— Корпоративные интересы, мисс Никсон, так как ваша нынешняя репутация расходится с тем, что мы ищем для Вишневой королевы. Мы не считаем, что вы могли бы внести ценный вклад в фестиваль в этот раз, и в действительности думаем, что вы нарушили условия контракта.

— Нарушила контракт? Вы шутите? — я моргнула несколько раз, но ее губы были поджаты, без намека на улыбку.

— Нет. Я вполне серьезна. Если вы посмотрите в свой контракт, копия которого есть у меня здесь, вы увидите, что согласились воздержаться от какого-либо публичного поведения, что дискредитировало бы королеву красоты на фестивале.

— Но... но это было семь лет назад! — пробормотала я.

— У контракта нет даты истечения срока. Однажды королева — всегда королева, — сказала она театрально.

— О боже мой. Так что теперь?

— Ваша корона и титул в настоящее время отозваны, и мы бы хотели, чтобы вы подписали это. — Она сунула еще один контракт передо мной — страница полная черного мелкого шрифта. — Здесь сказано, что вы понимаете, что ваш титул был аннулирован в связи с нарушением контракта, и вы больше не будете ссылаться на себя как на бывшую королеву, рекламировать себя как таковую или исполнять любые функции, которые могла бы выполнять королева.

— Серьезно? Я совершила ошибку! Разве не все мы совершаем ошибки?

— Вы были слишком публичны, мисс Никсон. Чересчур публичны.

— Это было просто телевизионное шоу! — но в своей голове я слышала слова Миранды Ривард: «Восприятие реальности, Скайлар».

— Это было реалити-шоу. Вы играли саму себя, — указала Джоан. — Мы бы оценили, если бы вы не говорили в прессе об этом и не упоминали это социальных сетях. Мы сами со всем разберемся.

— Говорить с прессой? Вы шутите? С чего бы я захотела вообще привлекать к этому внимание? — я оставила подпись в контракте, даже не прочитав его. Неважно что в нем говорится, мне уже все равно.

— Оставьте корону, пожалуйста. Это собственность карнавала.

Моя челюсть отвисла, и я прижала корону к своему животу:

— Вы не можете забрать мою корону.

— Да, могу. — Она указала ручкой на мою подпись. — Вы только что согласились вернуть ее.

Я хотела бросить корону в нее, но я собрала всю свою гордость и мне удалось аккуратно поставить ее на стол — сразу после того, как я сдавила этот глупый гребаный кусок дерьма из горного хрусталя голыми руками.

5 глава

Себастьян

После случившегося на пляже, я направился в спортзал. В колледже я понял, что тренировки оставляют меня сконцентрированным на настоящем времени и останавливают мой страх будущего. Когда я бегал или поднимал вес, или штангу, я думал лишь о том, что мое тело становится сильнее, мои мышцы упорно трудятся, мое сердце быстро колотится.

Это вынуждало меня оставаться в настоящем, помогало снять напряжение и гнев, и давало результаты, которые я мог видеть — четкую причину и следствие.

Однако пробежать лишнюю милю и добавить дополнительные повторы упражнений оказалось недостаточно, чтобы изгнать Скайлар Никсон из моей головы.

Но на самом деле это было своего рода приятно.

Потому что вместо тревожных мыслей, которые были у меня на пляже, моя голова была заполнена другими изображениями ее — приятными изображениями. Когда я доводил свое тело до предела напряжения, я думал о ее теле под моим, как она кладет руки на мою спину и приоткрывает губы. Я думал, как закроются ее голубые глаза, когда я скользну в нее, медленно и глубоко. Я думал о мягком стоне от удовольствия, который услышу, прежде чем она прошепчет мое имя и примет меня глубже.

Дома, в душе, я снова думал об этом, приветствуя эти мысли, пока вода стекала по моему телу, и взял член в руку.

Ох да, когда я дрочил — это была еще одна деятельность, которая позволяла мне быть сконцентрированным на настоящем. Так же и секс, хотя у меня не было его почти год. Черт, я скучал по нему. Но секс с незнакомыми людьми никогда не привлекал меня — хотя, мне, возможно, придется пересмотреть это, если я не хочу всю жизнь практиковать воздержание.

