— Ты, Гордей, давай сам предлагай, ты ж командир…

— Может, на какой белый отряд напасть? — предположил вслух Васька Зильган. — Скрытно подобраться…

— Во-во, давай-давай, Вася, подберись. Белые тебя давно ждут не дождутся… Только не забудь, перед тем как подбираться начнешь — под носом утри. А то шмыгнешь невзначай — часовой и услышит… — зло отозвался кто-то из бывших фронтовиков.

— Не пререкаться, мужики, не до того. Тайно подобраться к белым по снегу… невозможно, Вася. Они, брат, тоже не лопухи. Я вот чего предлагаю. Надо за оружием послать в Усть-Сысольск Туланова Федора Михайловича.

Федор удивленно посмотрел на брата:

— Да что ты, Гордей? Кто это меня там ждет-сожидает? Да еще и с оружием?

— Погоди, Федор, сейчас расскажу. Тут дело такое: в конце марта в Усть-Сысольске соберется съезд Советов. Вот мы тебя туда и пошлем как делегата. Расскажешь там, как мы здесь живем-поживаем. И там же обратишься к Андрианову, есть такой матрос-большевик, прошлой осенью с нами беседовал, с солдатами, которые с фронта. Тут самое главное, что Андрианов — тоже матрос. Может, даже где рядом с тобою служил. Я бы и сам поехал, но вот знаю — матрос матроса завсегда уважит, в беде не оставит. Потому только ты и подходишь по всем статьям, Фёдор. Беднякам нашим хоть сколько-то хлебушка, а отряду — оружие. Винтовки, патроны, гранаты, хотя бы один пулемёт. И мы нашу волость не дадим в обиду. Так, мужики?

— Так-то оно так, но что из этого выйдет? — колебался Фёдор, очень ему не хотелось собираться в дорогу, устал он за зиму, зверски устал, пора бы дома пожить, отмякнуть.

— И ещё, как я разумею, надо бы попросить на том съезде, чтоб наши деревни от Кыръядина отделили да содеяли самостоятельной волостью, — подал голос Дмитрий Яковлевич, — А то мы как кобыла с жеребенком, который давно от сиськи оторвался…

— Правильно староста говорит, — поддержали мужики. — Не староста он, а председатель Совета, — поправили другие.

— Не староста, но старшой, — не сдавались первые, — Давно пора своей волостью жить. А то всякий раз за тридевять земель… киселя хлебать…

— Пошлем Федора Туланова с таким нашим заданием? — спросил Гордей напористо. — Если посылаем, давайте голосовать.

Избрали Федора делегатом. До выезда в Усть-Сысольск, столицу всего края, нужно было еще успеть сходить на лосей. Отец, как узнал про новое назначение Федора, только крякнул и головой покрутил.

— Н-ну… захомутали. Однако, ничего не попишешь, общество выбрало, нужно уважить народ. Терпи, сынок.

На охоту и перевозку мяса ушло пять дней. Зато уезжать было легче: в этакий тяжкий год все подмога. До нового урожая, ох, много еды надобно, без хлеба-то…

В дальнюю дорогу собирали Федора всей семьей. Бабы ему на полмесяца еды наготовили, хоть он и отнекивался, мол, станут же делегатов чем-то кормить.

— Коли будет чего, накормят. Так ведь отсюда не видно, что у них там в загашниках, в Усть-Сысольске… Дед как говаривал? Выходишь в дорогу на день — бери запасу на неделю. Идешь на неделю — запасайся на месяц, — рассуждала мать. — Дорога твоя, сынок, дальняя, туда да обратно, да там пожить, да задержат где… Мать пригорюнилась, и Федор потом, позже, часто вспоминал ее именно такой — пригорюнившейся, словно бы предчувствующей, какая дальняя дорога ему предстоит. Он и сам не знал, какой страшной окажется та дорога… Отец готовил Федору сапоги. Сам осмотрел каждую строчку шва, укрепил, подшил, где надобно. Двое суток держал сапоги в дегте — не промокнут.

— Наденешь с шерстяными носками и портянкой, — повелел батя. — Сегодня еще морозец, а в конце марта приотдаст, да потом и ручьи понесет. Не в валенках же ехать.

— Ты, главное, тельняшку надень и бушлат свой матросский, — подсказывал Гордей. — Андрианов увидит, сам к тебе подойдет, вот попомни мое слово — подойдет.

Федор улыбался. Гордей сердился:

— Чего лыбишься? Зачем мы тебя туда посылаем?

