Не зная, что и думать обо всех этих странностях, стал делать единственное, что мог в такой ситуации: наблюдать за происходящим вокруг.

Наблюдая, пришёл к выводу, что все существа на этой поляне ограниченны «заколдованными кругами». Все, кроме невиданной твари, напоминающей слона. Напоминающей в первую очередь наличием хобота, и не одного, а целых двух. Как и слон, этот зверь перемещался на четырёх конечностях, только конечности эти были грациознее слоновьих тумб и скорее походили на ноги коня. Тело создания было покрыто редким то ли мехом, то ли пухом, сквозь который просвечивала оливковая кожа. Хвоста не было. Уши были небольшие, как у, опять таки, коня. Да и размером оно было ближе к коню, чем к слону. Крупная голова вместо носа была украшена двумя хоботами, что делало это существо отдалённо напоминающим уродливого безголового кентавра с длинными змееобразными руками. Так вот, в отличие от меня и других существ, заключённых в «заколдованных кругах», сей «кентавр» разгуливал по поляне совершенно беспрепятственно. Вот так же в наших зоопарках по-хозяйски свободно разгуливают воробьи.

Я, направив на «кентавра» компьютер-«бородавку», попросил приборчик идентифицировать сие существо. Оглядев двухобота своими махонькими объективами, эрудированный «волдырь» пожал плечами, в переносном, конечно, смысле; то есть ответил, что науке это создание неизвестно. Но тут же припомнил, что в дневниках одного из первых исследователей Тригея, некоего Марка Ушета, опубликованных лишь в прошлом году, есть такая фраза: «…мне показалось, будто я увидел в зарослях животное с двумя хоботами, но, наверно, это было дерево…»

Выходит, я стал первооткрывателем неизвестного биологам инопланетного существа! А считалось, что все большие сухопутные животные планеты Тригей уже известны. Надо будет придумать для него название. Что-нибудь типа «бесхвостый двухобот Цвяха».

Когда двухобот приблизился к моему «заколдованному кругу», я разглядел этого зверя лучше. Под двумя глазами, очень похожими на человеческие, с морщинистыми веками, шевелились два хобота, представляющие собой сильно вытянутый нос, сросшийся с верхней губой, как у слона, только раздвоенный (видимо, именно эти хоботы я принял за змей). Если у слона на хоботе имеются две ноздри и один «палец», то у этого двухобота на каждом из хоботов имелось по одной ноздре и по три «пальца», причём «пальцы» были очень ловкими щупальцами, не уступавшими пальцам человека. Такими можно и нитку в иголку вдеть, и собрать сложный прибор… Эх, такое бы животное – да в наш цирк!

Разглядывая меня, двухобот поднял хоботы и разинул пасть. Я ожидал, что он проревёт или протрубит, даже заметил, как в глубине пасти затрепетала немалая глотка, но звука не последовало.

И тут я узрел ещё трёх двухоботов. Они приближались с той стороны, где за кружевом деревьев маячил большой, гладкий до блеска камень, или округлая скала. В хоботах эта троица тащила некие предметы. Я сразу отметил, что эти трое чем-то отличаются от первого, а когда они подошли ближе, ахнул. Если первый двухобот был явно живым существом, то эти трое были его механическими двойниками, роботами!

Вот оно что! Я оказался в плену у слонообразного брата по разуму, представителя цивилизации, создающей роботов! Человечество сотни лет ищет в космосе разумную жизнь, а первым её нашёл я! Вернее, она – меня! Но как же исследователи, уже не первый десяток лет изучающие эту планету, могли, выражаясь словами баснописца, «слона-то и не приметить»?! Если цивилизация двухоботов достигла такого уровня, что они создают столь совершенных роботов, то на Тригее должны быть их города, заводы, лаборатории… Но ничего подобного исследователи на сей планете не обнаружили.

Между тем двухоботы-роботы беспрепятственно вошли в мой «заколдованный круг» и, не обращая на меня внимания, принялись из принесённых предметов собирать некие конструкции. Просто любо-дорого было смотреть, как мастерски они трудятся. Всего за пару минут смонтировали. Оказалось – кормушку, поилку, купальню (к которым чуть позже подвели шланг, подававший воду из ближайшего ручья) и конуру. В мои «апартаменты» было помещено и нечто вроде противня или подноса с песком. На этот песок я вскоре справил естественные надобности, за неимением унитаза, после чего песок был заменён чистым, и в дальнейшем я испражнялся именно туда, и песок регулярно заменялся.