Или, может, секс с подругой...

Я сжал пальцы вокруг своего ствола и погладил себя длинным, жестким рывком, пока вокруг меня поднимался пар.

Боже, каково это будет — находиться внутри Скайлар? Вдыхать аромат ее кожи, смотреть, как она изгибается подо мной?

Я бы заставил ее кончить?

Она была бы громкой или тихой?

Любит ли она сверху?

Она бы позволила мне связать ее? Потянуть ее волосы?

Проникнуть языком в ее киску?

Мои руки действовали быстрее, жестче.

— Бл*дь, — шептал я снова и снова, когда мой член стал твердым как скала, а затем запульсировал в моей руке. Я застонал, когда напряжение во мне освободилось густой, горячей струей, мои мышцы ног напряглись и задрожали.

Для самостоятельного действия, это был чертовски хороший оргазм, и от этого я задумался… Должен ли я снова попытаться заговорить с ней?

Мгновенно голос вернулся.

«Не будь таким чертовски тупым! Ты думаешь оттого, что ты подрочил на какую-то подростковую фантазию, ты сможешь справиться наедине с ней?»

Мне не нужно оставаться с ней наедине. Я могу просто поговорить с ней. Быть ее другом.

«Нет. Ты не можешь доверять себе. Ты слишком сильно хочешь ее».

Я хотел спорить, сопротивляться.

Но у меня не было оружия, чтобы сражаться, не было слов, чтобы разразиться на этот гребаный призрак, который преследовал меня, следил за каждой моей мыслью и намерением.

После того как вытерся и оделся, я вытер плитку в душе и позвонил своему психотерапевту, чтобы узнать, примет ли он меня сегодня во второй половине дня.

— Сегодня у меня был срыв, — я не был любителем пустой болтовни.

— Ох? — Кен, любезный мужчина в очках и с густой бородой, скрестил ноги и терпеливо посмотрел на меня. — Как ты думаешь, что спровоцировало это?

Я нервно поерзал на диване в его кабинете.

— Я встретил кое-кого из прошлого, девушку, с которой учился вместе в школе.

— Подругу?

— Не совсем... на самом деле у меня не было друзей в старшей школе, в основном из-за моего странного поведения в предшествующие годы, но также потому что я замыкался в себе. Люди действительно не знали, чего от меня ожидать, но эта девушка… она была просто... милой. Несколько раз нас назначали партнерами по лабораторной работе на химии. Я нервничал перед школой, если знал, что мы будем работать вместе.

— Тогда у тебя были мысли по поводу нее?

Черт, да. И до сих пор.

— Никаких одержимых мыслей. Просто обычные мысли мальчишки подростка и обычное подростковое волнение рядом с красивой девочкой. Но это усугублялось тем фактом, что все вокруг считали меня сумасшедшим. Я считал себя сумасшедшим.

Эти годы были гребаным кошмаром — мой отец таскал меня от доктора к доктору, чтобы понять, почему я так одержим микробами, почему всегда всё считаю. Например, листья на деревьях или травинки, или линии на шоссе, почему я был так уверен, что ужасные события произойдут с теми, кого я люблю, из-за меня. Они перепробовали все: от называния всего этого подростковыми причудами до постановки диагноза депрессии.

Несколько психотерапевтов были уверены, что я в тайне виню себя в смерти мамы в аварии, когда мне было восемь, (она ехала забрать меня из дома друга) и верили, что страх причинения вреда вытекает из этого. Но они не могли объяснить моему отцу, почему я выключаю и включаю свет восемь раз, прежде чем выйду из комнаты; или объяснить моим учителям, почему я нажимаю на шариковую ручку восемь раз, прежде чем приступаю решать тест, или подсказать моим одноклассникам в средней школе на физкультуре, почему я должен играть во второй базе, а не первой или третьей. Я все еще помнил взгляды на лицах людей, который будто кричали «какого хрена происходит», когда я пытался объяснить, что «два» — это хорошее число, потому что оно — четное, а еще лучше, что оно составляющая восьми, а один и три — плохие числа, потому что они нечетные.