Другое дело, когда мы встречались с уткой на поверхности океана и, вдоволь наговорившись, снова расставались до следующей короткой встречи.

Все нам благоприятствовало в этом запомнившемся мне путешествии. Погода стояла удивительно ровная. За все время я не услышал ни одного тревожного ультразвука, никто не тонул, никому не грозила опасность. Только где-то у самого входа в Индийский океан две акулы пытались напасть на моторную лодку, в которой находились четверо нетрезвых рыбаков. Акулы попались на редкость наглые. Одну из них мне удалось вывести из строя только после двухчасовой схватки.

А со второй, наиболее сильной и отчаянной, борьба могла бы кончиться не в мою пользу. И тут на подмогу пришла утка.

Увидя, что акула уже готова броситься на меня, утка ударила ее клювом прямо в глаз. Застонав от боли, акула замертво повалилась на спину.

Погибла акула от разрыва сердца, но я-то думаю, что настоящей причиной было… ее удивление.

Да и как не удивиться! Огромный, сильный хищник — и вдруг смехотворно маленькая утка. От такого зрелища не только акула, даже кит окочурится!

Я попытался тут же выразить утке переполнявшие меня восторженные чувства, но она опять прервала меня.

— Ерунда, — сказала она, хмурясь. — Не вздумайте только об этом рассказывать. Все равно никто не поверит!

Так оно впоследствии и случилось. Когда однажды на обеде у знакомых тюленей я попытался поведать о храбром утином поступке, меня просто осмеяли.

— Опять утка! — держась за животы, закричали тюлени. — И до чего же вы, дельфины, любите рассказывать небылицы!

Возвращаясь к событиям того незабываемого дня, хочу еще сказать о судьбе рыбаков. Благополучно выбравшись на берег, они устроили бурное торжество по случаю своего спасения.

— А пьют они, — доложила мне слетавшая туда утка, — за наше с вами здоровье!

И тут я впервые пожалел, что не могу разделить с ними компанию и провозгласить тост за скорейшую гибель всех акул, которые подстерегают нас во многих морях и океанах.

В долгом нашем пути мы коротали время, угощая друг друга анекдотами из подводной жизни. А героиней этих веселых историй почти всегда оказывалась морская ящерица, самое глупое и вместе с тем самое безвредное и бесполезное существо.

Все, от крокодила до кильки, знали морскую ящерицу и тем не менее относились к ней вполне доброжелательно. Ни в одном мало-мальски значительном водоеме у нее не было врагов. И понятно, почему. В подводном мире дураков хотя и не уважают, но и не обижают. Кое-где без них просто не мыслят нормальной жизни. Известен случай, когда энский водоем всячески старался переманить морскую ящерицу из другого океана, обещая бесперебойное снабжение самыми высококалорийными водорослями и высшими сортами морской капусты.

Не знаю по какой причине, но ни одно живое существо, обитающее под водой, даже в нетрезвом виде (здесь, как будет понятно позже, я имею в виду не только трезвость ума), никто не покушался на жизнь морской ящерицы. Уж на что вечно голодные, неразборчивые акулы и барракуды, даже они, увидя морскую ящерицу, брезгливо поводили носами и давали обратный ход. Что же касается самих морских ящериц, то они свято блюли законы вегетарианства, питались исключительно водорослями, не соблазняясь, даже в зрелые годы, рыбными блюдами.

В данном случае — как говорил мне прапрапрадед — действовал закон взаимного несъедания, а это и есть, пожалуй, самая прочная основа если не любви, то, по крайней мере, длительной и крепкой дружбы.

Вы не представляете себе, какие глупые штучки ежедневно отмачивала морская ящерица! То она потешала подводных зевак сольным танцем «подыхающая килька», то старательно выводила немыслимые трели в хоре морских петухов, то пускала фонтаны одновременно в четыре стороны.

Но больше всего она любила мутить воду, используя отпущенную природой всю механическую силу своего собственного хвоста.

