Приятные ощущения не покидали меня до тех пор, пока Марисела не нашла меня на кухне, я как раз ополаскивала чашки. Ее присутствие должно бы вселить уверенность — она сильная и умная, с грубовато-бесцеремонной манерой общения, чем напоминает мне мою мать. Но после сегодняшнего собрания я лучше встречусь с зомби.
— Я напугала тебя сегодня. Прости.
— Дело не в тебе.
Это звучит не лучше, чем когда я говорила подобное Нику. Я поставила последнюю чашку в сушилку для посуды и начала вытирать насухо столовое серебро.
Марисела фыркает. Она двадцать с лишним лет слышит нелепые отговорки.
— Мне бы хотелось, чтобы ты пошла со мной. Не для того, чтобы забеременеть, — добавила она, пока я неуклюже вожусь с вилками. — Просто немного погостить. Тия Соледад хотела бы услышать о твоих снах.
А я хочу знать о ее. Если мне снится сад, потому что я заражена, значит ли это, что и Соледад тоже? Или причина в другом? Не знаю, как я спрошу ее об этом, не выдавая секрета, но я почти готова попробовать.
— Не знаю, — ответила я. — Нужно спросить у Кайлы.
— Я уже переговорила с ней.
Я наклоняю голову, чтобы скрыть гримасу, но она, конечно же, увидела.
— Она говорит, что решать тебе. Я, конечно же, пошлю кого-нибудь, чтобы заменить тебя, так что Сироты не пострадают.
Сироты — самая малочисленная группа, у нас едва хватает рук, чтобы обеспечить себе безопасность и пропитание после смерти Мишель и Джейми, которая умерла до нее. Но нам здесь нравится, нравится быть вместе. Программа Мариселы по обмену учениками — хорошая идея, но, боюсь, это приведет к тому, что Сироты найдут новые семьи.
— Спасибо за приглашение, — сказала я, отваживаясь посмотреть ей в лицо. Если у нее и есть скрытые мотивы, я не могу прочесть их по глазам. — Дай мне подумать об этом.
— Конечно.
Зарево рассвета отбрасывает яркие персиково-голубые отблески, когда я выхожу из комнаты. Сновидения отдаются болью где-то в глубине живота — не сны о буре, а кошмары о Нике, Мишель и детях с красными глазами. Я запихиваю под куртку аптечку первой помощи, затылок прожигает чувство вины, как от прикосновения горячей руки.
Кайла сегодня с утра в дозоре, что и хорошо, и плохо. Ей не нужны объяснения, когда я говорю, что хочу прогуляться одна.
— Ты тревожилась в последнее время, не правда ли? — спросила она. Дело плохо. — Еще до вчерашнего дня.
Я не думала об этом, но она права. Ответ очевиден: с тех пор, как начались сны.
— Ты хочешь отправиться на север.
Я пожимаю плечами, ссутулившись, чтобы скрыть выпуклость от аптечки под курткой:
— Знаю, это глупо, но да. Что, если это нечто реальное? Что, если это важно?
— Я не знаю. Думаю, ты должна решить, что для тебя наиболее важно.
— Марисела считает, что Тиа Соледад может помочь мне понять сны.
— Может, и так. Ты хочешь пойти с ней?
— Нет, — признаюсь я настолько честно, насколько это возможно. — Но если ты хочешь, чтобы я…
— Я не хочу. Но, может, это хорошая идея. Марисела будет счастлива, и ты чему-нибудь научишься. Я не хочу, чтобы между нашими группами испортились отношения.
Никто не выживет в еще одной войне.
— Дай мне подумать об этом. И разреши мне прогуляться. Снаружи. Я буду осторожна.
Она морщит лоб:
— Хорошо. Но не ходи далеко, ладно?
— Не буду.
Натали ждет меня на том же месте, притаившись под стеной, где никто из замка не может увидеть ее.
— Привет, — роняет она. В мягком свете утренней зари ее улыбка похожа на улыбку живой девочки.
Я пытаюсь улыбнуться ей в ответ, но это кажется неуместным и нечестным:
— Если я выйду за ограждение, ты меня не съешь?
— Не съем. Обещаю, — произносит она и чертит воображаемый крест в виде буквы Х над левой половиной груди. — Провалиться мне на этом месте и пусть меня заклюют ястребы, если я совру.
— Ты одна?
