— Ты не шуми.

— Да не шумлю я, голос у меня такой.

— Так вот, комбат, я и говорю, зря ты не заглянул. Недооцениваешь…

Комбату не нравился разговор.

— Слушай, доктор, занимайся ты своим делом. А мне фрицев бить, батальоном командовать. А то — баня! Подумаешь, штука. У меня там фельдшер и старшина имеются.

— И вши имеются, — язвительно добавил Филиппов.

— Как?! Где? — Дронов сплюнул, выругался. — Да я им за это головы поотрываю! — И почти бегом устремился к бане.

Штаб располагался напротив костела, в доме ксендза.

Хозяин сбежал заблаговременно; почти все вещи из дому были вывезены, лишь толстые церковные книги с крестами на черных обложках грудами валялись повсюду — на полу, на столах, на подоконниках.

В самой большой комнате, также заваленной книгами, находился комбриг. Комната была полупустой: стол, несколько стульев, шифоньер с проломанной дверцей — вот и вся обстановка.

Бударин сидел за столом, облокотившись на разостланную карту, и, закрыв глаза, думал. Его длинные густые брови хмурились. Между бровей лежала косая, надломленная складка.

Вокруг стола сидели начальник штаба, новый замполит гвардии майор Козлов, Цырубин, еще несколько штабных офицеров. Все ждали, когда заговорит комбриг.

Золотистый луч солнца освещал сосредоточенное лицо Бударина.

Момент был важный: необходимо было принять ответственное решение. Оно уже созрело у Бударина, но он еще и еще раз проверял в уме все «за» и «против». Надо было ничего не упустить, все предвидеть, нужно было встать и объявить о своем плане так убедительно, чтобы люди поверили в него.

— Н-да, — произнес наконец Бударин и резко поднялся.

Офицеры тотчас встали.

— Я решил, — твердо сказал Бударин. — Я решил навязать противнику бой. — Он окинул всех одним коротким взглядом и продолжал, уже не останавливаясь, изредка пристукивая по столу растопыренными пальцами: — Фашистские группировки во что бы то ни стало хотят соединиться здесь, в Сянно. Для этого они подготовляют большое наступление. Как показывает пленный обер-ефрейтор, оно должно начаться завтра на рассвете. Конечно, если мы будем сидеть и ждать этого наступления, нас сомнут. Но если мы спутаем им все карты, сорвем все планы, тогда дело может обернуться совсем иначе. В силах ли мы это сделать? В силах. Каким образом? А вот каким образом. Мы заставим их принять бой тогда, когда нам надо, то есть раньше, чем они успеют подготовить наступление. Прошу подойти поближе.

Офицеры подошли.

— Основное, — сказал Бударин, — выбрать направление нашего главного удара, провести его неожиданно и хитро. Давайте посмотрим.

В дверь громко постучали. Все, кроме комбрига, оглянулись. Вошел Филиппов.

— Разрешите, товарищ гвардии полковник?

— Да, — не отрываясь от карты, бросил Бударин.

— Прошу срочно приказать…

— Да?

— Прошу запретить личному составу бригады пользоваться перинами…

— Зайди попозже, — остановил его Бударин.

— Это необходимо сейчас, товарищ гвардии полковник.

— Сейчас некогда. — Бударин посмотрел на пасы. — Зайди так часика через два с половиной.

— Слушаю.

Филиппов ушел.

— Продолжим, — сказал Бударин. — Где же они сосредоточивают главные силы? Куда нам ударить? — Он достал из сумки цветной карандаш и стал водить им по карте. — Район фольварка, хуторов не подходит. Как видите, здесь открытое место. Притом здесь воюет наша мотострелковая бригада. В ее задачу входит прикрывать нас с фланга. Стало быть, фольварк отпадает.

— Озера… — подсказал Цырубин.

— Да, озера вокруг станции, — согласился Бударин и обвел озера на карте синими кружочками. — Они меня очень тревожат. В камышах могут сосредоточиться для атаки… — И, обращаясь к Цырубину, добавил: — Ты, орел, смотри за озерами в оба.

Начальник штаба записывал в блокнот указания комбрига.

