— Да, и ещё вес. Поддерживаю форму для футбола, — отзываюсь я, молясь, чтобы она прекратила сыпать комплиментами.

Одно дело, если бы она была похожа на обычную маму, но мать Пейдж из тех мам, вслед которым поворачиваются головы, где бы они не проходили. Темноволосая, голубоглазая и стройная, она более взрослая версия моей девушки. И даже не старая. Она родила Пейдж, когда ей было двадцать один, а это значит, что ей сейчас нет и сорока. Моей маме было сорок три, когда у неё родился я. Поздний ребёнок.

— Пейдж в своей комнате. Она себя нехорошо чувствует, но ты можешь подняться.

— Спасибо, миссис Николс.

Она безмятежно смеётся.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты называл меня Морин? Ты же часть нашей семьи.

Господи, она даже половины не знает.

Но я ни к кому из родителей моих друзей не обращаюсь по имени. Мои родители меня так воспитали, а от старых привычек трудно отказаться. Я только киваю её улыбающемуся лицу и отправляюсь наверх.

Ещё она единственная мать знакомая мне, которая не имеет проблем с тем, чтобы её дочь оставалась наедине в комнате со своим парнем. Но Пейдж как-то сказала мне, что её мать всегда была реалисткой, когда дело доходит до секса и всякого такого. Она поощряла воздержание, но, тем не менее, хотела, чтобы Пейдж была готова и защищена. Знание — сила, и так далее.

Ага, точно. Посмотрите-ка к чему это привело её дочь. Она залетела в восемнадцать.

Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт.

Я решительно стучу в дверь Пейдж, прежде чем войти внутрь, где нахожу её лежащей лицом в кровать.

Вздрогнув, она спешно убирает полотенце со лба, откинув его на прикроватную тумбу, и поднимается на локтях.

— Мне казалось, ты сказал, что приедешь не раньше обеда.

— Сестра приехала домой пораньше и забрала Тесс с Дагом на занятия по плаванию, поэтому мне не пришлось оставаться. — Я придвигаюсь к кровати. Обычно мои мысли заняты только тем, как бы присоединиться к ней и немного пошалить. Теперь же, всё о чём я могу думать, это то, как эти шалости повергли нас в такой хаос. Ведь так оно и есть. Один сплошной гигантский хаос.

— Почему ты тогда не позвонил и не сказал? — интересуется она чуть хрипло.

Понятия не имея, разозлит ли её или заставит плакать «Не знаю», я ничего не произношу и занимаю место рядом с ней на кровати. Она поднимается в сидячее положение. Длинные волосы запутались, на лице нет макияжа — хотя Пейдж и не часто красилась. Но сегодня она необычайно бледна.

— Как ты себя чувствуешь? — вместо этого спрашиваю я. — Твоя мама сказала, что тебе нехорошо.

— Не очень, — признаётся она, поморщившись.

— Похоже, у тебя была непростая ночка.

— Скорее, утро, — она странно смотрит на меня, и я впиваюсь в неё ответным взглядом. — Утренняя тошнота, — объясняет Пейдж.

— Ах да, точно. — Дерьмо, у меня в голове сейчас каша. Не получается мыслить ясно. — Я много думал обо… всём. Мне придётся перевестись в местный университет, так что я смогу жить дома, чтобы быть ближе к тебе и ребёнку. — Господи, надеюсь, она не ждёт предложения. Мы, может, и не слишком молоды для того, чтобы сделать ребёнка, но мы чересчур малы для брака. До этого мне ещё далеко.

Глаза Пейдж вспыхивают от эмоций, а губы начинают дрожать.

— Митч, ты уверен? — спрашивает она едва слышным, взволнованным голосом.

Уверен ли я?

Подавляю мрачный смех, потому что моя девушка смотрит на меня так, будто всё её будущее зависит от моего ответа. Она не хочет знать правды. Мне кажется, она не сможет выдержать моих слов о том, как я себя на самом деле чувствую и что мне хочется сделать.

Найти выход. Убежать.

Единственное, что останавливает меня — моя любовь к ней и мой ребёнок, которого она носит. Мощная комбинация для ответственности. Так что я закупориваю ядовитую смесь из гнева и обиды, которую, кажется, не могу стряхнуть, зарывая её так глубоко, насколько это возможно.

