Закончив институт, получив назначение на работу, она ехала сюда с неутихающей в душе тревогой: как встретят на работе, покажут ли, подскажут на первых порах или только посмеются над ее практической неопытностью? Иронии и недоверия к себе она очень боялась. А вышло так, что сам директор встретил ее по-отцовски. Поселил в собственном доме вместе со своей племянницей Муасам, комсоргом завода, а знакомя со строительством, просил быть предельно откровенной с ним, и не без умысла. Он хотел увидеть ее знания, но еще больше почувствовать характер, так как работа, на которую метил ее, была не совсем-то девичья. Джабарову требовался человек с хорошими знаниями и надежными нервами, способный успешно возглавить отдел технического контроля: заведовать лабораторией, определяющей сортность поступающего хлопка-сырца и, следовательно, его оплату, руководить людьми, принимающими хлопок на полевых заготовительных пунктах. Разница же в оплате хлопка существовала достаточно серьезная, поэтому нередко между колхозниками, сдатчиками товара и его приемщиками возникали на заводе шумные разногласия, и тут слово заведующего ОТК, молодого мужчины, каким его представлял себе Джабаров, всегда должно было быть твердым и авторитетным.

Директор получил нужные ему сведения об инженере Гулян. Они устраивали его. А то, что Гулян комсомолка, четыре года избиралась комсоргом факультета, редактировала факультетскую стенгазету и сама иногда писала в нее, обрадовало директора. Девушка, значит, с некоторым организаторским опытом. Может быть, и справится.

А Рип не обрадовалась назначению, но и не испугалась: она понимала, что выбора у директора из-за нехватки людей нет.

А пока, до приемки урожая, ей предстояло поработать где-то не по специальности. Она попросилась в молодежную бригаду к Муасам Джабаровой, с которой, живя в одной комнате, быстро подружилась. Сближала девушек и общественная работа: Рип только что была комсоргом факультета, а Муасам — комсорг завода.

Без малого месяц Рип работала подсобницей. Закатав рукава легкой синей спецовки, выданной в заводской кладовой, месила лопатой раствор в неподъемно тяжелом деревянном корыте, носила цемент, песок, подавала кирпичи девчонкам, ловко складывающим стены: все они закончили какие-то специальные курсы. Рип отлично сработалась с ними, подружилась. Потом директор поручил ей контролировать строителей, а главное, поторапливать их, так как приближался срок монтажа машин, приезда мастеров из Ленинграда, а ДЭС была в прорыве. Для Рип это были дни безделья, она урывками продолжала помогать Муасам и ее подружкам строить амбар, увлеклась, чего-то на фундаментах недосмотрела.

Слегка волнуясь, Рип приблизилась к дувалу, размышляя о поручении директора и поглядывая на виноградную беседку. А если Горбушин слышал ее разговор с Нурзалиевым и Джабаровым и сейчас ждет ее?..

Она сдернула с дувала огненно-красную чашу мака со светлой, будто размытой каймой и решительно направилась к виноградной беседке.

10

Горбушин действительно стоял в беседке за легким складным кульманом, который смастерил с Шакиром из алюминиевых планок. Они всюду возили его с собой, так как чертить на пятом курсе студентам-дипломникам приходилось много.

Он слышал голоса у крыльца, но не следил за разговором, приучив себя ценить каждую минуту, позволяющую взяться за учебник, раскрыть тетрадь с конспектами или постоять у кульмана. Непрерывные разъезды по стране научили друзей заниматься в любых условиях, порой совершенно не подходящих для этого; перейдя на последний курс заочного политехнического института, они начинали готовиться к диплому.

Последние две недели в Ленинграде Горбушин вовсе не занимался, и это беспокоило его. То собирал для отправки в Голодную степь ящики с инструментом, то оформлял командировочные документы на бригаду, то, будто гром над головой, ошеломили его эти новые, ненужные ему отношения с Руденой…

Дома он успокаивал себя обещанием взяться за книги в поезде, однако дорога оказалась очень интересной, он все время стоял у окна в коридоре, вглядываясь в знаменитую казахскую целину, на сотни километров покрытую пышными кустами верблюжьей колючки, стоящими на этаком подчеркнуто почтительном расстоянии один от другого, словно они посажены рукой человека.

