Я хмыкаю:

— Это моя комната. Он поджёг мой ковёр?

Мама смотрит на рыбные палочки и закатывает глаза:

— Не думаю. Он огнестойкий. Но пылесосу конец. Чтобы погасить пламя, мне пришлось вытащить его на заднее крыльцо.

Придерживаю открытую дверь холодильника, пока мама впихивает внутрь пакеты и коробки с пиццей. Полки уже забиты сосисками в тесте, «куриными пальчиками» и детскими хлопьями.

— Они вообще когда-нибудь уедут?

Мама захлопывает дверь холодильника, опирается об неё спиной и складывает на груди руки. Она выглядит очень усталой. Мне кажется, что она заплакала бы, если бы были силы.

— Держись, хорошо?

В нашем доме не осталось места, где не крутились бы эти маленькие человечки или не были бы разбросаны их вещи, исключение — разве что комната отца. Но беспорядок в его комнате относится к уже совершенно другому уровню ада. Забираю мороженное с собой на улицу и укладываюсь поперёк багажника своей машины.

Светит яркое солнце и, чтобы увидеть фотографию Эндрю, мне приходится прикрыть экран телефонарукой. Улыбка Эндрю заставляет и меня улыбнуться. Подумываю написать ему сообщение, но что-то меня останавливает. Может быть, бутылка вина?

Неожиданно звонит телефон. Ник.

Не прекращай отношения.

Так мне сказал Эндрю. Мне было интересно тогда и сейчас, а что, если это значило что-то типа «я — учитель, ты — ученик. Даже и не мечтай»?

Закрываю глаза и ненадолго подставляю лицо под тёплые солнечные лучи. Телефон звонит второй раз, потом третий. Я не расстанусь с Ником. Послушаюсь совета Эндрю. Но и отвечать Нику я не буду. Жду, пока звонок будет перенаправлен на голосовую почту, и пишу сообщение Эндрю.

Хочу задать вам вопрос.

Хр-р-р.Сплю.

Простите.

Ха-ха. Уже проснулся. Вопрос с подвохом?

Почему я всё ещё встречаюсь с Ником?

А-а-а. Моя вина. Поговорим в понедельник. Принесу сэндвичи на двоих. И ты приходи с аппетитом... и домашней работой!

Это — свидание.

Перед отправкой сообщения какое-то время раздумываю над его текстом, почти стираю, но потом думаю: «Какого?», и отправляю.

Глава 16

Роберт

Утро понедельника. Никакого звона будильников, грохота кастрюль на кухне и никаких шумных требований спиногрызов накормить их. Вчера детей забрали их отцы. Дом окутала приятная тишина. Тётя Уитни, скрестив ноги, сидит на кровати рядом с моим отцом — в её ладони зажата его нерабочая левая рука. В глазах тёти блестят слёзы. Каждый раз, когда грудь отца поднимается, с напряжением втягивая небольшую порцию воздуха, тётя Уитни шмыгает носом.

Я позволяю себе рассмотреть в деталях его лицо, открытые, но пустые глаза, чрезмерно натянутую кожу, пену, появившуюся вокруг его ноздрей и губ.

Тётя Оливия притянула из гостиной кресло, и теперь оно стоит возле его кровати. Она проверяет пакет, прикрепленный к поручню сбоку.

— Пусто. Уже ничего не выходит, — смотрит на меня через плечо и вытирает глаза. — Ты же сегодня не собираешься в школу?

— У меня сегодня итоговые контрольные, а после обеда тест по английскому.

— Сдашь позже, — говорит тётя Уитни резко.

Голос тёти Оливии звучит мягче.

— Роберт, когда ты вернёшься домой, возможно, твоего отца уже не будет с нами. Видишь это? — Она поднимает вверх пакет, на который смотрела минуту назад. — Его почки отказали.

— Поэтому у него появилась пена?

Тётя Оливия переводит взгляд на лицо отца.

— У него в лёгких жидкость, — потом она снова поворачивается ко мне. — Это твой последний шанс побыть с отцом.

Так, как он был со мной?

Следующие полчаса я стараюсь не привлекать к себе внимания, принимаю душ и второпях тихо одеваюсь. Хватаю на кухне пару черничных вафель и засовываю их в тостер.

