Кругом несся шторм взрывов.

Земля вздымалась вверх, как море у скалистого берега. Земляной ливень падал непрерывно, катились осколки камней, открывались глубокие ямы с мягким горячим дном, тлела сухая трава. Иногда из ямы, выдолбленной бризантным снарядом, из глухих подземных нор вываливался труп красного снайпера или катилась дымящаяся голова давно убитого красного пограничника. Из горящей травы вдруг раздавался подземный крик, вырисовывалась окровавленная рука. И снова взлетевшая земля закрывала все впереди своим тяжелым дождем.

Японская пехота работала лопатами и штыками, выковыривая, как прилежный огородник, каждого снайпера из бетонированных нор, и этому занятию не видно было конца. Когда удавалось раскрыть такую нору, — находили снайпера в противогазе, окруженного грудой расстрелянных гильз, но выкопать всех было, очевидно, нельзя. Земля жила и боролась, охваченная неиссякаемой яростью. (В это мгновение самолет Евгении Тарасенковой упал далеко на востоке, на японскую землю.)

К полудню командующий 2-й армией Накамура прибыл к границе. Одзу доложил, что танковый полк миновал четыре линии и впереди него все те же точки, гнезда снайперов, химические фугасы и ни одной живой человеческой фигуры. Гвардейцы Орисака и кавалеристы Када окружили Георгиевку, но линия подземной обороны еще держалась. Она крушила неутомимым огнем полковые обозы, дивизионные резервы и штабы, подвигавшиеся в хвосте ударной колонны.

Миновав пояс укреплений, 11-я осакская дивизия вползла в Ольгинское. 9-я стрелковая, следуя за конницей, медленными волнами редких цепей охватывала Георгиевку. 7-я резервная спешно выгружалась под. огнем точек у Санчагоу.

Было без четверти двенадцать, 8 марта. Сразу все замерло на переднем плане. Смолкли точки. Остановились пулеметы в лощинах. В быстро нахлынувшей тишине задумчиво и рассеянно зазвучали выстрелы снайперов.

Накамура глубоко вздохнул и, садясь в закрытый блиндированный ройс и приказывая ехать к Георгиевке, сказал:

— Наконец-то! Это было бессмысленное упорство с их стороны.

Дивизии, кравшиеся ползком между сопок, вскочили на ноги. «Банзай, банзай!» закричали десятки тысяч людей. Все бросились вперед, мимо точек, к двум шоссе на Георгиевку.

В это время на холмах западнее Георгиевки, на берегу Суйфуна, взвились рыжеватые клубы пыли. Вздымая легкий настил над логовищами, вылезали из замаскированных ям танки красных.

Вздымая настил, двигались танки.

Круто нагнув свои плоские корпуса, они ринулись вниз, навстречу войскам Накамуры. То тут, то там подпрыгивал куст терновника или набок валилось дерево, и из-под них вылезала дымящаяся машина и неслась вниз, лая из орудий.

Танки, — теперь их было уже штук двести, — гремя, катились в долину, давя японские цепи и прочесывая все пространство до реки огнем орудий и пулеметов.

Машины и люди перетасовывались. Кое-где вспыхнула сухая трава. Неслышный ветер разметал дым. Все смешалось и ринулось к реке.

Соединение Богданова стояло в лесу, восточнее этих позиций. Издали отряд напоминал молодой подлесок, взошедший на увалах, во множестве рассыпанных по ущельям. Ровно в полдень комендант укрепленного района, комдив Губер, подозвал к телефону полковника Богданова.

— Ходу, Богданов! — крикнул он осипшим, натруженным голосом.

— Есть ходу! — И, еще держа возле уха трубку, Богданов взмахнул рукой.

Тонкие деревца на спинах танков задрожали и зашевелились, как от легкого ветра. Сбросив шинель, Богданов вскочил в крайнюю с левого фланга машину. Она рванулась вперед.

— Пора и тебе собираться, Василий Пименович! — крикнул он Лузе, лежавшему впереди со своими охотниками, на рассвете отошедшими с перевала. — И так задерживаемся, Василий Пименович.

Вокруг, готовясь к выходу пехоты, суетились пулеметчики с собаками и санитары в брезентовых комбинезонах, из карманов которых торчали всевозможные инструменты.

