Он трудоголик, но я его понимаю. Уилл любит свой магазин и к каждому покупателю относится как к члену семьи. Я знаю, если мне когда-нибудь потребуется подбадривание или поддержка, нужно будет просто прийти сюда. Уилл был одним из немногих, кто поддерживал меня эти два года. Временами он был мне вместо отца.

Задняя дверь хлопает, и из-за угла появляется мужчина. Это не Уилл. Молодой человек, кажется, чуть постарше меня, склоняется над прилавком, опираясь на согнутые в локтях руки.

— Уилла нет. А вы с ним дружите?

— Да, очень, — говорю я, наконец-то добравшись до прилавка. Во взгляде этого человека есть что-то… знакомое. — На моей памяти Уилл еще ни разу не брал выходной.

— Уилл умер два дня назад, — сообщает мужчина, заглядывая мне в глаза. — У него случился сердечный приступ и…

Нет. Пожалуйста, только не это.

— Он умер? — Я чувствую необходимость убедиться в этом, хотя вижу, что своим вопросом посыпаю солью раны парня. — Прости меня. Ты его родственник?

Его взгляд снова встречается с моим, и я замечаю глубокий синий оттенок с вкраплениями карамельных брызг — совсем как у Уилла. Его глаза всегда привлекали мое внимание — они казались такими юными и не соответствовали его возрасту. У стоящего передо мной парня такие же глаза.

— Уилл — мой… он был моим отцом.

— Я не знала, что у него есть сын.

— Как давно вы знакомы?

— Почти четыре года.

— Вот поэтому и не знаешь.

Понятнее не стало.

— Так или иначе, магазин теперь принадлежит мне… ну, или скоро будет, как сказал мне нотариус. — Он делает короткий вдох и расправляет плечи. — Итак, чем могу помочь?

Взволнованная, расстроенная и потерянная, я даже не могу вспомнить, зачем пришла сюда. Кажется, у меня пропал дар речи. Все, что я любила, и так уже было отнято у меня. Но почему он? Единственный человек, которого я считала своей семьей.

— Мне… м-м-м… воду и батарейки, — указываю в противоположный угол торгового зала. Я знаю, где лежит и то, и другое, поэтому направляюсь к стеллажам, беру то, что нужно, и возвращаюсь к прилавку.

— А есть на этой неделе ты не планируешь?

Точно. Продукты.

— Через час начнется сильнейший снегопад. Ты ведь знаешь об этом?

Разворачиваюсь и беру несколько пакетов чипсов, банку арахисового масла и две буханки хлеба. Практически выронив все это на прилавок, я бросаю на парня беглый взгляд в поисках малейших признаков насмешки.

— Вот, так лучше?

— Где ты живешь? — спрашивает он.

— Где ты живешь? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Я живу в нескольких километрах отсюда — в Сирене, но пока на какое-то время останусь здесь.

— А я в университетском городке прямо по улице.

Парень как-то странно смотрит на меня, и с его лица полностью исчезает улыбка.

— Разве ты не должна была уехать домой на Рождество? Мне известно, что на каникулы колледж закрывается. Мой приятель здесь учился.

Домой. Я сглатываю очередной ком в горле.

— Я запросила специальное разрешение остаться на каникулы в университетском городке, и мой запрос был удовлетворен.

Он кивает, словно все понял, но по глазам видно: ему хочется продолжить расспросы.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Бэкс, — отвечает он, протягивая мне руку.

Я пожимаю ее, и когда из руки выпадает банка арахисового масла, разлетаясь осколками во все стороны, понимаю, что так и держала ее в руках. Закрыв глаза от смущения, ругаю себя за то, что такое постоянно происходит со мной в присутствии мужчин. Наверное, я самая большая растяпа из всех, кто когда-либо забредал в этот штат.

— Финли. И я полная растяпа.

Скорее всего, потому, что только что заметила твою несомненную сексуальность.