Когда ее спрашивали: «Зачем вы, собственно, это делаете, какая вам от этого выгода?» — она высовывала широкий язык, удивленно моргала пустыми глазами и, кокетливо подпрыгивая, отвечала:

— А мне никакой выгоды не надо. Мне просто нравится мутить воду. Она всегда такая прозрачная, а когда по ней как следует ударить, то она уже совсем другая. Верно, смешно?

Другой бы на ее месте захлебнулся от стыда, но морская ящерица даже гордилась своею глупостью.

Немудрено, что со временем всем ее штучки настолько осточертели, что уже не вызывали смеха даже у примитивных миног.

И что самое удивительное — глупость морской ящерицы неизменно оставалась на одном и том же уровне. Даже возраст — а ей было почти двести сорок два года — ничуть не отразился на количестве выкидываемых ею номеров. Она и теперь «честно» выдавала все то же самое и в том же порядке, как и при моем прапрапрадеде.

Знатоки подводной медицины возлагали надежды на то, что с годами она обязательно должна поглупеть еще больше, но, увы, и этим надеждам не дано было сбыться.

Ко всеобщему удивлению, она продолжала оставаться все той же стабильной дурой. И даже репертуар у нее был тот же — знакомый всем с детства. Но то, что когда-то выходило у нее ловко и безотказно, то теперь производило жалкое впечатление. Вся сила ее заключалась в хвосте. Он составлял больше половины ее общего веса, а теперь, от многолетнего безрассудного употребления, пришел в полную ветхость, облысел, скрючился и при первой же ее попытке мутить воду — напоминал дрожащую от страха улитку.

Да, плохи были дела у бывшей знаменитости. О ней уже никто всерьез не говорил. Безысходная глупость не мешала, однако, ящерице быть тщеславной и завистливой.

На ее глазах становилась кумиром подводных жителей новая поросль молодых сильных и перспективных дураков и дурочек.

Даже такие неопытные и неуклюжие ее последователи, как рипус и макрель, вызывали у своих поклонников бурный восторг, а она сама была вынуждена довольствоваться жалким хихиканьем несовершеннолетних моржей и широко известных своей отсталостью кальмаров!

Хотя эту старую ящерицу я знал еще с детства, но личному своему знакомству обязан утке. Моя крылатая подружка, будучи существом добрым и отзывчивым, старалась помочь каждому, если это, понятно, было в ее силах. Потому-то, когда мы огибали заброшенную бухту, она вдруг замедлила ход и дала мне знак, чтобы я остановился.

— Тут среди четырех камней обитает старая морская ящерица, — сказала утка, — я должна передать ей один адресок и сообщить радостную весть.

Ящерица и действительно обрадовалась появлению утки.

— Это мой друг, дельфин, — представила меня утка.

— То-то, — сострила ящерица, — в вашем лице действительно есть что-то дельфинистское. Не правда ли, остроумно?

Заметив, что ни я, ни утка никак не реагировали на ее остроту, тщеславная старуха печально спросила утку:

— Ну как, ничего вы насчет моего хвоста не выяснили?

— Выяснила, — успокоила утка. — Ваш хвост можно заменить другим. И он будет такой же сильный, даже сильнее, чем прежде.

Услышав эти слова, ящерица даже всплакнула от радости.

— Перестаньте лить слезы, а лучше запомните, что я вам скажу, — утешила утка. — В малом тропическом проливе живет некий осьминог, как мне удалось узнать, он уже давно специализировался на пересадке хвостов. Правда, с ящеричными хвостами ему дело иметь еще не приходилось, но вы немедленно отправляйтесь к нему, и я уверена, что он вам не откажет.

— Но у меня же нет запасного хвоста, — опечалилась вдруг ящерица. — Что же он будет пришивать?

— Не беспокойтесь, — сказала утка, — по подсчетам одного умнейшего попугая, каждые пятьдесят лет от всяких случайностей погибает не менее двух ящериц, оставляя вполне еще годные малоношеные хвосты.

— Ах, как это хорошо, что они погибают! Как это радостно! — воскликнула, подтанцовывая, ящерица.