Если ты, бесценный мой читатель, думаешь, что такая лира плохо звучала, то ты глубоко ошибаешься! Наоборот! Такая лира вообще не звучала! В этом и состояло её основное достоинство! Ведь, во-первых, музыкальных инструментов, которые при игре на них издают какие-либо звуки, пруд пруди; а вот музыкальные инструменты, которые при игре на них соблюдают полную тишину, – это большая редкость, можно даже сказать, раритет! Во-вторых, на беззвучном музыкальном инструменте можно играть, даже имея очень чутких и нервных соседей (типа Небижчика) за очень тонкой стеной. И в-третьих, и это самое важное, если при игре во время размышлений на обычных музыкальных инструментах звуки могут отвлекать от самих размышлений, то при игре на беззвучном инструменте никакие звуки от размышлений не отвлекают!
Короче говоря, такая лира была как раз тем, что и требовалось!
Итак, сказав: «О лира! Пробуди во мне идеи!», дворник выволок из угла за газовой плитой свою громоздкую беззвучную лиру и принялся с вдохновением на ней играть, трудолюбиво наяривая трубчатым резиновым «смычком» по обеим клавишам.
Играя, изо всех сил тужился мозговыми извилинами, желая доковыряться до разгадки таинственного убийства соседа.
При этом его задумчивый взор перемещался с кирпично-автопокрышко-пластилиновой лиры на неустойчивый холодильник в позе Пизанской башни; с холодильника – на книжку «Влажная ноздря брюнетки» с выглядывающим из неё сухим брюшком покойного таракана Сумарокова; с книжки «Влажная ноздря брюнетки» – на книжку «Преступление и наказание», на которой лежала сковородка; с «Преступления и наказания» – на фарфоровую салатницу, наполненную землёй, в которую погрузился червяк Робеспьер; с салатницы – обратно на лиру…
Постепенно под напором его титанического мозгового напряжения, стахановского труда извилин, правда о преступлении стала проявляться во всей своей мерзкой наготе…
И когда Нышпорка понял всё, эта порнографически голая правда так потрясла детектива, что он в шоке водил так называемым смычком по холодильнику, вытирал блюдце малиновым галстуком, почёсывал затылок сковородкой и бормотал:
– Да как же так! Что же теперь делать!..
Найдя ответ на вопрос «Кто убил Небижчика?», но не найдя ответа на вопрос «Что же теперь делать?», Солопий Охримович пришёл в такое раздражение, что сердито отпихнул свою беззвучную лиру, нервно вбежал в спальню, люто скинул штаны, гневно обрушился на постель и свирепо… уснул.
Сначала ему снилось, что он спит в своей постели и видит сон о том, как он спит в своей постели и видит сон о том, как он спит в своей постели и видит сон о том, как…
Затем ему приснился я – автор рассказа «Кто укокошил натурщика?». В том сне я так дико и жутко хохотал, что у детектива кровь стыла в жилах от моего ужасного смеха…
К счастью, этот кошмар, в конце концов, закончился, и началось приятное: героиня романа «Влажная ноздря брюнетки» сладострастно стонала: «Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!..»; и всё смелее и смелее обнажала свой соблазнительный носовой платок…
Этот приятный эротический сон был утром прерван знакомым грохотом. Опять Робеспьер холодильник опрокинул, догадался Нышпорка, проснувшись и потягиваясь. Встал и, почёсывая трусы, поплёлся на кухню.
Догадка оправдалась: неустойчивый холодильник вновь лежал на боку, а шнуркообразный скользкий питомец виновато отползал к своей салатнице. Дворник погрозил ему (не холодильнику, а питомцу, конечно) босой пяткой.
За окошком утреннее солнце сияло так жизнерадостно, будто ему – солнышку – пощекотали под мышками. Под влиянием такой оптимистической погоды и тонус у Солопия Охримовича был аналогичным. Он бодро запел арию глухонемого из оперы «Молчание – золото» и пошествовал в ванную, дабы предаться там чистке зубов, ноздрей, ушей и иным гигиеническим подвигам.
И вдруг, в момент, когда сыщик чистил ухо ваткой, намотанной на зубочистку, шмякнулось в его душу, будто мороженое на голову, воспоминание о разгаданном вчера убийстве соседа. И ошарашенный дворник замер с выпученными очами, наблюдая лицевое скукоживание зазеркального двойника…
Из ванной Нышпорка вывалился с раскисшей душой и дрожащими конечностями.
