Зная горячую натуру комбрига, генерал предупредил:

— Смотри, Бударин, не рвись вперед. Задача очень ответственная. Очень. Тебе поручаю ее не зря. Надеюсь.

— Слушаюсь, — ответил исполнительный Бударин и подумал: «Вот был бы Василий Федорович, он сумел бы доказать генералу его несправедливость». Но тут же вспомнил слова Загрекова: «В военном деле успех зависит не от выгодных обстановок, удачных должностей, а от таланта и способностей человека, от того, как он понимает свой долг перед Родиной, как любит свой народ. В любой обстановке талантливый командир найдет такое решение, которое будет выгодно ему и невыгодно противнику. В любой обстановке способный человек проявит себя настолько, что заслужит всеобщее уважение…»

Как были дороги Бударину эти слова! Они помогли ему побороть недовольство.

Навстречу комбригу шел старшина Цветков. Старшина приветствовал комбрига точно по уставу — поворотом головы, строевым шагом. Любо смотреть было на его кряжистую ладную фигуру. «Этот выдержит, — подумал Бударин. — Побольше бы таких орлов».

— Ты куда направился?

— Да надо бы, товарищ гвардии полковник, домишко пустой подыскать.

— Зачем?

— Баню устроить, товарищ гвардии полковник.

— Разве есть время помыться?

— Не могу знать. Я так, на всякий случай, приглядываю! — Старшина хитровато прищурил глаза.

— Приглядываешь? Что ж, приглядывай. Дело хорошее. Одобряю.

Лицо старшины помрачнело: «Раз одобряет баню — значит, остановка надолго».

— Как у тебя с продуктами?

— Продуктов много. Девать некуда.

— Береги. Продукты еще сгодятся.

— Так неужто!.. — воскликнул с досадой старшина и осекся.

— Что? Договаривай.

— Так неужто, товарищ гвардии полковник, надолго остановились?

Бударин насупился: вопрос старшины кольнул его в самое сердце. Раньше комбриг ответил бы резко, вроде: «Твое дело солдатское: меньше спрашивать, прикажут — выполняй», а сейчас сказал по-загрековски:

— Все зависит от нас. Выполним задачу в три дня — махнем дальше, не выполним — неделю будем торчать.

— Будьте уверены. Мы постараемся, товарищ гвардии полковник.

— Иди. Организуй баню, — сказал Бударин, смягчившись.

Старшина козырнул и свернул в ближайший дворик.

Бударин оглядел осунувшиеся лица комбатов, просто и откровенно сказал:

— Устали, орлы? Я тоже устал. Спать хочется? Мне тоже. Я бы с удовольствием дал вам отдых на день-другой…

— Да не устали мы, — прогудел Дронов.

— Тем лучше.

Бударин жестом велел командирам подойти поближе, негромко объявил:

— Получен приказ: станцию не сдавать. Если понадобится — стоять насмерть. Конечно, без пехоты нам нелегка придется. Но на то мы и гвардейцы…

— Будьте спокойны, товарищ гвардии полковник. Воевать научились.

— Я в этом уверен. Остальное будет в приказе. — Бударин обратился к начальнику штаба: — Заготовьте приказ.

Начальник штаба, гвардии подполковник Кушин, молча пристукнул каблуками.

— Про баню слышали? — спросил Бударин.

— Так точно.

— Учтите — это большое дело. Усталость как рукой снимет.. Чтобы все помылись! Начсанбриг, проверь.

— Есть, товарищ гвардии полковник.

Голос у Филиппова был ровный, твердый, без робких ноток.

— Медсанвзвод развернешь здесь же.

— Слушаюсь.

Бударин пошел дальше.

Экипаж машины номер «сто» выстроился у танка. Люди стояли по росту, по команде «Смирно», молодцевато повернув головы в сторону комбрига.

— Вы посмотрите, какие орлы! — воскликнул Бударин. — Как, гвардейцы, удержим станцию?

— А фрицев много, товарищ гвардии полковник? — поинтересовался Любопытный.

— Несколько гренадерских дивизий.

— Гренадерских! Сколько мы их побили!

— И этих побьем! — уверенно, за весь экипаж, сказал Рубцов.

— Молодцы!

Бударин постоял, полюбовался людьми, потом повернул к штабу.