— Может, тебе ещё что-нибудь приготовить? — спрашивает мама, входя на кухню. — Я могу сделать бекон и пожарить яичницу.

— Нет, спасибо, — по правде говоря, я с утра не важно себя чувствую. Я могу сейчас справиться только с двумя сухими вафлями и выпить немного воды. Я не могу на это смотреть. Я не хочу на это смотреть. Я хочу к Эндрю. — Я собираюсь в школу, — говорю я, отрывая взгляд от тостера, чтобы проверить её реакцию.

— Хорошо. Тебе не нужно быть здесь сейчас.

— Что будет, когда он умрёт? Я имею в виду, что вы будете с ним делать?

— Если честно, Роберт, я не знаю. У меня раньше никогда такого не случалось. Уверена, что твои тёти знают, что делать.

Тостер выплёвывает вафли. Беру их кончиками пальцев и кладу на салфетку остывать.

— Почему ты это делаешь? — спрашиваю. — Почему позволяешь командовать?

Она прикусывает губу и смотрит на меня так, словно я только что дал ей пощёчину.

Эндрю

Из стеллажа, где установлен мой школьный почтовый ящик, достаю стопку бумаг: бланки подтверждения посещаемости на подпись (Черные чернила не использовать!), оценки двух новых студентов из класса алгебры, приглашение на встречу со специалистами по финансовому планированию сегодня после обеда в комнате для отдыха наверху (Как будто у меня есть деньги для инвестирования…), свежий номер «Пи в небе» (к обложке которого прикреплена записка от библиотекаря: «Мистер МакНелис, тут есть отличная статья о математических играх. Подумалось, что вам понравится новый материал»), сертификат какого-то нового ресторана на скидку в десять долларов на каждое блюдо и конверт с моим именем, написанным витиеватым почерком Джен.

Ставлю кулер на пол, запихиваю почту под мышку и открываю конверт. Внутри два билета на завтрашний концерт IronMaiden в «Павильоне» и записка. На этот раз с подсолнухами на фоне. Она сильно отличается от деловых записок желтого цвета, которые обычно использует библиотекарь.

Сделай девушке приятное, пойди навстречу. Пожалуйста!

— Вот ты где, — говорит Джен прямо с порога.      Она проскальзывает мимо меня к своему почтовому ящику.

— Ты только что схватила меня за задницу? — говорю я тихо. Возле почтовых ящиков мы одни, но дальше за стеллажом с почтовыми ящиками — рабочая комната. Возле копировального аппарата я вижу мистера Редмона.

— Только не говори, что тебе не понравилось, — также тихо отвечает она.

Я смеюсь и возвращаю ей билеты:

— Завтра у меня школа.

Она выхватывает билеты у меня из руки:

— Это ранний концерт. Обещаю вернуть тебя домой в твою шёлковую пижаму Барни²¹ до одиннадцати.

— Обижаешь. Я вырос из неё ещё в прошлом году. Теперь я ношу костюм Человека-паука.

— Боже, какой ты старый ворчун!

Я смеюсь. Так оно и есть.

— Пошли. Я угощу тебя кофе.

Через стеллаж говорю мистеру Редмону громкое «Доброе утро!» и он тоже здоровается. Потом мы незаметно, чтобы не идти снова сквозь всю приёмную, выходим через заднюю дверь. Ещё рано, только шесть тридцать утра, но и здесь, не взирая на время, всегда можно натолкнуться как минимум на одного родителя, ожидающего директора и жаждущего поговорить о несправедливом отношении к своему любимому чаду. Выйдя, я насчитал троих.

Мы пересекаемся с Робертом немного дальше по коридору. Одной рукой он придерживает за ремень рюкзак на плече, а в другой тянет за собой саксофон. Наши взгляды встречаются, и мы смотрим друг на друга чуть дольше положенного прежде, чем он видит кулер в моей руке. Роберт улыбается и говорит: «Доброе утро!»

Мы смотрим, как он исчезает в коридоре, ведущем в класс музыки.

— Могу поклясться, что этот парень влюблён в учителя, — говорит Джен.

Моё сердце замирает, а потом начинает стучать как бешенное.

— Тебе должно быть приятно, — говорю я, широко улыбаясь, хотя совершенно уверен, что, несмотря на все мои попытки, мои глаза остались серьёзными.