Ее улыбка угасает:
— Совершенно.
Одиночество на безжизненном девичьем лице — это самое печальное из того, что я когда-либо видела.
Я открываю навесной замок на калитке, осторожно придерживая цепь, поэтому звенья не гремят. У меня мурашки бегут по коже от внезапной уязвимости, но я переживаю не из-за этого, а из-за привычного зуда у Натали.
Она сохраняет дистанцию, пока я сползаю по склону, пытаясь не испугать меня. А возможно, она тоже напугана.
Я низко пригибаюсь, чтобы не быть в поле зрения кого-нибудь из замка, пересекая широкое пространство с цементными плитами, исписанными граффити, пока мы не оказываемся позади разрушенной стены.
— Я скоро отправляюсь, — произносит она, засовывая руки в карманы.
«На север?» — чуть не спрашиваю я, хотя ответ и так известен.
— Одна? — интересуюсь вместо этого.
— Больше у меня никого нет, — пожав плечами, отвечает она.
— Ты могла бы остаться… — я осознаю, как это глупо звучит, еще до того, как заканчиваю предложение.
Она приподнимает брови:
— И ждать, когда получу пулю? Кроме того, я слышала слова твоего друга: вам нельзя заводить домашних животных.
Я отшатываюсь, а Натали резко поникла головой.
— Извини, — невнятно бормочет она. — Это было нечестно.
Я сдерживаюсь, чтобы не выдать дюжину реплик, которые ничем не помогут.
— Садись, — вместо колкого ответа указываю на кусок бетонной плиты. — Я собираюсь залатать тебе плечо.
— Что?
— Рана сводит меня с ума. Ты ведь не боишься иголок, а?
Это смешит её, но она садится. Она вновь смеётся, когда я промываю резаную рану перекисью водорода, но я помню, что она говорила о микробах. Слава богу, сейчас рана чиста.
Чувство вины возвращается ко мне с новой силой. Я не ощущала бы себя настолько ужасно, дай я ей еды, но это ведь медицинские препараты, которые нам ничем не заменить.
— Расскажи мне о снах, — прошу я, вдевая нитку в иголку.
Температура ее кожи такая же, как и воздуха, на ощупь она сухая и упругая. Запаха разложения нет, что приятно удивило. Немного похоже на запах опавшей листвы, но в основном ничего более.
— Они начались весной.
Я слышу хлопок, когда игла прокалывает кожу. Она сидит неподвижно, наблюдая, как нить скользит по мясу.
— Так больно?
— Странные ощущения. Как будто продеваешь сережку в заросшее отверстие.
Руки, лежащие на коленях, дергаются, словно ей хочется жестикулировать при разговоре.
— Они приходят с бурями. Сны, в смысле. Я окончательно привыкала к… ну, ты представляешь. Затем начались они. Сначала гром сказал мне идти на север. Затем я увидела сад.
— Ты… — Я очень старательно концентрируюсь на том, чтобы удерживать края рваной кожи сомкнутыми. — Ты меня видела?
— Не с самого начала. Пока не подобралась близко. Я пришла из Сан-Маркоса[14].
— Пешком?
Ее плечи трясутся от смеха, и я жду, пока она не замирает, чтобы продолжить зашивать.
— Зомби на велосипеде — это было бы немного нелепо, не думаешь? Кроме того, я больше не устаю. Вот только…
Голод. Всё же я рада, что она не озвучивает это. Ее лицо всего в нескольких дюймах от моего, в нескольких дюймах от горла и других лакомых частей. Щёки горят от прилива адреналина, я колю руки об иголку. Натали отворачивает голову в сторону, и за это я ей тоже признательна.
Я с усилием продёргиваю последний стежок и перерезаю нитку. Не очень ровно, но это намного лучше, чем смотреть на лишённое кожи мясо.
Натали потягивается, проверяя нить.
— Так намного лучше. Спасибо.
Ее красные глаза встречаются с моими, и она наклоняется ко мне.
Я застываю на месте. Нет, жизнь не проносится перед глазами, но у меня есть целая секунда, чтобы подумать: «Обоженеттупаяидиоткатольконелицо».
А потом она целует меня.
Ее губы холодные и сухие. На вкус она как бури. Ее пальцы, такие нежные, как крыло мотылька, ласкают мою щеку.
14
Сан-Маркос — город в штате Техас, недалеко от Остина.