Аппетит куда-то смылся, и дворник, не завтракая и кое-как одевшись, взяв любимую метлу, которую специально для него изготовил известный и гениальный столяр-краснодеревщик Мойша Святославович Страдиварин, подался из дома наружу, надеясь в работе забыться и успокоиться.
Но разве успокоишься после такого!
Поэтому дворник подметал асфальт смутно, невнимательно, отчего пропустил две обгорелые спички, слюнявый окурок, дохлую муху и пыльный презерватив.
Проходивший мимо очкастый гражданин, с портфелем и в шляпе, вслух обратил внимание на этот недосмотр. Будь у Нышпорки хорошее настроение, он нипочём не стал бы посылать очкастого гражданина за микроскопом, да ещё таким хамским тоном. Очкастый гражданин вспыхнул и возразил: дескать, сам ты с бревном в ухе; явно намекая на зубочистку, которую Солопий Охримович из-за расстройства забыл извлечь из слухового органа. Дворник, вынув зубочистку, на это нецензурно парировал: дескать, некоторые (…!) видят бревно в чужом ухе (…!), но (…!) не замечают (…!) соринку в своём собственном (…!) Очкастый гражданин тогда злобно и демонстративно вытряхнул из карманов древние троллейбусные талоны на уже подметённую плоскость…
Надо ли говорить, что дворник вернулся домой ничуть не успокоившимся, да ещё и с синяком под глазом?
Скинув верхнюю одежду, приготовив и с отвращением запихав в себя яичницу, Солопий Охримович решился на последнее средство душевного уравновешения – в двадцать шестой с половиной раз перечитать любимый эпизод из романа «Влажная ноздря брюнетки». Вчера он пытался перечитать этот фрагмент в двадцать шестой раз, но попытка была прервана звонком Полуящикова. Поэтому вчерашнюю читку следовало считать не двадцать шестой, а всего лишь двадцать пятой с половиной. Следовательно, сегодняшняя должна была стать (25,5 + 1) двадцать шестой с половиной.
Но только он прилёг на холодильник, который в период жарки яичницы был приведен в вертикальное положение, но вскоре с грохотом вновь принял горизонтальное, и только раскрыл книгу на сушёном таракане Сумарокове, как дверной звонок завопил: «Динь-дилинь-динь-дилинь-динь!!!» Даю волосы на отсечение (те, что под мышками), что ты, бесценный читатель, уже сообразил, чей это палец измывался над кнопкой. Ну, конечно же, после того как Нышпорка захлопнул «брюнетку», окончательно развалив мумию Сумарокова на отдельные фрагменты, и, даже не повязав малинового галстука, поплёлся к двери, он обнаружил, разинув оную, возбуждённого инспектора уголовного розыска Полуящикова З.З. Возбуждённого не сексуально, а, так сказать, детективно.
– Захар, – сказал невесёлый дворник-детектив.
– Моё почтение, Нышпорка! – поздоровался возбуждённый Захар Захарович, переместив себя в квартиру и захлопывая дверь толчком ягодиц. – Тут такие дела!!! Кстати, я здесь неподалёку видел на асфальте пыльный презерватив, дохлую муху, слюнявый окурок, две обгорелые спички, древние троллейбусные талоны и зубочистку с намотанной ваткой. Можно, я их потом подмету?
– На здоровье! – разрешил мрачный дворник, перемещая любимую метлу – шедевр столяра Страдиварина – из кладовки к входной двери, после чего вернулся на кухню и прилёг на холодильник.
– А у меня такие новости, что голова кругом идёт! – похвастался Полуящиков и оседлал плиту.
– Я себе представляю, – хмыкнул невесело дворник.
– Во-первых, знаешь, чья слюна оказалась на перегрызенной верёвке?! Ни за что не угадаешь!
– Это уже всё равно, – буркнул Нышпорка.
– Моя! Моя слюна! Хоть убей, не понимаю, как моя слюна могла попасть на верёвку! Я тебе клянусь, что я ту верёвку не грыз, я даже на неё не плевал! Но вот как, как… Но это только цветочки! Результаты вскрытия трупа Небижчика – это вообще что-то фантастическое! Ты удивишься!
– Навряд ли.
– А кто тебе глаз…