— Да, чтобы не забыть. Начштаба, учти: нашим артиллеристам иметь эти трубы в виду. Трубы мне совсем не нравятся: наверняка наблюдатель сидит. — Он перечеркнул на карте кирпичный заводик, что лежал севернее Сянно. — Так где же противник накапливает главные силы? — Бударин еще раз обвел всех вопросительным взглядом и, подождав, заключил: — Главные силы он собирает в лесах, что западнее Сянно. Это ясно. Почему? Потому что тут есть где укрыться — раз; по снежному полю удобно атаковать — два; станция хорошо просматривается — три. Главный удар враг готовит здесь. — Комбриг обвел жирной чертой лес левее Сянно, нарисовал стрелу, как бы вонзившуюся в станцию. — А мы сделаем так. — Бударин отсек эту стрелу у самого основания.

В дверь опять постучали. Вошел Филиппов.

— Товарищ гвардии полковник, я тут набросал проект приказа. Разрешите вручить? — Филиппов протянул комбригу лист бумаги.

— Вы что, играете? — сердито спросил Бударин.

— Никак нет.

— Тогда заходите через два часа.

— Так поздно будет, товарищ гвардии полковник.

— Идите!

Филиппов не уходил. Он заметил, как Цырубин дружелюбно, ободряюще подмигнул. «Что это он? — подумал Филиппов. — Он как будто сердит на меня…»

— Вы что, оглохли?

Филиппов вздохнул, сложил бумагу вдвое, тихо оказал:

— Был бы гвардии подполковник Загреков, он бы меня поддержал.

Бударин подался всем корпусом в сторону Филиппова, у него дернулась щека. Он посмотрел на обветренное, возмужавшее лицо Филиппова, точно видел его впервые.

— Что — Загреков? В чем дело? — так же тихо спросил Бударин.

— Во втором батальоне нашли вшей. Потому что пользуются перинами. Я, как врач, настаиваю…

Бударин вдруг оживился, протянул руку:

— Давайте проект.

Филиппов отдал бумагу. Цырубин любезно подал комбригу карандаш.

Бударин мельком взглянул на бумагу, написал на уголке: «Срочно. В приказ!»

— Разрешите идти? — спросил Филиппов.

— Иди, орел.

Бударин подождал, пока за Филипповым закроется дверь, и, сдерживая довольную улыбку, спросил:

— Видали? Видали, как он разговаривать стал? Настаивает! Требует!

— Мешает, — вставил начальник штаба.

— Быть может, не совсем к месту, — согласился Бударин. — Но для меня сейчас важнее другое. Важно, что он командиром становится. — Он плотно сомкнул губы и уже по-деловому продолжал: — Теперь поговорим о подробностях.

Офицеры склонились над столом, всматриваясь в карту. На ней возле черных бусинок железной дороги лепилось несколько серых квадратиков и стояла некрупная надпись: «Сянно».

По приказу Филиппова медсанвзвод развернулся в подвале школы. Подвал представлял обширное помещение высотою в рост человека, разделенное на множество отсеков. Отсеки были разные: большие и маленькие, широкие и узкие, квадратные и прямоугольные, с решетчатыми окошечками и вовсе без окошечек. В отсеках было тускло, почти темно. Дневной свет, просачиваясь в подвал, отвесно падал серым пятном на цементный пол. Воздух в подвале был тяжелый, сырой, промозглый.

Медсанвзвод занял четыре лучших, самых чистых отсека. В одном устроили перевязочную, в другом сложили все медимущество. Два отсека приготовили для раненых. Свет в них пока не зажигали — берегли аккумуляторы.

Раненых еще не было.

Личный состав медсанвзвода отдыхал. Это были те короткие минуты, которые каждый мог использовать, как умел и как хотел.

Рыбин, навалившись грудью на хирургический стол, старательно писал: он решил, по совету Филиппова, восстановить свои сгоревшие записи. Пока что он хранил их под гимнастеркой.

Напротив него, на ящике с медикаментами, накрывшись одной шинелью, сидели Анна Ивановна и Зоя. Анна Ивановна вполголоса читала письмо от раненого, пришедшее из далекого тыла: