«Вот, непонятно: кто и зачем?»

Вероятно, похищение имело смысл, посему Питер прикрутил к своей схеме еще один знак вопроса и выписал подсмотренное в книжке про Холмса слово «Мотив». Понятнее конструкция не стало, но выглядела теперь вполне себе симпатично.

— Мотив? — посмотрел на чертеж мистер Шнапс и надул усы. Тут мимо лобового стекла пролетела стайка воздушных шариков в новогодних шапочках и полосатых шарфах; все летуны дрожали и стучали зубами, но выглядели чрезвычайно целеустремленными. — Добдый день! — сейчас это, вероятно, значило «ну приехали!». — Кабы я сам понимал, уже все-о, — пряничный человечек развел ручками, — раскдыл! Пипиндук, ддуг ты мой седдешный, как думаешь, зачем кдасть Семицветика? Обычный же цветок!

— Ик! Не знаю. В шахматы играть?

Питер мог бы возразить, что цветки из северного сияния скорее относятся к редким и исчезающим видам (как было написано в одной заумной и трудночитаемой книжке про ландыши), тем более, играющие в шахматы, и наш герой сам бы не отказался иметь такой (но в любом случае ничего бы не стал воровать). Подумав, Питер нацарапал на листке:

«А вдруг цветок ни при чем, и все связано с г-ном Примусом?»

— Почему ты не говоришь? — спросил Пипиндук и довольно икнул, когда крекер в хвосте автобуса попытался сделать сальто, но из-за своей, извините, квадратности, шлепнулся на пол.

Питера от слов мухоморчика бросило в жар и холод одновременно — мальчик живо представил, что, едва «уголовное дело» (он не слишком понимал отношения геометрии и расследования, но звучала фраза умно и частехонько встречалась в детективных фильмах) закончится, ему придется вернуться в больницу. И опять пойдут долгие месяцы лечения, и будет та же палата, и то же окно — грязное, с паутинкой в левом верхнем углу…

— Болеет, неужели непонятно?! — поворчал маленький констебль и продолжил. — Быть может и связано! А-а-а… пчхы!!! Спасибо, спасибо! — предупредил он возможные «будьтездоровья». — Ух, говодила моя матушка: «Тводчество до добда не доводит». Скульптоды, понимаешь! Налепят всякого, а мне потом — ищи. Пдимус… Что я знаю о Пдимусе? Ничего я не знаю о Пдимусе. Пдимус, как Пдимус.

— Вчера Примус ездил в Плимут, — пожал шляпкой мухоморчик. — Рейс, ик, который в 16:20.

— Хмм, — мистер Шнапс глубокомысленно почесал цилиндр и до конца дороги впал, как понял Питер, в еще более глубокомысленную задумчивость, которая, несомненно, выдававала в пряничном человечке истинного профессионала.

Сам мальчик написал в блокнотик «Зачем Примусы ездят в Плимут?», обвел фразу тремя жи-и-ирными кругами и стал над ней размышлять. По всему выходило, незачем. Ибо, насколько Питер знал примусы, те вообще были мало склонны к каким-либо перемещениям (да и к скульптуроделанью, прямо скажем, тоже).

За окном (пардоньте, за пудингом!) снежные поля сменил частокол сосен — храпящих, сопящих и причмокивающих. Временами то на одном, то на другом стволе приоткрывались сонные глаза и недовольно смотрели на автобус. Тут Пипиндук один раз остановился, чтобы подобрать дородную фрау Штрудель с племянницей Тарталеточкой; мадам всю оставшуюся дорогу охала и ворочалась, а молодая особа благоухала и вежливо покашливала, как умеют благоухать и вежливо покашливать исключительно в роду Тарталеток и некоторых Профитролей.

Глава 2 с хвостиком,

в которой повествуется о трудной жизни ботинок

Чудной городок показался из-за поворота настолько ярко, шумно и неожиданно, насколько можно себе вообразить.

«Да, я определенно сплю».

Представьте себе улицы, заметенные сахарной пудрой, домики из дрожжевого теста, их глазурированные крыши и витражи из разноцветного мармелада. Представьте, как тут, там, сям — везде, где только можно, — ходили, бегали и прыгали множество пряничных человечков, а также лягушек, тюленей и ягнят из белого и черного шоколада (а некоторые — и в полоску). Все они оделись в рождественские наряды с мишурой и носили алые шапочки. А еще карамельные трости самых разных цветов — прям как у мистера Шнапса.