— Да знаю зачем. Что могу — все сделаю, а чего не могу…

— Нет, ты и через не могу — сделай, — настаивал Гордей.

Ульяна собиралась вместе с Федором. Еще вечером, накануне, узнав про Усть-Сысольск, она начала проситься:

— Федюшко, возьми по пути к родителям. Соскучала. Ты дай-ка руку… но… чуешь, как живот округлило?

— А чего вдруг? — тупо спросил Федор, взволнованный предстоящей дорогой. До него теперь простое, бытовое, доходило с трудом.

— Как — чего? — Ульяна прижалась к мужу, счастливо потерлась лицом о его шею, щеки. — Я же отяжелела, Федя…

— Как это?

— Дурачок… Беременная я, Федюшко. Ты у нас скоро папенькой станешь…

Федор смотрел в сияющие глаза жены:

— В самом деле так?!

— Не стану же я тебя обманывать, Федя…

Он бережно освободился от объятий Ули, встал с постели и, как был, раздетый и босиком, вышел на крыльцо остудить жаром вспыхнувшее лицо, грудь, сердце…

На крыльце он похватал полной грудью холодный, уже чуть отдающий весною чистый воздух и зашел обратно в дом, крепко обнял жену.

— Ой, сам простынешь и меня простудишь, — ласково шепнула она.

— Уля, милая, да, может, мне тогда отказаться, пускай в Усть-Сысольск другого пошлют?

— Дурачо-ок… — тихо засмеялась Ульяна. — Ведь не скоро еще. Съезди, раз посылают. А меня к родителям отвези попутно, с мамой надо обговорить. Как будешь возвращаться, меня и прихватишь, вместе вернемся, разом. До Кыръядина Федора и Ульяну повезла Агния. Ненадолго собирался Федор в Усть-Сысольск, справить дело да и назад. Ан не все так просто повернулось. Прав был дед, а перед ним — его дед, а перед тем дедом — прапрапрадед: уходишь в дорогу на неделю — бери хлеба на месяц…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На съезде в столице коми края Усть-Сысольске собрался народ со всех уголков коми земли. Федор плохо слышал, о чем говорили, помнил он, что главная его задача — добыть оружие для изъядорского отряда. И потому все глаза просмотрел — выискивал Андрианова, матроса, братишку. Очень не хотелось Федору возвращаться с пустыми руками! Люди его послали, выбрали, он не отказался — стало быть, обнадежил людей. Одного матроса он разглядел, подошел к нему: не Андрианов ли? Нет, оказался Егор Гилев, тоже в Кронштадте служил, на миноносце. Гилев про Андрианова слышал, но видеть не приходилось, по обличью не знает. Судя по всему, должен Андрианов быть в уездном комитете партии. Пошел Федор туда. Нашел дверь председателя, на первом этаже. В комнате сидел человек, которого он видел на съезде, за столом президиума. Но как-то… ничего такого матросского в облике этого сухощавого председателя не было: узкоплечий, в простой крестьянской одежде, типично штатский. Но Федор как-то уже уверовал, что только Андрианов ему нужен, и коли он так долго ищет его — то вот он, матрос. Он обрадовался человеку и подошел к нему с протянутой для пожатия рукой:

— Ну, здорово, браток! Я тебя на съезде во как искал, но все думал, что будешь ты одет по-матросски, в форменке. Ты с какого корабля? Тоже, поди, служил на Балтике?

Человек за столом с удивлением глянул на Федора, пожал протянутую ему руку и улыбнулся в усы.

— Здорово, матрос. Садись. Служил я не на Балтике, а в Бессарабии. Слышал про армию Брусилова? Так вот — в ней.

Федор растерялся и замолчал, улыбка сползла с его лица.

— Прости, браток, обознался… Мне сказали, что председателем тут матрос Андрианов. Вот я и…

— Был Андрианов. Уехал на фронт, а председателем теперь я.

— Ух, едрена корень, — почесал в затылке Федор.

— Ты скажи, зачем пришел — просто так, по-флотски словцом перекинуться или, может, дело какое есть?

— Да вообще-то… по делу.

— Если по делу, какая тебе разница, кто тут сидит — Андрианов или Кочанов?

— Кочанов… Постой, откуда у нас Кочановы? Из Усть-Кулома, что ли?

— Оттуда. Ну, еще будешь расспрашивать или теперь скажешь, зачем пришел?

— Да видишь, какое дело… товарищ Кочанов. Я вот настроился на матроса, на Андрианова…