– К чему рассуждать, друг мой? – с живостью заметил дон Тадео. – Завтра на рассвете мы отправимся в горы, а солдат отпустим в Вальдивию под командой дона Рамона, тем более, что теперь нам нечего бояться.

– Это решено, – сказал сенатор, – мы все хорошо вооружены, и несколько миль, остающихся нам для перехода, не представляют по-видимому никакой серьезной опасности; завтра на рассвете мы расстанемся с вами и предоставим вам свободу заниматься вашими делами, поблагодарив вас за оказанную нам услугу.

– Теперь я спрошу друзей наших ароканов, – продолжал Валентин, – все ли еще намерены они следовать за нами или предпочитают возвратиться в свои селения.

– Зачем брат мой делает этот вопрос? – отвечал Трангуаль Ланек. – Разве он желает, чтобы мы уехали?

– Я был бы в отчаянии, если бы вы так растолковали мои слова, вождь; напротив, я всего более желаю, чтобы вы остались с нами.

– Пусть же брат мой объяснится, чтобы мы его поняли.

– Я сейчас это сделаю. Вот уже давно мои братья оставили свою деревню; они могут иметь желание увидеть своих жен и детей; с другой стороны, случай принуждает нас сражаться с их соотечественниками, а я очень хорошо понимаю – какое отвращение в подобных обстоятельствах должны испытывать мои братья; задавая им подобный вопрос, я только хотел снять с них всякое обязательство в отношении к нам и предоставить им свободу действовать, как велит им сердце.

– Брат мой говорит хорошо, – отвечал Трангуаль Ланек, – это душа благородная; в его речах всегда видно его великое сердце, потому голос его раздается в ушах моих как мелодическое пение, я счастлив, когда его слышу. Трангуаль Ланек один из вождей своего народа; он благоразумен, он всегда поступает хорошо. Антинагюэль не друг его; Трангуаль Ланек последует за своим бледнолицым братом повсюду, куда он захочет; я сказал все.

– Благодарю, вождь; я ожидал вашего ответа; однако ж моя честь заставляла меня сделать вам этот вопрос.

– Хорошо, – сказал Курумилла, – брат мой более не будет говорить об этом?

– Право нет, – весело сказал Валентин, – я очень рад, что счастливо окончил это дело, которое, признаюсь, внутренне очень меня мучило; теперь, я думаю, нам было бы не худо соснуть.

Все встали. Вдруг Цезарь, спокойно лежащий у огня, начал бешено лаять.

– Что еще случилось? – сказал Валентин.

Все с беспокойством начали прислушиваться, отыскивая оружие по инстинктивному движению. Довольно сильный шум, быстро увеличивавшийся, послышался недалеко.

– К оружию! – скомандовал Валентин тихим голосом. – Здесь со всех сторон дует ветер; не знаешь, с кем можешь иметь дело; поэтому лучше остерегаться.

В несколько секунд весь лагерь пробудился; солдаты приготовились принять незваного гостя.

Шум слышался все ближе и ближе; уже черные фигуры начинали неопределенно обрисовываться в темноте.

– Кто идет? – закричал часовой.

– Чилийцы! – отвечал твердый голос.

– Какие люди? – продолжал солдат.

– Люди мирные, – опять сказал голос, немедленно прибавивший, – дон Грегорио Перальта.

При этом имени все ружья опустились.

– Милости просим! Милости просим! – закричал Валентин. – Дон Грегорио, пожалуйте к вашим друзьям.

– Как я рад, что случай свел меня с вами так скоро! – отвечал с живостью дон Грегорио, пожимая руки, которые со всех сторон протягивали к нему друзья.

За доном Грегорио человек тридцать всадников въехали в лагерь.

– Так скоро? Что значат ваши слова? – спросил Дон Тадео. – Разве вы нас искали, любезный друг?

– Я нарочно для вас выехал из Вальдивии несколько часов тому назад.

– Я вас не понимаю, – отвечал дон Тадео.

Дон Грегорио сделал знак дону Тадео и двум французам следовать за ним и отошел на несколько шагов, чтобы никто, кроме его трех друзей, не мог слышать, что он скажет.

