— Конечно.

В уголке рта он держал маленькую веточку. Его губы были розовыми, какими-то слишком тонкими для белокожего парня. Вот чёрт.

— А где твоя гитара? — спросила я.

— Оставил дома, в бункере. «Цапли» присмотрят за ней, с ней слишком тяжело путешествовать. Но я взял губную гармошку.

Он убрал палочку и достал нечто длинное, блестящее, черно-серебряное. Он наиграл печальную песенку, довольно-таки медленную, только в некоторых моментах её темп убыстрялся, в то время как заканчивалась одна мелодия и начиналась другая. Затем он наиграл что-то быстрое и джазовое. Затем ещё одну песню, которую я узнала:

— Фейерверк.

Эйм тоже её узнала. Или его, в любом случае, она бежала где-то позади меня и кричала его имя:

— Роб! Роб!

Она заключила его в объятия.

— Я так рада! Я так рада!

Он обнял её в ответ. Они оба рассмеялись и посмотрели друг другу в глаза.

— Ох, как…

— А ты…

Они заговорили одновременно и замолчали тоже синхронно. Мило.

Вслед за Эйм показался Двейн. Он стоял, засунув руки в передние карманы и оглядывался по сторонам так же неловко, как чувствовала себя я.

Роб и Эйм выпустили друг друга из объятий.

— Кто это? — спросил он её, присаживаясь на корточки, чтобы его лицо было на одном уровне с лицом ребенка.

— Я Двейн. Я приехал сюда из Иссакуа.

Он произнес за один раз больше слов, чем я когда-либо от него слышала.

Может быть, ему нравились белые парни.

— Довольно далеко. Но я встречал тех, кто были из ещё более дальних мест.

— А ты кто?

— Я Роб. Я живу в Форт Ворден, это по другую сторону пролива.

— Иссакуа в двадцати двух милях от Сиэтла.

— Ну, а девчонка, о которой я как раз хотел тебе рассказать, переплыла океан до Форт Вордена из Лилона. Это на Филиппинах. Шесть тысяч миль.

— Не может быть!

— Да говорю тебе.

В это время Кёртис вернулся с детской площадки. Он поздоровался и потянул Двейна обратно, обещая, что тот сможет искупаться.

— Ну а вы сможете быстро собраться.

Гремучие хотели, чтобы мы уехали ещё вчера. Пока Роб был на собрании комитета и рассказывал новости из Лилона: большая часть Филиппин была недосягаема для электромагнитных импульсов и других техно-киллеров, которых запустили на первых порах всеобщей паники, Эйм собирала свои инструменты в чемодан, а я отправилась на поиски грузовика. В домике, в котором хранился бензин, мне указали на остатки служебной дороги. Двенадцатилетние парковались в самом её конце, они как раз заканчивали закапывать яму, которую недавно выкопали и утрамбовывали грязь лопатами. Пустые бочонки из-под Лайквайса валялись на боку в куче сосновых опавших иголок.

— Спасибо, — сказала я. — Мы как раз хотели сделать это.

— Всё в порядке, — сказала та, что постарше. — Быстро управились.

— Точно.

Её друг, кажется, был не из тех, кто врёт.

— Мы закончили, и никто ничего не выпил.

— А ты когда-нибудь…

Маленькая девочка стукнула старшую по голове.

— Прекрати! Я всего лишь хотела спросить!

Она снова повернулась ко мне.

— Ты сама когда-нибудь пробовала Лайквайс?

Всего один раз. Одна единственная доза — минимальный риск. Я слышала о взрослых, с той же историей, что и у меня: двадцать четыре, двадцать пять лет и всё еще не Иные.

— На вкус, как собачьи слюни, — сказала я. — Словно жуки в банке с клеем.

— Фуууу!

Они скривили лица и захихикали. Я думала о тех вопросах, которые они мне так и не задали, пока мы шли к грузовику. О том, какие ощущения были после Лайквайса, что случилось потом, когда он уже был внутри меня.

Это было похоже на сон. В нём моя мама никогда меня не била, а отец не напивался. Я жила в одном доме с Эйм. Наркотик действовал очень специфично: у нас был желтый дом с белой каймой, обнесенный частоколом. У нас была собака по имени Квинси Джонс и попугай по кличке Сэм.