Хотя его кофейного оттенка волосы нестриженые и взъерошенные, а одет он во фланелевую рубашку, которой, судя по виду, лет двадцать, и драные джинсы того же возраста, эта небрежность ему идет — как если бы он намеренно пытался казаться только что проснувшимся. Возможно, он и в самом деле только что проснулся, или, может быть, забыл сегодня причесаться и побриться. В любом случае, ему это идет настолько, что я забываю причину своего прихода сюда. И даже тот факт, что он только что сообщил мне о смерти Уилла.

Глава 2

Бэкс

Еще два дня назад я не понимал, что означает сожаление. Последние пять лет, изо дня в день, я убеждал себя, что у меня есть веские причины злиться, но, объективно говоря, несколько лет уже и вспомнить не могу, из-за чего на самом деле злюсь. Злюсь просто потому, что злюсь. Слова — это всего лишь слова, но когда они — последнее, что ты произнес, то становятся по-настоящему последними. И сейчас я уже не помню, о чем они были. Хотя, думаю, они были как-то связаны с желанием убежать от жизни, а может, с моим выбором жизненного пути или с отсутствием оного. Работа на фрилансе — организация местных концертов и помощь людям при переезде из квартир в дома и наоборот — в общем, мне хватало на ту жизнь, которую я вел.

Так что, полагаю, после всех наших разногласий, папа, в итоге, выиграл пятилетнее противостояние. Он умер и вышел победителем. Ему хотелось, чтобы я вместе с ним управлял этим проклятым магазином, и вот теперь этот магазин мой, и я вынужден им управлять. Это последнее, чего бы мне хотелось. Начнем с того, что я ничего не смыслю в ведении бизнеса. Могу составлять опись и проводить инвентаризацию, потому что занимался этим с двенадцати до шестнадцати лет, но все остальное для меня — темный лес. Придется нанять помощника и все такое. По крайней мере, в ближайшие пару недель город будет опустевшим, и какое-то время я никого не увижу.

Похоже, я сам себя сглазил. Ставлю чашку с кофе на стол в кладовке и направляюсь в торговый зал, чтобы увидеть в нем какого-нибудь блуждающего местного старика. Выглядываю из-за стеллажей, чтобы посмотреть, кто пришел, и слегка удивляюсь при виде симпатичной блондинки. Ее короткие волнистые волосы выбиваются из-под спортивной шапочки, а глаза большие и блестящие — возможно, от холода. Аккуратный маленький носик ярко-красного цвета, и я с трудом сдерживаю желание спросить, не родственница ли она оленю Рудольфу [1], но: «Мы не шутим, когда дело касается торговли», — так всегда говорил отец. — «Делу время, потехе час, и магазин точно не для потехи».

Первым, что она делает, это спрашивает про Уилла, и я вынужден в очередной раз озвучивать неприятную новость. Раз за разом сообщать людям о смерти отца сродни пытке. Этот чертов городишко настолько мал, что здесь каждому известно: мы с отцом не общались последние пять лет. И, уверен, все думают, это из-за того, что я бессердечный мудак. Коим я и являюсь.

Выслушав череду вопросов, ответы на которые повергли ее в шок, и увидев, как она разбила банку арахисового масла, мне захотелось узнать, почему эта девушка находится совсем одна в общежитии колледжа во время рождественских каникул, и почему у нее вид самого одинокого в мире человека.

— Я уберу, — говорю я, хватая рулон бумажных полотенец и веник. Выхожу из-за прилавка и опускаюсь на колени, изо всех сил стараясь не пялиться на девичьи ноги. Обтягивающие джинсы практически ничего не оставляют воображению. — Что ж, у меня отличная новость: масло осталось в банке.

— Осторожнее с осколками, — предупреждает Финли, присаживаясь рядом со мной и поднимая несколько самых крупных пальчиками в перчатках. Ее рука касается моей, и она, подняв взгляд, говорит: — Ой, извини.

Мне хочется сказать, что ей не за что извиняться. Она красива: длинные ресницы застенчиво трепещут в попытке избежать прямого зрительного контакта, из-за чего, естественно, я смотрю на нее дольше положенного. В итоге она замечает осколки в противоположной от нас стороне и, тряхнув головой, отворачивается, оставляя меня в легком шлейфе запаха ванили и каких-то цветов.