— Обер-ефрейтор Фидлер! — сказал чернявый строго.

— Так точно, — отозвался немец, не оборачиваясь.

— Которая из твоих бабок была ведьмой?

— Считаешь, что нам повезло? А я бы с этим пока не торопился… Подъехала и стала рядом легковушка.

— Сзади тихо, — доложил фельдфебель.

— Спасибо, Отто, — сказал чернявый.

Легковушка отставала, чтобы задержать, если понадобится, преследователей. Для этого Отто и Ивана посадил сзади — оттуда удобнее отстреливаться на ходу…

Чернявого шофера звали Александр Михайлович Берлянд. Был он руководителем одной из подпольных групп, связанных с южнобережной организацией.

Киевлянин по рождению, севастополец по военной службе, ялтинец по месту постоянного жительства. Начало его карьеры подпольщика было обычным: фронт — окружение — невозможность пробиться к своим — оккупация…

В Ялту, где его знали, вернуться не мог. Там ждала смерть. Осел в Симферополе. И первый неожиданный ход — выдал себя за немца.

Терять все равно было нечего. А язык знал. Конечно, в его положении самому явиться в комендатуру для соответствующей регистрации было более чем смело, но недаром же говорят, что смелость города берет. Так или иначе, жизнь показала — решил правильно.

Натурализовавшись как немец-«фольксдойче», получив «арийские» документы, он сразу отмел на будущее неприятные вопросы о том, кто он такой. Хотя восемьсот с лишним дней оккупации прожил под угрозой разоблачения.

Тут бы, казалось, притихнуть, затаиться. Симферополь-то от Ялты, где его знают, как облупленного, совсем недалеко. Нет. Пошел работать шофером. И ездил иногда в Ялту. Боялся? Еще как. А как не бояться…

Впрочем, по нему этого никто не замечал — он всегда улыбался. Нельзя было показывать, что боишься. Одним словом, ездил и в Ялту. И возобновил некоторые старые знакомства. Через этих знакомых и протянул наконец ниточку к Казанцеву.

Андрей Игнатьевич ни с кем связывать не стал, велел сколотить собственную группу. И тут Берлянд удивил еще раз. Кроме друзей-шоферов из военнопленных, привлек к работе в подполье немцев — фельдфебеля Отто Шмидта и обер-ефрейтора Эриха Фидлера.

Мы с Майей как-то долго говорили об этом. Вспоминали Шпумберга, унтер-офицера Гарри. Шмидт и Фидлер сделали следующий, самый трудный шаг — повернули оружие против Гитлера.

Группа Берлянда была подпольной ячейкой на колесах. Казанцев пишет: «…Он выполнял мои задания по распространению среди населения издаваемой мною газеты „Крымская правда“. Был организован сбор средств для нашего отряда и теплых вещей. Через него же были переданы ценные разведданные».

Еще до ухода в лес Казанцев стал закладывать тайные склады. Работа была связана с особым риском и ответственностью. К сожалению, мы мало о ней знаем. Больше известен несчастный опыт самого начала партизанского движения, когда многие загодя подготовленные и щедро обеспеченные всем необходимым тайники были обнаружены, выданы или разграблены.

В сорок третьем создавать такие базы было, конечно, труднее, но хоть кое-что на самый крайний случай в резерве следовало иметь. И такой небольшой запас был создан. Подпольщики продолжали поддерживать товарищей и после того, как те ушли в лес.

…— Дай бог, чтобы теперь нас не перестреляли партизаны, — сказал обер-ефрейтор, когда снова тронулись.

Этого Берлянд и сам боялся. Боялся все время. Армейский номер на машине и то, что рядом сидел немец в военной форме, облегчало проезд через контрольные пункты, избавляло от досмотра, но это же навлекало опасность со стороны своих. Знало-то о них всего несколько человек, а народу в лесу сейчас сотни. А ну как пальнет кто-нибудь или, не раздумывая долго, швырнет гранату…

Предстояло ехать густонаселенной долиной — вначале вдоль течения одной горной речки, потом другой. Противник отсюда как будто ушел, села словно вымерли; партизаны, насколько было известно, оттянулись на южные склоны гор… Но в чьих руках Ялта?