Государства правили народом. У нас был ребенок и работа. Я помню, что ложилась спать, а затем просыпалась, немного скучала на работе, но в целом, я была счастлива. Очень счастлива.

Казалось, сон длился целую вечность. Я вырубилась на целых восемь часов.

Мы могли бы поехать напрямик в Форт Ворден, если бы Эйм не захотела посмотреть на Спейс-Нидл[6].

— Да брось, когда нам ещё выпадет такой шанс?

Я закатила глаза.

— Ты можешь на нее полюбоваться с любого гребанного места, Эйм. Спроси их, видят ли они её.

Я указала на девочек на возвышенности в пятьдесят футов.

— Окей. А потрогать, я хотела её потрогать.

Наша первая ссора.

Конечно же, Роб был на её стороне.

— Да, конечно, грузовик не так-то легко вести, но нам нечего делать в Такоме. И в Олимпии тоже, даже не знаю, что или кого нам искать на юге. Я сказал капитану в Эдмондсе, что вернусь через неделю. Может он что-нибудь нам подкинет? Даже если мы вернемся рано, это лучший для нас вариант. Едем на север. А там и Спейс-Нидл недалеко.

Эйм посмотрела на меня.

— Вы, черт возьми, конечно же, правы! — сказала я.

Я снова села за руль. Эйм села посередине, и снова она не со мной.

Гремучие подсказали нам, какие места лучше объезжать стороной, и я старалась изо всех сил. От улицы Рейньер я ехала наугад, и иногда заезжала не туда. А иногда я выбирала совсем неплохой путь, если, конечно, на дороге не были ямы и слишком непреодолимые преграды для транспорта. Мы никого не встречали вокруг, кроме следов чьего-то присутствия: скрученные провода, связки дров — неудивительно, ведь любой, кто участвовал в вылазках, очень наблюдателен. Группы людей в основном базировались в парках, где можно было выращивать урожай, но мы старались объезжать их стороной.

Поздно вечером мы приехали в центр Сиэтла. У нас совсем не осталось времени, чтобы искать ночлег.

Тут тоже велись военные действия. Я вспомнила о недавних событиях, но в этом не было никакого смысла. Ни тогда, ни сейчас, и зачем вообще кому-то сражаться за подобное место, настолько удаленное от воды? Но танки уже проложили себе путь, смяв под себя деревья и памятники, стреляя направо и налево. Они оставили здесь шрамы, которые все еще были заметны: сожженные здания, кратеры, следы от пуль.

Спейс-Нидл стояла посреди высоченных кустов ежевики, проросших сквозь раздробленный асфальт, который раньше был площадью. Давнишняя копоть и рыжая ржавчина покрыла некогда белые балки Спейс-Нидл. Я проехала под бетонными столбами до мертвой монорельсовой дороги и аккуратно сдала назад, чтобы не повредить шины.

— Давай иди, — сказала я. — Трогай.

Прозвучало немного злобно, признаю.

Роб выбрался из машины через окно, не открывая двери, на крышу грузовика. Он засунул руку в кабину и потащил за собой Эйм. Я слышала, как они разговаривали о том, что могли бы прорубить себе тропу сквозь тернии, если бы только у них были мечи, о том как бы они их выковывали, а Эйм рассказала об инкрустации. Эйм процитировала пару фактов о высоте постройки, времени, затраченного на возведение и так далее.

Потом, какое-то время, я ничего не слышала. Затем, услышав её дыхание, я врубила радио, в надежде поймать что-то ещё помимо статичного шума, что-то, что могло бы заглушить звуки, который они как-раз собирались издать.

Кто-то из них зашевелился и металлическая крыша над моей головой запрыгала вверх и вниз. Я осмелилась стукнуть по вмятине, один короткий удар, словно это было случайно, и открыла дверь. Очень, очень медленно.

Я оказалась по колено в зарослях ежевики и стала отцеплять растения по одному от своих брюк, затем я взяла одеяло из коробки с припасами, с которой нас отправили Гремучие. Я не смогла удержаться и посмотрела. Они оба сидели прямо, вся одежда была при них. На данный момент. Эйм помахала мне рукой. Роб сделал вид, что поправлял несуществующую бородку и улыбнулся.

— Я на минуту, — сказала я, подразумевая, что сейчас вернусь обратно. В конце концов. Боже, дай мне сил, подумала я и тоже улыбнулась, затем осторожно побрела по следу, который оставил грузовик.