С этими словами Абдулла встал и вышел, и в комнате воцарилась какая-то неловкая тишина.

— Кто это? — спросил Риера.

— Абдулла… торговец… у него лавка в Илмороге, — объяснил Мунира.

— И при этом отменный рассказчик, ха-ха! А как идет в ваших краях торговля?

— Ничего… он кое-как концы с концами сводит, — ответил Мунира, явно пытаясь сгладить неблагоприятное впечатление от внезапного ухода Абдуллы.

— В своей деятельности мы должны опираться только на собственные силы. Как вам известно, до независимости вся торговля была в руках индийцев. Теперь же африканцы управляют теми же самыми магазинами, и у них неплохо получается, иной раз их доходы даже выше, чем были у индийцев. Умение извлекать из торговли прибыль не является чертой, присущей какой-то одной расе. Он родом из Илморога?

— Не совсем. Он тоже из приезжих.

Риера откинулся на спинку кресла. Опасения его подтверждались. Это явно какой-то заговор, затеянный с целью опорочить его доброе имя. Его политические противники засылают в Илморог инородцев, чтобы баламутить мирных жителей. Он не забыл еще, что случилось с двумя посланцами, которых он отправил в Илморог, чтобы организовать чаепитие. Сам он был занят организацией этого чаепития в масштабах страны. Ведь идея нового культурного движения принадлежала именно ему и его друзьям. Они предложили ее очень крупному деятелю. Напряженность, возникшая в стране после убийства индийского коммуниста, заставила Ндери Ва Риеру и его сподвижников придумать это массовое чаепитие с принятием клятвы в вечной верности; оно казалось им идеальным выходом из положения. Но илморогцы прогнали его посланцев.

— А теперь, друзья мои, чем я могу быть вам полезен? Мы — ваши слуги, и неважно — мои вы избиратели или нет.

— Сэр, наши товарищи ждут в «Дживанджи-гарденс». Нас они только послали узнать, приехали ли вы.

— Так почему же вы не привели их сюда? — Он нажал кнопку с чувством явного облегчения; вошла секретарша. — Не могли бы вы сходить в «Дживанджи-гарденс» и пригласить всех остальных членов делегации в мой кабинет? Это ведь их кабинет, их дом, им нечего здесь опасаться.

— Погодите… Их слишком много, в этой комнате всем не поместиться. Лучше бы вы сами пошли к ним и там с ними поговорили, — сказал Мунира.

— Ну что ж, тогда не нужно за ними ходить… Мне так жаль, что вы вчера меня не застали. Я уезжал в Момбасу. Правительственное задание. Боже, до чего много работы! Но мы поклялись служить народу. Нет такого слона, который не мог бы поднять собственный хобот, каким бы тяжелым он ни был. Но прежде, чем я встречусь с остальными, вы, может быть, объясните, что привело вас сюда? — Сначала он хотел сразу пойти к делегации, но, вовремя спохватившись, решил подготовиться.

— Мы пришли, — сказал Нжугуна, — потому что знаем: ты наш сын. Вот уже полгода в Илмороге не было дождей. Скот гибнет. Нет такой хижины у нас в деревне, где не был бы съеден последний козел. Мы съели последние зерна маиса из прошлогоднего урожая. Тогда мы сошлись все вместе и сказали: «У нас есть сын, чьи губы близки к ушам нашего правительства».

Ндери Ва Риера все больше и больше мрачнел, слушая Нжугуну. Как член парламента от этого округа, он должен был узнать о засухе гораздо раньше. Если это станет известно всем, его противники заработают на этой истории политический капитал. Вероятно, они пронюхали про засуху и все это подстроили, чтобы посмотреть, как он. будет выкручиваться.

— Почему же вы не пришли сразу? — спросил он участливо, пытаясь в то же время придумать какой-нибудь выход из положения.

— Мы знали, что ты занятой человек. Мы знали, что ты загружен правительственной работой, иначе приехал бы к нам. Но мы тебя и избрали для этой работы — так на что же жаловаться? А еще мы надеялись, что начнутся дожди. Но ведь говорят, что бог на небесах не зря ест угали. Он послал нам эту женщину и двоих учителей, которые больше нашего понимают в городских делах. Они сказали, что нашему приходу ты будешь рад.