Иногда орел дремал на телеграфном столбе, с великолепным презрением озирая бегущий рядом поезд; верблюды паслись по двое, по трое, по четверо, редко — до десятка. А иногда верблюд неподвижно стоял на горизонте, будто высеченный из серого гранита символ этого безбрежного степного океана, его единственный хозяин и зоркий страж.

А вот кибитки казахов не вызвали в Горбушине радостного удивления, какое вызвала великая степь. Маленькие, желтовато-серые на желтовато-сером степном фоне, они лепились по три-четыре под одной крышей и по двадцать — сорок, очевидно, под несколькими длинными крышами, и ни деревца, ни газончика с цветами на кривых, пыльных улицах… На пороге иного жилища сидела женщина с ребенком на руках, перед нею ползали, бегали ребятишки.

Раз увидел Горбушин казаха в широкополой белой шляпе, он важно ехал верхом на верблюде, а за ним, метрах в пятидесяти, следовала его жена верхом на ишаке. Словоохотливые пассажиры сейчас же объяснили Горбушину, что в старое время коран не разрешал жене казаха ни приблизиться к мужу во время пути, ни ехать на верблюде: ей полагался ишак, и за широким шагом верблюда он должен был семенить на приличном от него расстоянии.

Паслись огромные стада крупного рогатого скота, вдали казавшиеся широкими темными пятнами, над ними стояли облака пыли. Небольшие стада паслись на виду у кибиток.

Чертить в виноградную беседку Горбушин пришел не сразу. Он пошептался в комнате с Шакиром, и тот ушел в сад спать на раскладушке. Горбушин сел к столу, уткнулся в тетрадь с конспектами, но тут же отодвинул их: перед ним открылась возможность остаться здесь работать и пустить завод в плановый срок. Значит, верно: что ищешь, то всегда найдешь…

Чтобы успокоиться и обстоятельно обговорить с Шакиром свою находку, Горбушин снова заставил себя сосредоточиться на конспектах, но сделать это было уже нелегко. Мало-помалу он все-таки вчитался в них. Речь мгла о достоинствах дизеля, этой отличнейшей во всех отношениях машины, с каждым годом все шире внедряемой в разнообразные области промышленности, сельского хозяйства, городского транспорта. Армия и флот тоже не обходятся без нее. На земле, под землей, на воде и под водой одинаково надежно работает дизель, основательно потеснивший крупные паровые машины, этих лидеров в механике прошлого столетия. Дизель обладает несравненно большей, чем любая из них, мощностью, он не требует от человека столько физических усилий, сколько требовала паровая машина, он прост в управлении. Славная машина!

К огорчению Горбушина, позаниматься долго ему не пришлось. Из-за ширмы вышла Рудена с заспанным, будто припухшим лицом, в незастегнутом халате, растрепанная. Она положила ему руки на плечи.

— Никита, мне не спится!

— Послушай!  — почти взмолился он.  — Я должен позаниматься, иначе завалю зимнюю сессию!

— Не завалишь! Ты умный. А я вот все думаю и думаю и не могу понять… Как ты ко мне относишься?

— С самыми добрыми чувствами!

— И только?..  — разочарованно уточнила Рудена.

— А разве этого мало?

— Конечно, мало!  — засмеялась Рудена, обвивая его шею руками.  — Чепуха твои добрые чувства, если сказать правду. Теперь они не котируются.

— А что же котируется?

— Деловые отношения… Я — тебе… Ты — мне… Очень просто! Чем мы меняемся, кто какой пользы ищет. Так сказать, современное деловое содружество. Мне нравится. А тебе?

— Не очень. Иной делец до того доменяется — рожки и ножки останутся.

— Ну, меня это не интересует… Меня интересуют мои личные дела… Боюсь тебе не понравиться, а то бы еще сказала…

— Что бы ты сказала?

— Правду. А она не всегда чистенькая и красивенькая, недаром многие люди не любят ее и боятся. Надеюсь, не я в этом виновата?