— Фельетонист Лукерьев — это я. Будем знакомы. А тот, кто с вами говорил, всего лишь практикант… Способный, слов нет, но фельетонов пока не печатал… В отделе писем работает…

Усатый снял трубку местного телефона и, вызвав какого-то Васю Тарелкина, сказал:

— Это ты, Салтыков, он же Щедрин? Подожди, подожди, не перебивай, а слушай… внимательно. Ты что же себя за другого выдаешь?.. Ну как же этого не было, если… Как ваша фамилия? — отрываясь от трубки, спросил Лукерьев.

— Он тут ни при чем, — взмолился Алексей. — Он себя Лукерьевым не называл, я сам так решил…

— Ну уж ладно, — смилостивился Лукерьев, — прощаю на первый раз. А ты — раз взялся за это дело, то и доводи до конца… Ладно, ладно, прибегай скорей, не заставляйте себя ждать, ваше преувеличество!

Алексей не скрывал разочарования.

— А я-то думал, — сказал он Лукерьеву, — моим делом займетесь вы сами.

— Зря огорчаетесь, молодой человек… Ей-богу, зря. За Васю Тарелкина я отвечаю головой. Парень он талантливый и дельный.

— Уж больно мое дело сложное, — попытался было вставить Алексей.

— Потому я вам Тарелкина и рекомендую. Тарелкин не подведет! Ручаюсь!

Очевидно, желая придать своим словам как можно больше веса, Лукерьев взял со стола уже знакомую Алексею фотографию.

— Клянусь портретом Михаила Кольцова, что Вася Тарелкин не только хорошо расследует ваш материал, но и напишет отличный фельетон!

Алексей невольно улыбнулся.

Старый журналист и не ведал, что, стараясь во всем походить на своего учителя, Вася Тарелкин принял на вооружение не только его журналистские приемы, но и привычку клясться именем любимого фельетониста.

Лже-Лукерьев пришел, когда подлинный хозяин комнаты, забрав портфель, отправился «на объект».

— Ох и ругал же меня, наверное, старик? — спросил Вася Тарелкин, виновато опустив глаза.

Алексей отрицательно помотал головой и протянул Тарелкину письмо райздрава. Документ этот привел Васю в ярость.

— Только пришла эта бумажка не на мой адрес… — объяснил Алексей.

— А на чей же?

— На имя одной гражданки… Бурылина ее фамилия.

— А кто она, эта Бурылина?

Краснея и заикаясь, Алексей пустился было объяснять, но Тарелкин его перебил:

— Стоп! Хватит! Интимная сторона вопроса газету не интересует. Ступайте вниз, одевайтесь и ждите меня у лифта. Сейчас же мчимся в райздравотдел. У вас, простите, — смущенно спросил Тарелкин, — деньги на автобус есть?

— Есть даже на такси.

— Тогда еще лучше! — обрадовался журналист. — У нас в отделе одна автобусная карточка на четверых. А до гонорара больше недели… Только я на минутку в секретариат сбегаю, — предупредил Тарелкин. — Поищу Лукерьева… Верно ведь, симпатичнейший старик?

Ждать Алексею пришлось долго. Он уже подумал, не случилось ли чего с Тарелкиным, как вдруг услышал лихой, разбойничий свист и увидел автора будущего фельетона, спускающегося по лестничным перилам.

Перехватив укоризненный взгляд лифтерши, наблюдавшей его спуск, Тарелкин заговорщицки толкнул в бок Алексея и с непостижимой быстротой прошмыгнул в дверь.

Однажды Алексея вызвали в заводоуправление и сообщили, что приходил представитель обкома профсоюза и хотел с ним поговорить…

— Чего я ему вдруг понадобился? — недоуменно спросил Алексей.

— Не иначе как чепе, — объяснил завкадрами. — Они, эти инструктора, просто так не приходят. Им обязательно чепе нужно, чтобы прийти.

— Но вам-то он сказал, в чем дело?

— А кому же говорить, если не мне. Эх, товарищ Чудновский, товарищ Чудновский! — сказал кадровик с нескрываемой обидой. — Не ждали мы от тебя такой неискренности. Сказал бы прямо — хочу уходить на другое место, там, мол, и зарплата больше, и работа полегче. Хитрить-то зачем?