— Пдиятно, понимаешь, домой веднуться, — смахнул слезу маленький констебль и дернул себя за ус.

Напарники вышли на центральной площади, и, попрощавшись с Пипиндуком, направились к месту преступления. Питер при этом все вертел головой и никак не мог понять, какому созданию больше удивляться. Мэру ли городка — Торту Батенбергу из бисквита в шахматную клетку из желтого и розового коржиков и с марципановой глазурью; булочке Салли Лан, до того пышной и на дрожжах, что становилось завидно. А может быть, печенью Оливеру в сырном плащике с гербом?

— Смотрите, смотрите! Настоящий мальчик! — показались из-за угла Батские булочки-хохотушки (с кулончиками из запеченного сахара и россыпью цукатов).

— Хихихи! — засмеялись одни.

— Хахаха! — загоготали вторые.

— Хохохо! — схватились за животики третьи и побежали рассказывать новость подружкам.

Питер попытался было засмущаться, но тут взгляд его уткнулся в домик и табличку на нем «Примус Парабеллум, скульптурных дел мастер». Вполне себе обстоятельное строение с чадящей трубой, черепицей из пурпурного рахат-лукума и соломковым заборчиком. Имелся там и садик, полный снега и греющихся под ним статуй, и еще одна маленькая табличка на калитке: «Осторожно, злой ботинок».

— Спокойствие! — уверенно поднял карамельную тросточку мистер Шнапс, пока мальчик размышлял, чего бояться больше: кусачих кроссовок, сапог или тапок. — Я знаю подход к обуви, — и смело вошел внутрь.

Из будки рядом с тропинкой раздалось «Ррр-ррр».

— Цыпа-Цыпа, иди сюда мой ходоший, — ответил гундосо пряничный человечек.

— Ррр-р? — навстречу выскочила старый ботильон, у которого меж носком и подметкой торчали вострые-вострые зубы. Шумно гавкнул, проревел, как лев, и запрыгал к Шнапсу.

— Цыпа! ЦЫПА!!! ЦА-атступаем! — возопил тот и шмыгнул за калитку.

— Пожалуй, ффф, — маленький констебль тщетно пытался отдышаться, — пожалуй, стоит подаботать… над техникой. Уффф.

Так, — пришел он наконец в себя. — Педеходим к плану «В», — детектив приложил ладошки ко рту и заорал. — Пди-мус!!! А-а-аткдывай!!! А-а-пчхы!!! (последнее к делу, конечно, не относилось и вышло совершенно случайно).

Но мастер Примус так и не появился ни через пять минут, ни через десять, хотя пряничный человечек продолжал упорно взывать к хозяину дома, а ботиночек — рычать и гавкать за оградой.

— Я Примуса со вчерашнего дня не видал, — выглянул из здания напротив новенький электрический утюг. — А цветок и хорошо, что украли, так я тебе скажу, Шнапс.

— Добдый день! (подразумевалось, «ну и ну!») — задумчиво повертел ус мистер Шнапс. — Почему же?

— Не позавидуешь ему: стоять целый день на окне, да еще невидимым. Не погулять, не поиграть. Кроме зимних ночей, очевидно, только все в это время спят… Нет, к лучшему. Право слово, как вспомню о бедном цветке, аж нагреватель паром обдувается.

«Я тоже иногда кажусь себе невидимкой… Так странно».

Питер замотал головой и принялся думать в совершенно ином направлении: похититель должен был не раз гостить у скульптора или иметь отличные навыки укрощения, иначе бы кусачий ботильон поднял шум и гам на всю улочку. Мальчик не замедлил написать о догадке в блокнот и показал пряничному человечку.

— Точно. С самого начада подоздевад: несостыковочка тут, — махнул полосатой тростью констебль Шнапс. И поведал, как опрашивал вчера соседей, — ни крошечки подозрительного замечено не было. Напарники, не сговариваясь, обратили взоры на утюг, который шумно прихлебывал кофе на подоконнике. — Мсье Тефаль, не поможете пдойти мимо ботинка? Нам нужно еще даз осмотдеть дом.

— Да вы что! Я и на метр к этой сандале не подойду. Давно говорю: ботиночникам пора запретить держать обувь без намордника.

— Шифдуется! — топнул ножкой пряничный человечек. — Никогда, ддуг мой, не доведяй пдинтедам, элекдическим гделкам и утюгам. Все вдемя за ними глаз да глаз нужен!