Врач, подойдя к Луде, сказал:

— Раненых придется выковыривать из танков, как мякоть из орехов. Кропотливая чертовщина!

Тут же приготовляли к работе баллоны с искусственной кровью для переливания.

Луза поднялся с земли, отряхнул куртку и поднял бинокль к глазам.

Поток танков широкой и крутой дугой несся с холмов в долину.

За танками торопились полки. Справа от Ольгинского — 57-й полк, краса голиковской дивизии, от берегов Суйфуна — сводные отряды колхозов переднего плана, партизаны и добровольцы, ближе к шоссе — 3-я и 4-я стрелковые дивизии.

Луза подтянул голенища сапог и легоньким охотничьим шажком побежал, ничего не говоря, из лесу.

Охотники бросились за ним врассыпную.

— Счастливой победы! — крикнул им вслед доктор и припал к неглубокой ямке в земле, где стоял телефон.

14-я японская дивизия, потрепанная в ночном бою, из последних сил карабкалась на присуйфунские холмы. Богданов, вылетя с гребня на семидесяти танках, навалился через четверть часа на ее цепи. Он пропорол насквозь их тройную волну, разметал гнезда полевой артиллерии и, не задерживаясь, повалил навстречу седьмой, резервной, переходившей реку.

В машине Богданова стоял жаркий и душный грохот. Зловонный запах от мотора, мешаясь с дымом орудия, заставлял сжиматься сердце. В ушах звенело от гула брони и страшной качки. Никакая сила не могла теперь задержать бег машины. Казалось, что она сейчас разлетится на куски и полетит вниз бесформенными обломками.

Вдруг стало легче и свободнее уху, и быстрая волна свежего воздуха ворвалась в танк. Это была пробоина. Пулеметчик упал к ногам Богданова, в куполе башни мелькнула рваная щель, танк загудел, заскрежетал и, качнувшись в ужасном прыжке, еще быстрее понесся вниз.

Становилось все светлее и прохладнее. Солнечные зайчики заиграли на металле. Казалось, за стенами танка светает.

Богданов приоткрыл передний щиток. Стало почти зябко. Водитель машины смеялся, вцепившись окровавленными руками в рулевое колесо. Богданов отстранил его. Единственным оружием танка являлась сейчас быстрота, и он сам хотел действовать ею. Танк несся по телам убитых и раненых. Местность не запоминалась.

— Ходу, ходу! — твердил Богданов, нажимая на газ, и вдруг, как во сне, увидел реку и город Санчагоу за ней, легкий понтонный мост, забитый ранеными, и мортирную батарею слева, у развалин фанзы, окруженных грудою мертвых тел.

«Тарасюкова работа», подумал Богданов.

Куда? На батарею или на мост?

Глаза подсказали — на мост. К мосту ближе.

И, разлетевшись, он с трехметрового берега рухнул всей тяжестью машины вниз.

Танк с трехметрового берега рухнул вниз.

Охнув, она поднялась на дыбы и, ломая жерди и настил моста, стала опускаться в воду. Осколки раздробленных понтонов поплыли вниз.

Закипел раскаленный металл.

— Не потонем, тут мелко, — сказал Богданов, и окровавленный водитель, обернувшись, кивнул ему головой и показал рукой назад.

Через пробоину виден был кусок долины, откуда они примчались.

Танки шли лавой, могучим потоком огня и грохота. Японцы в беспорядке отступали.

— Что же это мы дурака валяем?

Подтянув к себе ручной пулемет, Богданов просунул его в пробоину и стал стрелять в упор по обозам, автомобилям и людям.

— Бей, бей, товарищ полковник! — тонко вскричал очнувшийся пулеметчик, шевеля простреленными руками.

Он обернулся к водителю:

— Жив? Я тоже живой, — и оглядел перекореженное и забрызганное кровью нутро танка. — Мы еще на нем пахать будем, — сказал он.

Богданов отодвинулся от дыры.

— Довольно, — сказал он, протирая глаза. — Пехота вышла. Смотрите.

На холмах, впереди леса, показались отдельные группы охотников Лузы, за ними — полки Винокурова.