О приходе инспектора, как и о причине его появления, быстро стало известно во всех цехах.

Как ни старался Алексей убедить людей, что он и на этот раз стал жертвой злой клеветы, ему не верили. Даже друзья к его заверениям относились несколько иронически. Нашлись и такие, которые, не желая вдаваться в подробности, обвиняли Алексея в двойной игре и в погоне за длинным рублем.

Определеннее всех высказался профгрупорг.

— Не понимаю, — рассуждал он, — зачем Чудновский дурачком прикидывается? И в магазине, говорит, в этом не бывал, и в обком союза не жаловался!

— Случается, что человек что-нибудь сделает, а потом про это забудет, — пыталась вступиться за Алексея нормировщица Лида.

— Для этого не меньше литра выпить надо, — гнул свою линию цеховой сторож Захар Захарович.

— Да не пьет он вовсе, — вмешался секретарь комсомольского бюро.

— Разные бывают случаи, — возразил кадровик, — один пьет за столом, а другой за столбом… Вот, например, в Англии, взять хотя бы тамошних леди, аристократки, можно сказать высший свет, а по статистике — тридцать процентов этих самых леди страдают тайным алкоголизмом и хлещут водку покрепче другого докера!

— Есть такие леди и у нас, — снова вырвался вперед Захар Захарович, — в трезвом виде они всем довольны, а выпьют самую малость и ну куражиться — и то не так, и это не по-ихнему.

Надо сказать, что версия тайного алкоголизма кое-кому казалась наиболее правдоподобной. Но несколько человек, и в том числе комсорг и завкадрами, категорически настаивали на немедленном создании комиссии. Но никакой комиссии не потребовалось.

Буквально через час после того, как Алексей сообщил в редакцию газеты о появлении на свет еще одного клеветнического обвинения, на завод прибыл Василий Тарелкин. Поговорив с директором и предзавкома, он отправился в обком союза, чтобы лично исследовать находящийся там документ.

Теперь, просыпаясь, Алексей ждал очередного сюрприза.

Чертовщина не только не прекращалась, но с каждым днем и даже с каждым часом все больше набирала темпы, вспыхивая, как огни молнии, то в одной, то в другой части небосвода.

Всего за какую-нибудь неделю мало кому доселе известный Алексей Чудновский стал популярной личностью.

— Товарищ Чудновский? Говорят из радиокомитета. Сегодня в двадцать ноль-ноль слушайте передачу «Вам отвечает юрист».

Алексей понял — его ждет новая каверза. И не ошибся.

В назначенное время он сидел у приемника и собственными ушами слышал, как женский голос назвал его фамилию, имя, отчество и место работы. Потом у микрофона раздалось хриплое, старческое покашливание и заговорил сам юрист.

— Вы интересуетесь, уважаемый гражданин Чудновский, на каком основании заводоуправление отказало вам в выплате компенсации за сделанное вами предложение. Мы ознакомились с этим предложением, которое вы любезно приложили к своему запросу. Мы считаем, что действия заводоуправления совершенно правильны. Вы предложили регулярно смазывать ходовые части станка и при появлении первых признаков неисправности вызывать механика. Но это же известно даже ученику первого месяца обучения, и требовать за подобное предложение денежное вознаграждение по меньшей мере абсурдно. Мы надеемся, что вы сами подумаете о своей претензии и согласитесь с нашим мнением.

Не меньшее огорчение вызвала телевизионная программа, подготовленная, как сообщил диктор, по настоятельной просьбе того же Алексея Чудновского. Программа состояла из погребальных ритмов, приписываемых племени шуа-шова. В течение получаса на голубом экране мелькали лица двух барабанщиков и саксофониста.

Передача безусловно имела познавательное значение, но тем не менее вызвала бурный поток ругательных писем. В них на все лады склонялась фамилия Чудновского, а кое-кто даже предлагал судить этого Чудновского как инициатора «телешумодиверсии».

Алексей только тогда по-настоящему оценил действенность радио и телевидения, когда стал замечать, что добрая треть знакомых крайне неохотно отвечает на его приветствия, а находились и такие, которые вместо обычного «как поживаешь?» сердито укоряли:

— Зря ты, Алеша, свои вкусы навязываешь. Злой ты человек, если такие заявки на телевизор посылаешь!