Собрание продолжалось. Поднялся Семен Лукич и попросил слова.

— Скоро ребята начнут учиться в школе, лето на исходе, а у нас очень плохо обстоит дело со столами, стульями и другой мебелью для школы, — сказал он.

Антон Семенович спросил, какой же выход из положения предлагает Семен Лукич, и тот ответил, что надо просить Комиссию помощи детям оплатить из причитающихся нам по смете средств хотя бы расходы на материалы — доски, гвозди, клей; тогда мастерские колонии быстро сделают сами недостающую мебель.

Все мы вопросительно поглядывали на Сидора Ивановича, ожидая, что он скажет. Сидор Иванович сделал, однако, вид будто слова нашего заведующего хозяйством никакого отношения к нему не имеют. Тогда ребята, считая момент самым подходящим, приступили к осуществлению своего плана – «подцепить Халабуду на крючок». Встал Алексей Новиков и сказал:

— Тут в одном деле требуются ваши разъяснения, Антон Семенович.

— А это дело к мебели для школы имеет какое-нибудь отношение? – спросил Антон Семенович, догадываясь, что сейчас начнётся атака ребят на Халабуду, что выступления и Семёна Лукича и Новикова заранее подготовлены.

Новиков на мгновение замялся, а потом весело ответил:

— Самое что ни на есть прямое!

— Ну, тогда говори...

— Митя Чевелий доказывает, что если какой-нибудь наш харьковский начальник приедет, то он имеет право без вашего, Антон Семенович, ведома или без ведома дежурного дать любое распоряжение колонисту и тот обязан это распоряжение выполнить! А по-моему, тут что-то не так... Приедет, к примеру, зимой кто-нибудь из начальников и скажет: «Бросайте, ребята, учиться, у меня тут есть дельце поважнее, мне на зайцев сходить охота, а одному скучно, давайте собирайтесь, ученье подождёт!» Что тогда делать? А некоторые начальники своими действиями так и показывают, что им до нашего ученья дела никакого нет. Прямо не говорят, а школу, чем надо, но обеспечивают! И даже в колонии на дисциплину внимания не обращают... Вот сегодня Митя Чевелий получил распоряжение... — Новиков не спеша полез в карман, достал справку, которую утром ему предъявил Чевелий, и, помахивая ею в воздухе, победоносно посмотрел на Сидора Ивановича.

Тот сидел в полном смущении, не зная, что сказать, и отводил глаза. Антон Семенович, сообразив, что ребята вынудили доверчивого Халабуду написать какую-то компрометирующую его справку, с улыбкой поглядывал на Сидора Ивановича, сидевшего с ним рядом, ожидая, как тот выйдет из этого весьма неприятного положения. А Новиков, продолжая помахивать справкой, с притворной нерешительностью спросил:

— Не знаю, зачитывать этот документик или, может, разорвать?

— Порви его к бису! – не выдержал Халабуда и, нагнувшись к Антону Семеновичу, прошептал: — Говорили о столах, стульях, шкафах, а тут, здорово живешь, на каких-то начальников из Харькова перешли. Скажи ребятам, что завтра дам распоряжение выдать все деньги на оборудование для школы... С ними только свяжись!

Сообщение Антона Семеновича о том, что Халабуда, обдумав нашу просьбу, нашел возможным ее удовлетворить и завтра уже можно будет закупать материалы для мастерских: потонуло в восторженных криках ребят. Новиков спрятал злополучную справку, так и не зачитав ее. Сидора Ивановича не качали только потому, что он успел скрыться за спину Антона Семеновича, умоляя защитить его от этих «дьяволов», которые вытрясут из него «не только столы, стулья и шкафы, но и душу со всеми потрохами»...

Ребята расходились весело и шумно. Чевелий, окрыленный победой, крикнул:

— Так как же завтра, Сидор Иванович, пойдем красноперов ловить?

— Уж ты, пустомеля первой категории, замолчал бы лучше! — погрозил ему кулаком Халабуда. — А между прочим, с нами, бюрократами, иначе и нельзя! — уже добродушно добавил Сидор Иванович и вместе с Макаренко направился к нему в кабинет.