Такие же «удобства» слоноподобные роботы установили и в «заколдованных кругах» животных, включая Паломида. Из чего я сделал вывод, что пушистый «кентавр» – хозяин роботов – воспринимает меня не как брата по разуму, а как дикого зверя.

Меня сие обстоятельство оскорбило. Как! Меня! Гомо сапиенса! Человека разумного! Ставить вровень с какими-то тварями неразумными!

Может, его ввела в заблуждение моя нагота? Впрочем, он и сам не носит одежду. Или его заблуждение на мой счёт связано с тем, что внешне я на него не похож. Может, он уверен, что всякое разумное существо обязано иметь пару хоботов и четыре ноги. Мы же, земляне, гомо сапиенсы, разыскивая в космосе братьев по разуму, рассчитывали, что они окажутся гуманоидами, то есть похожими на нас не только разумом, но и внешностью. Только фантасты в своих сочинениях иногда изображали разумную жизнь, не схожую с нами: то в виде интеллектуальных гигантских насекомых, то в виде думающего океана, то… Если бы не двухоботные роботы и не силовое поле «заколдованных кругов», то я бы тоже принял пушистого «кентавра» за дикого зверя.

Конечно, я попытался убедить слоноподобного брата по разуму в том, что я тоже существо высшего порядка. Я кричал ему, мол, «мы с тобой братья по разуму, я тоже представитель развитой цивилизации», надеясь, что моё умение разговаривать, пусть и на непонятном для него языке, рассеет его заблуждение. Не рассеяло. Похоже, он вообще не слышал моих воплей. Наверно, он издаёт и воспринимает только инфразвуки, и мой голос был для него ультразвуком, который его уши не воспринимали, как наши уши не воспринимают крики летучих мышей; наверно, с его точки зрения, я лишь молча шевелил ртом. Впрочем, если бы даже слышал… Умение живого существа издавать звуки люди не считают признаком разума. Мы же не считаем воробья братом по разуму оттого, что он умеет чирикать, а кузнечика – оттого, что он умеет стрекотать.

Тогда я попытался изъясняться жестами. Но все мои телодвижения, шевеления конечностями и гримасы даже мне самому показались неубедительными. Животные тоже совершают сложные движения и даже целые ритуалы, но мы объясняем их не проявлением разума, а проявлением инстинктов.

Вот если бы у меня под рукой были роботы или другие предметы нашей цивилизации… А попробуй доказать, что ты существо разумное, когда ты гол и под рукой ничего нет. Только компьютер, выглядящий бородавкой на запястье. Но бородавка на конечности живого существа не является свидетельством его разумности.

Я вспомнил, что в фантастических сочинениях земляне устанавливали контакты с представителями высокоразвитых внеземных цивилизаций, предоставляя им научные схемы, чертежи, графики из области математики, химии, физики, понятные высокоразвитым из любого уголка Вселенной. Если бы начертать такую схему… Увы, я не мог воспользоваться этим методом. В школе у меня по этим предметам были неплохие отметки, но за годы работы в цирке я всё забыл – дрессировщикам точные науки как бы ни к чему. И вообще, такие схемы понятны учёным, но далеко не все представители цивилизаций являются таковыми. Покажи такие схемы людям на Земле, и многие, может даже большинство, не поймёт что там к чему. Не факт, что этот конкретный двухобот является именно учёным – математиком, физиком или, скажем, астрономом.

Зато я могу просто чего-нибудь нарисовать. Не будучи профессиональным художником, я рисую относительно неплохо – это моё хобби. Животные же рисовать не умеют. Это присуще только разумным. Я имею в виду, конечно, исключительно реалистическое искусство, ибо абстрактную картину может намалевать и слон, и обезьяна, и дельфин… Даже лягушка, намазанная краской, поскачет по холсту – вот вам и «шедевр» абстракционизма.