– Вы меня спрашивали зачем я вас искал, дон Тадео? – продолжал он. – Я вам скажу: меня прислали к вам наши братья Мрачные Сердца, которых вы вождь и король; они поручили мне сказать вам, когда я вас встречу: «Король Мрака, Чили в опасности! Один человек может спасти его, этот человек вы! Откажетесь ли вы принести себя в жертву для него?»

Дон Тадео не отвечал и склонил голову к земле; он, казалось, был сильно огорчен.

– Послушайте, дон Тадео, какую весть я принес вам, – с важностью продолжал дон Грегорио, – Бустаменте убежал!

– Я это знал! – слабо прошептал дон Тадео.

– Да, но вы не знаете, что этот негодяй успел привлечь на свою сторону ароканов; через неделю грозная армия этих свирепых воинов под начальством самого Антинагюэля и Бустаменте нападет на наши границы.

– Эти известия... – возразил дон Тадео.

– Верны, – с живостью перебил дон Грегорио, – верный шпион принес нам их.

– Вспомните, друг мой, что я передал всю власть в ваши руки, и уже не значу ничего.

– Когда вы отказались от власти, дон Тадео, враг был побежден, в плену; но теперь все переменилось; опасность угрожает больше прежнего, Чили зовет вас, останетесь ли вы глухи к голосу отечества?

– Друг, – отвечал дон Тадео глубоко грустным тоном, – меня зовет также другой голос, голос моей дочери... Я хочу спасти ее.

– Спасение отечества должно стоять впереди семейных привязанностей! Король Мрака, вспомните вашу клятву! – сурово сказал дон Грегорио.

– Но моя дочь! Мое бедное дитя! Единственное мое счастье! – вскричал дон Тадео голосом, полным слез.

– Вспомните ваши клятвы, Король Мрака! – повторил дон Грегорио мрачно. – Ваши братья ждут вас.

– О! – вскричал несчастный голосом, хриплым и прерывавшимся от горести. – Неужели вы не сжалитесь над отцом, умоляющим вас!

– Хорошо! – отвечал дон Грегорио с горечью, делая шаг назад. – Я удаляюсь, дон Тадео; десять лет мы сражались вместе и всем жертвовали для дела, которому вы нынче изменяете; пусть будет так... мы сумеем умереть за отечество, которое вы бросаете. Прощайте, дон Тадео, чилийский народ падет, но вы найдете вашу дочь и преклоните голову под проклятиями ваших братьев! Прощайте, не знаю вас более!

– Остановитесь! – отвечал дон Тадео. – Откажитесь от этих ужасных слов. Вы хотите? Хорошо! Я умру с вами! Поедем! Поедем!.. Дочь моя! Дочь моя! – прибавил он раздирающим душу голосом. – Прости мне!

– О! Я снова нахожу моего брата! – вскричал с радостью дон Грегорио, сжимая в объятиях дона Тадео. – Нет, с таким сподвижником Чили не может погибнуть.

– Дон Тадео! – вскричал Валентин. – Ступайте туда, куда призывает вас долг; клянусь, что мы возвратим вам дочь.

– Да, – сказал граф, пожимая руку, – хотя бы нам пришлось погибнуть!

Дон Грегорио не хотел провести ночь в лагере; каждый всадник взял к себе на лошадь пехотинца, и через час все они поскакали по дороге в Вальдивию.

– Дочь моя! Дочь моя! – закричал в последний раз дон Тадео.

– Мы ее спасем! – отвечали французы.

Скоро отряд чилийцев исчез в темноте. В лагере остались только Валентин, Луи, Курумилла, Жоан и Трангуаль Ланек.

– Бедный человек! – сказал со вздохом Валентин, смотря вслед дону Тадео. – Отдохнем несколько минут, – прибавил он, обращаясь к своим товарищам, – завтрашний день будет тяжел.

Пять авантюристов завернулись в свои плащи, легли у огня и заснули под защитой Цезаря, бдительного часового, который не даст напасть на себя врасплох.