Усевшись поудобнее в кресле, Сидор Иванович закурил трубку и не спеша, с удовольствием предался размышлениям вслух. Он говорил о достижениях колонии и при этом выказывал особые симпатии Антону Семеновичу:

— Как это ты так сумел ребят преобразовать! Еще недавно Куряж по кирпичику растаскивали, а сейчас в колонии только и разговору, что надо строить, — то строить и это строить. Вот в Подворском сельсовете трое твоих колонистов и агроном! Как послушаешь, как это Горгуль и другие авторитетно докладывают в сельсовете об усилении борьбы с кулачеством и бандитизмом, так и не поверишь, что еще год — два тому назад были беспризорными. На что уж твой Тоська Соловьев — скромный мальчик, а и тот сегодня пристал ко мне — не отвяжешься, — чтобы отдал я для библиотеки книги, которые у нас в Помдете в кладовой лежат. И скажи ты на милость, как он узнал про эти книги, когда мне самому про них ничего известно! Вот только не пойму я одного: отчего это ты не ладишь с нашими инспекторами? Ведь они ж институты кончали! Уступил бы им в чем-нибудь, а? Тогда общими силами двинули бы эту самую педагогику. А то ведь сам знаешь, плохо у нас с этим делом.

Антон Семенович насторожился, едва только Халабуда заговорил об «уступках инспекторам». Это была для него не новая тема. Но он никогда не допускал и мысли о возможности каких бы то ни было уступок в принципиальных вопросах. Отчеканивая каждое слово, он сказал Халабуде:

— А что, ежели я, Сидор Иванович, посоветую тебе уступить в чем-нибудь меньшевикам и эсерам, чтобы вместе с ними «общими силами» строить Советское государство?

— Ну, ты скажешь такое... То партийное дело, а это...

— А это что? Не партийное дело? А чье же? Может быть, инспекторов Наробраза? Нет, Сидор Иванович, воспитание молодежи — партийное дело, и ты как коммунист должен это понять. Ты только подумай, куда тянут меня все ваши Петровы, Брегели, Духовы, Козловы, Шарины и другие! «Боже сохрани как-нибудь влиять на ребят – их сознание должно развиваться самостоятельно!», «Нельзя учить ребят ненавидеть врагов, так как все люди – братья!», «Нельзя наказывать ребят за плохие поступки, так как это их ожесточит!» И так далее и тому подобное... Вспомни, что совсем недавно проповедовала Брегель: колонии нужно закрыть, а беспризорных, видишь ли, отдать на воспитание кулакам! А твой Духов и десяток его родственников, наводнивших аппарат Наробраза? Вспомни, сколько раз их вычищали из вашего аппарата. Почему же вы их снова восстанавливаете на прежнем месте? А ваш Петров, профессор, «крупнейший авторитет в вопросах воспитания», так воспитал своего сына, что вынужден был для исправления отдать его в колонию. Хороша и Козлова (Зоя)! Спроси наших новых колонистов, как она обучала их следить за мной и потом доносить ей. Конечно, и среди ваших инспекторов есть люди, понимающие и ценящие успехи и опыт колонии, но, к сожалению, они еще в меньшинстве и часто не решаются прямо выступить против наших врагов, — добавил Антон Семенович.

Насколько Макаренко был прав, можно судить по одному тому, что враги, о которых он говорил Халабуде, были впоследствии разоблачены на Украине как пособники кулаков, троцкисты, буржуазные националисты. Нужно вспомнить здесь и то, как сурово были осуждены нашей партией извращения педологов.

— Ты, Сидор Иванович, не думай, что нас никто не поддерживает! — продолжал Макаренко. — Я тебе назову тех, кто на нашей стороне. Это прежде всего работники детколоний, разуверившиеся в «помощи» Петровых, Брегелей и Шариных. Это рабочие-коммунисты с харьковских заводов, частенько заглядывающие к нам, чтобы собственными глазами посмотреть на нашу жизнь. Это бедняцко-середняцкое селянство, которое с нашей помощью объединяется в артели. Я не говорю уже о селянской молодёжи — она вся на нашей стороне. А сколько детей из кулацких семейств, познакомившись с колонией, ушло от родителей! А вузовская молодёжь! Ты думаешь, она не видит разницы между пустыми словами профессора и живой, творческой работой всего нашего коллектива? Знаешь, что мне напоминают писаки — составители всяких инструкций и проектов, окопавшиеся в Наробразе? Пузырьки на воде во время дождя: надуваются, лопаются и исчезают без следа.