Проехав еще немного, свернули в лес, загнали машину в кусты (береженого и бог бережет!) и решили ждать до рассвета. Подниматься ночью по горному серпантину, подсвечивая дорогу узеньким лучом, который пробивался сквозь маскировочный колпак фар, было невозможно.

Но начало сереть, и снова собрались в путь. Теперь надо было изо всех сил торопиться. Предстояло преодолеть многокилометровый подъем и непременно затемно, пока не начнет действовать авиация, пересечь голое Ай-Петринское плато. И все-таки решили сперва выслать на шоссе разведку. Отто с Иваном вернулись почти сразу же: в долине был противник. Так вот почему патруль с развилки не стал их преследовать! Там знали: далеко не уйдут. Или решили, что машины спешат сюда по какому-то срочному делу.

Проще всего было бросить все и уйти в горы. Нет! Не хотелось являться к своим с пустыми руками. А тут столько добра!

Осторожно прогрели моторы и забрались в лес поглубже. Вели наблюдение.

Чувство такое, будто оказались между жерновами. Ну что такое их крохотная группка в этой огромной войне! Зернышко, песчинка…

К концу дня находившиеся в долине румыны вдруг засуетились, пришли в движение, и вскоре к Севастопольскому шоссе потянулась колонна. Час спустя за нею проследовал оставленный, видимо, для прикрытия небольшой отряд.

Пора? Пора!

Я рассказываю о самой последней их операции, потому что располагаю кой-какими документами и свидетельствами. Уверен, что будни этой группы были еще напряженнее. Последняя операция привлекает и потому, что в ней вдруг раскрылось все свойственное южнобережному подполью. К нему ведь примыкало немало людей, которые ни в каких списках не значились, клятв и присяг не давали, никому не были подчинены, но готовы были выполнить поручение, просьбу, готовы были даже на крайний риск. Такими были и хозяева лесного домика на Ай-Петринском шоссе километрах в пяти выше водопада Учан-Су. К нему подкатили ночью 13 апреля обе машины.

Надо искать партизан, и один из хозяев отправился с этим заданием. Нужно спрятать машину — неподалеку все еще находились немцы и румыны, — и другой показал укромное местечко у озера Караголь, там, где теперь загородный ресторан, столь популярный среди курортников.

Южнобережный горный лес всегда прекрасен. Апрель — пора звенящих всюду водопадов, пора фиалок, ландышей, первых золотистых цветочков кизила. Но в апреле лиственный лес еще гол. На рассвете решили замаскировать, забросать машины ветками. Не успели. Самолет-разведчик — «костыль», как его называли, — появился внезапно и застал врасплох. О дальнейшем можно судить по документу, составленному тогда же и подписанному командиром 1-го партизанского отряда Сергеем Лаврентьевым: «Гитлеровский самолет обнаружил хорошую мишень у озера и все четверо оказались раненными в результате сброшенных бомб и пулеметного обстрела. Наиболее сильное ранение — в голову, спину и руку — получил т. Берлянд…»

Как могли, перевязали друг друга, и, пока еще оставались силы, решили добираться к своим. «Истекая кровью, по лесным тропам он довел группу до лесничества…»

Спустя тридцать пять лет я дал Сергею Ивановичу Лаврентьеву — уже далеко не такому бравому и быстрому, каким был когда-то, — перечитать это, и он едва не прослезился.

— Сущая правда. Видать, он настроил себя так: дойти. Дошел до ручья, увидел своих и потерял сознание. Мой комиссар Мемет Молошников ходил потом к этим машинам. А Казанцев, когда ему доложили, сказал: «Надо спасать парня…»

Состояние остальных не внушало большой тревоги, но Берлянду нужен был хороший хирург. А где его взять в лесу?

И тут снова проявили себя люди этого маленького городка Ялты.

Казанцев решил послать за доктором Мухиным, тем самым, который в помещении тубдиспансера устроил подпольный госпиталь.

Пошли трое, вооруженные только гранатами. Известно имя одного — Иван Мавриди. Тоже из прекрасной и трагической семьи. Незадолго до этого был арестован его старший брат — Митя, снабженец партизан. Кто бы мог подумать, что под маской хитроватого торговца, эдакого потомка Улисса, скрывается ежечасно рискующий собой подпольщик…