Музыка стала лишь громче, крики— отчетливее, голоса начали хрипеть. Но все равно в моих ушах звучал лишь пронзительный писк— такой писк мы слышим когда ночью, одни дома вслушиваемся в тишину.

И этот писк могло остановить лишь пробуждение Америки.

И оно случилось— пробуждение.

Я успел отскочить в сторону. Америка с глухим стоном выпрямилась (насколько я мог судить по узкой полочке мне доступного обзора). Кроссовок наконец-то скрылся за ширмой. Она села, обхватив колени руками.

Наступила тишина и я уже подумал, что она спит (я был как бы за ее спиной и не мог видеть ее лица). И вдруг я услышал. Услышал судорожные всхлипы, словно она сама удивлялась, почему плачет. Они были такими разрозненными и тонкими, но вскоре переросли в настоящую истерику с полным комплектом подобающих звуков— воем, вскрикиваниями и скрежетом зубов.

— Мааааама, — проревела Америка, и я услышал, как она шлепнула ладонью по ванне. — Маааама, маааамааа, кто-н-ик-нибудь придиииите сюдаааааа.

И тогда я просто вышел в поле ее зрения. Ее зрачки расширились, она закусила губу. Тушь размытым облаком лежала на нижних веках, глаза были красными и из них непрерывно текли слезы, делая черное облако еще более размытым.

— Америка?

— Джеймс?

Словно мы не видели друг друга лет десять.

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. Потом улыбнулась, не переставая плакать.

— Давай так, — она оглушительно шмыгнула носом, при этом не теряя привлекательности. — ты просто посидишь со мной в ванне, не спрашивая, почему я плачу. А я не буду спрашивать тебя, как ты так интересно быстро оказался в нужном месте.

Я улыбнулся. Она подтянула колени к подбородку. Я сел на другой край и свесил руку именно в том месте, где совсем недавно вздрагивал кроссовок Америки. Она смотрела себе в колени, вытянув губу уточкой— она не видела меня, не помнила обо мне в тот момент. А я и не стремился был заметным. Просто сидел и смотрел на голубоватый кафель.

— Знаешь что? — мозг, похоже, объявил мне бойкот, и пришлось «думать» сердцем. — А давай сейчас включим душ и просто постоим под ним? Ты смоешь тушь, а я— остатки нетрезвости.

— А потом спустимся вниз и опять напьемся?

— Да. Чтобы в голове все перевернулось.

Улыбка Америки уже давно сняла с меня остатки алкоголя, но я все равно стоял под ледяным душем. Мы оба были в одежде, оба очень быстро промокли. Мы стояли, соприкасаясь руками от плеча до ладоней. Там, к сожалению, наши пальцы не переплетались.

Я стоял под душем, боковым зрением следя за Америкой. Она позволила остаткам макияжа окончательно испортить себе личико и теперь лишь выжидательно глядела прямо перед собой, словно нам должны были открыть дверь и никак не открывали.

— Америка?

— Да?

— Пойдем?

— Зачем? Нам и так хорошо.

На самом деле я уже жутко замерз— душ был похож на снег, и я бы не удивился, если бы вода вдруг застыла в воздухе в виде льдышек.

— Ну ладно.

Америка вздохнула и повернулась ко мне:

— Ты знаешь, Джеймс, это так странно— быть не таким, как все в твоей семье.

Мое сердце дико забилось. Наверное, со стороны я мог показаться каким-то очень странным парнем, но в том момент меня ничего не интересовало. Я глядел на нее в упор. Я жаждал продолжения.

Но она не продолжала. Она тоже смотрела на меня. А я на нее. И все.

— Хотя…

Я так и не узнал, что «хотя». Она молча вылезла из ванной, я— следом.

— Ты видел чуваков на джипе? Улетные ребята.

— Да, видел. По-моему, они были пьяные еще до вечеринки.

— Это друзья Локи, — Америка стояла, облокотившись о раковину— Ту самую, в которой я умывался.

— Ммм, — а что мне сказать? Что я считаю и Локи и его дебильных друзей левыми парнями?

— Пошли, — Америка схватила меня за руку чуть дальше запястья. Ее длинные тонкие пальцы были холодными, просто ледяными. Длинные ногти, покрытые ярко-красным лаком, царапнули мою кожу.

