, ваши детали не смешаются… Пол мы закроем брезентом, которым укрывают бунт хлопка от дождя, и можете раскладывать свои детали, как вам захочется. Что же касается плитки, то она давно выписана, и, как только прибудет, мы сейчас же займемся ее укладкой.

Рудена иронически засмеялась.

— Ты слышишь, бригадир? Плитка выписана, скоро будет здесь… А нам, девушка, что же, сидеть и ждать ее? Это бы ничего, отдохнуть и позагорать у вас можно, солнце горячее. Но кто нам оплатит такой курорт, уж не вы ли?

Горбушин попросил Рудену говорить спокойнее, и она обиженно умолкла. Гулян, кажется, осталась этим довольна. Она повернулась к Горбушину, и его поразили ее удивительные глаза.

— Вы только не подумайте, бригадир, будто от вас намерены что-то скрыть. Недоделки на станции серьезные. Объяснение им — хроническая нехватка людей… Еще я должна вам сказать, что завод строит СМУ, вот к его начальнику, инженеру Нурзалиеву, пожалуйста, и обращайтесь со своими претензиями. Я предлагаю вам защищать интересы своего «Русского дизеля», а не нашего хлопкозавода.

Горбушин, чтобы уйти от искушения смотреть девушке в лицо, опустил голову.

— Об интересах нашего завода здесь следовало кому-то подумать раньше!

— Думали, думали!

— Это незаметно, представьте…

— Но я сказала вам о нехватке людей. Директор даже инженера поставил сюда наблюдать за темпами строительства и его качеством.