— Да, уверен. Тебе нужно, чтобы я был рядом, а мне надо найти работу. Может, у меня получится ходить на вечерние занятия. — Моя сестра управляет трастовым фондом, который я унаследовал, когда умерли наши родители. Даже с тем, что Диана настояла, чтобы я взял её половину, этих денег недостаточно для того, чтобы устроить жизнь, но их хватит надолго, если ими правильно распоряжаться. И ребёнку определённо достанется от них большой кусок.

Пейдж не часто плачет, но когда это происходит — как сейчас, например, — её слёзы принимают свою собственную форму криптонита. Поговорим о принятии нокаута. Да, это про меня. Я пойду на всё, кроме убийства, чтобы они прекратились. В этот раз я обнимаю её, стараясь не давить на грудь.

— Мне та-а-а-ак жаль, — всхлипывает она, пока моя футболка мокнет от её слёз. Я целую её влажную щеку, когда она сжимает мои плечи, а потом крепко обнимает за шею.

— Пейдж, я не виню тебя, — тихонько шепчу я ей на ухо. — Мы сделали, что смогли. Это не твоя вина, так что не нужно извиняться. — Логически я знаю, что это правда, но крохотная часть меня неизменно вопрошает, не могла ли она это как-то предотвратить, отчего я чувствую себя полным дерьмом.

Она начинает плакать сильнее, прижавшись ко мне.

Я понимаю. Контрацепция была на ней, и теперь она, наверное, чувствует жуткую вину. Если ребёнок изменит всю мою жизнь, я не хочу этого. Если бы мы не завязали с презервативами, и я не переложил ответственность за принятие противозачаточных полностью на неё, мы бы не оказались в такой ситуации.

— Ну ладно тебе. Мне казалось, ты обрадуешься тому, что я буду ближе. Помнишь, сколько раз ты жаловалась, что не видишься со мной? Теперь мы будем видеться чуть ли не каждый день, — дразню я, надеясь остановить её слёзы.

Она плачет ещё сильнее. Вдруг, всхлипнув, отстраняется и прикрывает рот рукой. Я слышу приглушённое:

— Кажется, меня сейчас вырвет, — после чего Пейдж срывается к двери, где возится целую секунду с дверной ручкой, пока та не открывается.

К тому времени, как я выхожу за ней в коридор, она уже в ванной, сидит, склонившись над туалетом.

Чёрт! Вот и утренняя тошнота.

Я тороплюсь к ней.

— Эй, ты в порядке?

Её выворачивает наизнанку. Конечно, она не в порядке, придурок.

Я официально бесполезен, как тренировочные колёса на Харлее. Но что парням делать в таких ситуациях, кроме как стоять на месте с таким видом, будто мы не отличаем задницу от локтя?

Закончив, Пейдж остаётся в полусогнутом положении с прикрытым завесой волос лицом. Когда она, наконец, отвечает, её взгляд не обращён ко мне.

— Пожалуйста, уходи. Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

— Хочешь я принесу тебе крекеров или что-нибудь ещё? — они же успокаивают желудок? Я знаю, что моя сестра буквально жила на них первые месяцы своих беременностей.

С всё ещё опущенной головой, Пейдж отходит к раковине и включает воду.

— Хорошо. Возможно, они помогут.

Она согласилась, но мне кажется, что ей просто хочется, чтобы я ненадолго ушёл. Наверное, никакая девушка не захочет, чтобы парень видел её такой. Когда я смотрю на неё напоследок, она выдавливает пасту на зубную щётку.

Вокруг тишина, когда я спускаюсь вниз и иду на кухню. Мне довелось состряпать здесь немало сэндвичей за прошедшие годы, так что я знаю, где то, что мне нужно. Я беру тарелку из шкафа над микроволновкой и нахожу коробку с крекерами в маленькой кладовке.

— Всё нашёл, милый?

Я дёргаю головой достаточно сильно, чтобы почувствовать боль. Миссис Николс стоит у входа, наблюдая за мной — на её лице ни капли подозрения. Тогда почему у меня ощущение, будто меня поймали на взломе с проникновением?

— Да… эм… да, всё хорошо, — поднимаю открытые крекеры. — Вы были правы, Пейдж плохо себя чувствует. Я подумал принести ей что-нибудь перекусить.

Неубедительно, неубедительно, неубедительно, неубедительно. Она увидит насквозь за этой уловкой с крекерами попытку успокоить желудок её беременной дочери.