— Куда? — «ку», я думаю, она еще услышала. А вот «да» потонуло в грохоте вечеринки.

И мы начали пить. Виски, шампанское, водка, джин, тоник, пиво, вино, мохито и другие всевозможные коктейли— чистое безумство, но нам нравилось. Мы пили и танцевали— я не смогу забыть дикий взгляд каре-зеленых глаз Америки, ее летящие по кругу черные волосы, ее грубоватый низкий смех. Мы падали с танцпола на диванчики, по пути хватая выпивку.

Потом мы побежали к бассейну. Мы не переставали кричать, визжать, улюлюкать, материться— все это было просто так, чтобы не заскучать. На улице было уже довольно прохладно, но после ужасно холодного душа мы этого почти не чувствовали. Люди вокруг казались нам не больше чем декорациями и значили столько же, сколько пластиковые стаканчики с бухлом у нас в руках.

Мы с разбега прыгнули в неожиданно теплую воду, задев парочку человек и обрызгав всех, кто там был. Я прыгал с открытыми глазами и под водой в моем сверкающем красками мозгу пронеслось— мы пьяны вместе. Это «вместе» превращало меня в полного идиота, от этого «вместе» мне и снесло крышу.

Иногда нужно делать исключение.

Мы вынырнули. Вылезли из бассейна, пошли за новой порцией бухла. Я уже не различал на вкус, что мне дают— обжигающую водку или нежное вино. Яркие краски, громкая музыка, горький вкус алкоголя во рту и холодный воздух— молодость не может сопровождаться одними лишь учебниками и зубрежкой, молодость не заканчивается школой и не ограничивается обязанностями школьника.

Потом Америка схватила меня за плечи и влезла ко мне на шею. Мы ржали на весь дом. Я бегал по этажам с ней на плечах, люди вокруг отскакивали в сторону.

Ко мне пару раз подходил смутно знакомый парень с длинными темными волосами— лишь потом я понял, что это Крис. Он все кричал что-то про «дом» мне в ухо, но я не слышал, а лишь кивал как идиот головой и ржал.

А потом Америка исчезла. И веселье как-то закончилось. Она теперь веселилась с другими— друзьями Локи. Когда я вышел на улицу— вышел, я больше не бегал с дикими криками, — она садилась в громадный джип, тот самый, с большими прожекторами.

И я начал плакать. Лег на холодные неприятные ступени и заплакал. Когда я бегал с Америкой я все время кричал ей «я люблю тебя!», а она говорила «я тебя тоже!» И мы смеялись. Вместе.

А теперь она наверняка смеялась с теми парнями.

Я побрел домой. Толстый парень— Тони, его ведь так зовут? — сказал, что Криса нет уже примерно часа три, он ушел домой. Я опять заплакал, но толстяк сам был невменяемый от бухла и травки и не понял, что это со мной происходит.

Я пришел домой. Умылся. Родители по-прежнему где-то были, хотя на часах уже давно мелькнула цифра «04:00».

Уже утро. А мне не спится.

Но потом я заснул и перед сном подумал, что от меня ужасно пахнет выпивкой, что я слышу вой сирен и знаю, куда едут скорая и копы. Я думал, что хочу все-все-все забыть— так, чтобы завтра не вспомнить. Думал, что Локи старше и сильнее меня, но если будет надо, то я даже всех его дружков с джипа перебью. И мне плевать, куда меня посадят— зато Америка меня запомнит.

Если в тот момент не будет такой же пьяной, как сегодня.

Глава 4

Ни для кого не секрет, что утро после бурной вечеринки— это просто полный отстой. Стоило мне открыть глаза, как я пожалел, что родился в принципе.

Комната плыла перед глазами. Родители, видя, что их тихий и примерный сын как минимум чувствует себя плохо (думаю, запах перегара от меня дополнил картину) просто сделали вид, что ничего не заметили (ибо им тоже было ой как фигово).

К вечеру мне стало малость лучше и я позвонил Крису.

— Привет.

— Джеймс? Знаешь, я просто поражен, ты не только остался в живых после этой ночи, ты еще и не потерял способность говорить.

— Ох, Крис… Это первый раз когда я пьяный в стельку.

— Был, да?.. Я надеюсь, ты не глушишь похмелье бухлом? А то смотри, так и до запоя не далеко.

Я глушил похмелье минералкой и таблетками, так что запой мне не грозил.