IV

Филиппов знал, что́ ему надо делать. Он подыскал подходящее помещение для медсанвзвода — вместительный подвал школы, приказал Рыбину развертываться, а сам отправился проверить, как дела с баней. Навстречу ему попадались раскрасневшиеся танкисты. Над ними легким облачком вился пар, будто они оттаивали под солнцем.

Баню оборудовали в пустом доме. Он состоял из трех комнат. В первой устроили раздевалку, во второй — мойку, в третьей — одевалку. Люди входили в парадную и выходили черным ходом. Баня получилась что надо — настоящий санпропускник.

Филиппов вошел со двора. В одевалке пахло махорочным дымом и нафталином. Танкисты в ожидании товарищей сидели на диванах, курили. Лица были блаженные, довольные: так приятно отдыхать, чувствовать свежесть белья и чистоту тела.

— С легким паром, товарищи.

— Спасибо, доктор.

— Как помылись?

— Хорошо. Будто сто пудов с плеч свалили.

— Нельзя ли, доктор, спиртишку выписать?

— Зачем?

— Да, говорят, после бани очень полезно. Организм будто бы очищает. Снаружи-то смыли, а снутри…

Танкисты весело засмеялись. Филиппов прошел в моечную.

Там было парно, от печки несло жаром. Соболев яростно хлестал себя по мокрому телу свернутым в жгут полотенцем и громко, в лад ударам, припевал:

— Здравия желаю, товарищ капитан! — крикнул он, встряхивая взъерошенной головой.

— Здравствуй. Зачем же ты себя бьешь?

— Гы-ы… бью… Это я парюсь.

В раздевалке находилось человек десять танкистов, в числе их Рубцов, Любопытный, Сушенка. Солдаты стояли с вывернутыми наизнанку рубашками. Чащина и Цветков проводили санитарный осмотр. Заметив начальника, фельдшер и старшина смутились.

— В чем дело? — спросил Филиппов.

— Да вот… — буркнул старшина и сердито махнул рукой в сторону Сушенки.

Сушенка повел длинным, острым носом, метнул опасливый взгляд на капитана.

— Вошку нашли, — сказала Чащина.

— Это плохо.

— Наверное, где-нибудь подобрал; прошлую ночь в усадьбе ночевали, — объяснил старшина.

Сушенка помотал головой, начал оправдываться:

— Что я, один, что ли? Подумаешь…

— Молчи уж лучше! — крикнул Рубцов. — Неряха!

— Убрать его с нашей машины, да и только, — загорячился Любопытный.

— Вы знаете, отчего сыпной тиф бывает? — спросил Филиппов.

— Да все он знает, — ответил Рубцов за Сушенку. — Он хотя у нас в роте недавно, а работа с ним велась.

— Видимо, недостаточно. — Филиппов повернулся к Чащиной, приказал: — Провести тщательную санобработку.

— Слушаюсь.

По дороге к штабу Филиппов заходил в дома, спрашивал у поляков:

— Больные есть? А насекомые есть?

Жители качали головой, односложно отвечали:

— Та нема, пан. Вшиско герман забрал.

У костела Филиппов встретил командира второго батальона. Дронов шел валкой походкой, крепко ставя ноги. За ним тянулся ординарец — белобрысый рослый ефрейтор со свертком белья под мышкой. Оба направлялись к бане.

— Здравствуйте, товарищ гвардии майор.

— А, доктор, привет, привет, — загремел комбат, подавая Филиппову тяжелую, твердую, как железо, руку.

Филиппов бросил косой взгляд на ординарца:

— Я к вам, товарищ гвардии майор, с большой претензией.

— Что такое?

Глаза комбата округлились, настороженно впились в лицо Филиппова. Филиппов кивнул в сторону ординарца.

— Ты, Фролов, крой до бани. Я догоню, — сказал Дронов.

Филиппов с упреком поглядел на рябое широкое лицо комбата:

— Слушай, Дронов, у тебя идет баня, а ты не интересуешься.

— У меня дел и без нее хватает.

— Брось, Дронов, не то говоришь. Баня — важное дело.

Комбат поморщился, отмахнулся:

— Ты только не агитируй меня. Я сам, понимаешь, в здравом уме.