Когда наш автобус остановился, на улице совсем стемнело, и вся центральная площадь была залита светом желтых фонарей. Ванда выбежала первая - уж очень она спешила купить себе хот-дог. Когда я выходила из дверей автобуса, нога моя соскользнула, и я чуть не упала лицом в снег. Мне повезло - меня поймал идущий впереди Адам.

- Будь аккуратнее. Нельзя допустить, чтобы такое милое личико оказалось в снегу.

- Спасибо, Адам, - ответила я. - Какая же я всё-таки неуклюжая.

- Ничего страшного. Хочешь, я пойду с тобой? Буду твоим защитником от падений.

- Это было бы просто отлично! - весело ответила я.

Мы пошли по каменным тропинкам, кое-где покрытым льдом и усыпанным белоснежными осадками. От фонаря к фонарю были протянуты разноцветные гирлянды, вдалеке люди катались на коньках, а слева на площади играли музыканты - парень на скрипке и девушка на синтезаторе. Всё это выглядело как сказка. Красивая, удивительная сказка.

- Адам, я хотела извиниться за вчерашнее...

- А за что извиняться? Мы оба хороши. Всё-таки вино и приятная компания иногда заставляют творить странные вещи.

- То есть этот поцелуй ничего не значил?

- А ты бы хотела, чтобы он что-то он значил?

- Пожалуй, нет. Ты мне и правда нравишься и я многое отдам за такого друга как ты... Но боюсь, что для тебя поцелуй значил что-то большее.

- На самом деле, ты отчасти права. Ты сразу мне понравилась, я хотел тебя поцеловать весь вечер, но стеснялся. В ванной было темно, никто нас не видел, поэтому я решился. Но, по-моему, - смеясь, добавил он, - мы с тобой, как ты уже и сказала, можем быть только друзьями.

- Да-да! Причём, отличными друзьями, - поддержала его я. - Кстати, целуешься ты не очень, - засмеялась я. Адам толкнул меня в плечо, и мы, счастливые от того ли, что решили все недомолвки, или от того, что нас ждал прекрасный вечерний город, отправились на каток.

Дальше началось безудержное веселье. Мы каждый день ходили с Вандой, Адамом и Пэрри в город. Точнее - сбегали. Наша преподавательница больше не возила нас на экскурсии, поэтому в шесть вечера мы были свободны как птицы. С Адамом мы сдружились ещё сильнее. Хоть Пэрри и Ванда на пару мучали нас тем, что на каждом углу кричали о наших якобы романтических отношениях, ни я, ни Адам не реагировали на это серьезно. Случай с поцелуем потихоньку забылся, остались только дружеские подколы и шутки. С Адамом я могла быть самой собой, хотя мы и были знакомы всего неделю. В таких местах, как лагерь, время идет совсем по-другому. Здесь можно обрести лучшего друга за неделю, и прожить целую жизнь за месяц.

С мистером Джонсоном я тоже быстро сдружилась. От угрожающего "юная леди" мы перешли к по-отечески доброму "милая Мишель". Говард чем-то напоминал мне мисс Уоррен, только мужского пола, а ещё крайне строгий и требовательный. Но в голове моей всё равно крутилась мысль о том, что они были бы просто взрывной парочкой. Ровным счётом, как и Ванда с Пэрри. Хотя эти ребята почему-то не спешили покидать зону комфорта и переходить к чему-то более серьезному, нежели дружеские толчки, насмешки и постоянные приколы над преподавателями. Два сапога - пара. Только в нашем случае, ещё не совсем пара. Да, я люблю отвлекаться, но потерпите ещё немного. Мою голову переполняют мысли, а пальцы пишут не настолько быстро, чтобы всё успеть. Итак, вернемся к Говарду Джонсону. Очень интересный человек с очень грустной историей. А что же я вас всё мучаю догадками? Сейчас я вам эту историю и поведаю.

Тридцать пять лет назад, пятнадцатого февраля, в одном из детских домов маленького городка на севере Англии появился новый житель. Малыша назвали Говардом. Фамилию он получил такую же, какую носила добрая часть жителей этого заведения, - Джонсон.

Как выяснил Говард чуть позже, в приюте все ограничивалось строгими законами, придуманными еще давно директрисой Жаклин Джонсон. Она не могла иметь детей и за свою непродолжительную жизнь (всего сорок семь лет) не нашла себе ни мужа, ни какой-либо цели, кроме как собрать под крышей своего домика подкидышей и воспитать их по всем законам высшего общества.

Строгости ей было не занимать. Хотя, как утверждала сама Жаклин, без серьезных правил дети не смогут стать полноценными членами общества. Во многом эти самые ограничения повлияли на характер Говарда. Как ни старался он идти наперекор мисс Джонсон, она в каждом споре, в каждой его маленькой шалости одерживала беспрекословную победу. Тем не менее, Говард всегда был очень умным мальчиком, чем заслужил благосклонность директрисы, и благодаря чему стал ее любимчиком.

Ранний подъем, идеально выглаженная форма, завтрак по всем правилам: вилка для салата, нож для мяса, ложка для каши, вилка для мяса, ложка для пудинга, стакан для сока, стакан для воды, тарелка для салата, блюдце для десерта... Незнающего человека вся эта ежедневная для Говарда рутина скорее испугала бы или повергла бы в шок. Но перфекционизм глубоко засел в Джонсонах. Его Жаклин и её работницы прививали ребятам с детства. Как прививали и серьезность, строгость, работоспособность и преданность делу.

У Говарда никогда не было настоящих друзей, не было жены. Да что уж там жены. Он и не влюблялся никогда по-настоящему. Всю свою жизнь он только и делал, что учился, работал, стремился к идеалу. Но, прогорев со своей мечтой - стать величайшим голливудским режиссером, он пошел по пути более простому и незамысловатому. Стал учителем. Сначала в одной английской гимназии, с первого взгляда напоминавшему его родной приют, который он покинул несколько лет назад. Он идеально вписывался в ту атмосферу холодности и перфекционизма. Но однажды утром в его голове будто бы произошел какой-то сбой. Он собрал чемодан, купил билет на самолет и бросил Англию навсегда. Что двигало им в тот момент? Пожалуй, желание жить.

Сменив место обитания, Говард сменил и ориентиры. Единственное, он все так же остался учителем. Но теперь в нем появилась какая-то особая страсть, привязанность и даже любовь к своей профессии. Он научился жить, только вот был все так же одинок. Ни друзей, ни семьи.

Говард Джонсон хороший человек. Ему только нужно немного любви. Ему нужно немного тепла. Странно - вот так смотреть и понимать: ты знаешь, что нужно этому человеку, но не можешь ему этого дать. Ты не должен вмешиваться в его жизнь, даже если очень этого хочешь. Вот такого мистера Джонсона я узнала чуть позже. А пока что я наслаждалась каждой секундой проведенной в лагере, и как губка впитывала каждый ценный совет (а их было очень много, чему я несказанно рада), полученный от мистера Джонсона.

В один прекрасный, довольно тёплый для зимы день мы с ребятами сидели в баре. Я, такой же немного скромный и вечно поправляющий очки Адам, хохотушка Ванда и уже изрядно подвыпивший Пэрри.

- Слушайте, а классно, что мы все здесь, - говорила я. - Дома столько проблем, а здесь будто бы другая, свободная жизнь.

- А блондиночка права, - поддерживал Пэрри. - За это надо выпить, - он поднял бокал.

- Успокойся уже, алконавт, - пихнула его в плечо Ванда.

- Кудряшка, ну не злись, - он провел рукой по её закрученным волосам.

- Эй, руки убери, - грубо ответила она и убрала его ладонь.

- Пэрри, ну хватит уже, правда. Может, пора завязывать? - спросил его Адам. Он сидел рядом со мной и потягивал виски. Но несмотря на это, в отличие от Пэрри, он был в здравом уме.

- Да не кипишуй ты, всё будет чики-пуки! - произнес свою пьяную тираду собеседник.

- Я отойду ненадолго, ребята, - Ванда встала из-за стола. - Не скучайте тут без меня, - она подмигнула нам.

Спустя пару минут из-за стола встал и Пэрри.

- Пожалуй... - заикаясь, говорил он. - Пожалуй, надо проветриться... Я сейчас... - и он ушел в сторону туалета.

Я осталась наедине с Адамом, но меня это нисколько не смущало. Наоборот, без Ванды и Пэрри мы могли полностью расслабиться и поговорить по душам. Мы и правда ценили их компанию: веселые, смелые, жизнерадостные, они делали и нас такими же. Но не всегда можно было справиться с двумя такими жесткими и упертыми людьми. Уж если они объединялись, то всем приходилось несладко. И вот, пока мы обсуждали, чем займемся, когда вернемся в город, в туалете бара происходило нечто такое, чего мы никак не ожидали.