— Ну разумеется. Они были правы, и я им весьма благодарен, — сказал он, окидывая оценивающим взглядом Муниру и Карегу. А в сердце его закипало возмущение: «Явная же провокация. Мои враги придумали ловкий ход — действуют через учителей; а может быть, этот Мунира и сам не лишен политических амбиций, вот он и заигрывает с моими избирателями. Хм!» — Вы молодец, что поехали учительствовать в Илморог. Кто там… я забыл… инспектор просвещения в Руваини?

— Мзиго.

— И давно вы…

— Да мы, собственно, там новички. Я работаю немногим больше двух лет, Карега — только несколько месяцев.

«Так-так… Ох, уж этот Мзиго! Наверняка он их подкупил. Сеет в округе недовольство. Ставит мне палки в колеса». В нем все сильнее разгорались страсти политикана.

— Вы совершили долгое и трудное путешествие. Пойдемте же, встретимся с остальными. Я буду говорить со всеми сразу.

Они отправились в «Дживанджи-гарденс», и, когда подошли к, ожидавшим, женщины запели «Пять Нгеми», песню, исполняемую обычно при рождении мальчика или в честь возвращения героя-победителя. Вокруг тотчас же собралась целая толпа бродяг, безработных, ночующих обычно на скамейках парка, для которых всякое событие — религиозного ли характера, политического или уголовного — являлось долгожданным развлечением. Прием, оказанный жителями Илморога члену парламента, обрадовал Ндери и несколько успокоил, хотя опасения его не рассеялись. Нжугуна представил его так: «Наш блудный сын, которого мы послали в город, чтобы он помог нам получить нашу долю» и вновь воззвал к нему о помощи. Карега не мог полностью определить своего отношения к депутату, но, как и все остальные, возлагал на его речь большие надежды и внимательно следил за каждым его движением. Что же касается Ндери Ва Риеры, то он еще не выработал плана действий. Но политик всегда остается политиком, и вид растущей толпы возбуждал его, и вдохновлял, и даже напомнил волнующие дни конференции в Ланкастер-хаус, поездки в Лондон, толпы ожидающих в аэропорту, речи в Камкунджи, которые всегда сопровождались приветственными криками, от которых трепетало сердце.

— Ухуру!

— Ухуру!

— Ухуру вместе с КАНУ!

— Ухуру вместе с КАНУ!

— Долой врагов нашей свободы, завоеванной кровью!

— Долой наших врагов!

— Долой смутьянов и сеятелей слухов!

— Долой смутьянов и сеятелей слухов!

— Харамбе!

— Харамбе!

— Спасибо, друзья мои, Спасибо, граждане Илморога. Это самый счастливый день в моей жизни, с тех пор как вы отдали мне свои голоса и велели мне, вашему преданному представителю в парламенте, беззаветно сражаться за ваши интересы. — Он сделал паузу, подождал, пока утихнут восторженные аплодисменты. — Я узнал о ваших бедах. В них никто не виноват… и тем не менее я рад, что со своими заботами вы пришли к своему слуге. В чем смысл лозунга Харамбе? Работать сообща ради уничтожения безработицы и прочих наших недугов! Хотите?

— Хоти-и-им!

— Говори же! — ревела толпа.

Он снова выждал, пока стихнут аплодисменты. И вдруг, точно вдохновленный овациями, ясно увидел, как он сможет уязвить своих врагов и обратить их махинации себе на пользу. Идея была так проста, что он удивился, как она не пришла ему в голову раньше.

— Спасибо, друзья мои. Теперь позвольте мне кое-что вам посоветовать. Я надеюсь, вы будете внимательно слушать, потому что это касается всех — больших и малых, учителей и учеников: каждый должен будет чем-то пожертвовать ради общего блага и процветания Илморога.

Женщины целые три минуты приветствовали его криками, и это привлекло новых прохожих, служащих с Маркет-стрит, Мунди-Мбинги-стрит и Гавернмент-роуд, а также студентов университета.

— Я хочу вам предложить вернуться в Илморог. Соберите всю деревню, и пусть каждый пожертвует деньги по подписке. Можете даже продать часть своих коров и коз — это лучше, чем обрекать их на гибель. Пошарьте по своим карманам. Ваши лавочники, торговцы, вместо того чтобы рассказывать сказки, могли бы раскошелиться пощедрее. Создайте группу певцов и танцоров — тех, что знают народные песни. Гитиро, мутхуу, ндумо, мумбуро, мутунгусу, мвобоко и так далее. Наша культура, наша африканская культура, и наши духовные ценности должны составить истинный фундамент нашего государства. Мы пошлем, мы обязательно должны послать представительную делегацию в Гатунду.