— Сир, — неуверенно пробормотала она.

Следовало поклониться. Или сделать реверанс. Или нынче реверансы не в моде?

— Нет, не кланяйся, — словно прочел ее мысли принц. И через мгновение вдруг спросил: — Как твоя учеба?

— Хо… Хорошо. Все просто замечательно.

Иоланта все никак не могла перестать таращиться на гостя. Его черные волосы были чуть длиннее, чем на официальном портрете. Простая желтовато-коричневая туника хорошо смотрелась с темно-серыми брюками, красиво облегая подтянутое тело.

— Повеселилась вчера на матче? — поинтересовался его высочество, снова чуть улыбнувшись.

Откуда он узнал про матч? И почему смотрит на Иоланту именно так, как ей хочется, чтобы он смотрел — взглядом, полным обожания и чего-то похожего на жадность?

— Не хотите ли… не хотите ли присесть, сир? — Она как-то умудрилась сдержать дрожь в голосе. — И чаю? А еще у меня есть шоколад из кондитерской миссис Хиндерстоун.

— Нет, спасибо. Я только что позавтракал.

Иоланту охватывала все большая неловкость. Как спросить у правителя Державы, что, полымя его забери, он забыл в ее доме? И каким образом проник в чулан, который ни при каких обстоятельствах не мог оказаться порталом?

— Я тоже. У миссис Хиндерстоун. Она упоминала, что вы были у нее два дня назад.

— Да, забирал корзину для нашего пикника.

Нашего. Нашего! Неужели голова всегда так кружится, когда сбываются мечты? Иоланта ведь спит, и все это просто причудливый сон?

Принц подошел к ней так близко, что между ними и волосок бы не проскользнул. Так близко, что она могла рассмотреть узор на декоративных пуговицах его туники: на разделенном на четыре равных сектора гербе, который прежде Иола никогда не видела, были изображены дракон, феникс, грифон и единорог.

Так близко, что она ощутила аромат серебристого мха и облачной сосны.

Так близко, что, заглянув в глаза принцу, Иоланта рассмотрела каждую звездную пылинку в серо-голубых радужках.

— Я скучал по тебе, — пробормотал его высочество.

И поцеловал.

В горах, где она выросла, люди иногда сплавлялись по крутым быстрым рекам. Поцелуй принца показался ей точно таким же — полным опасности и приятного возбуждения. Он заставил сердце Иоланты забиться так сильно, словно оно вот-вот выпорхнет из груди.

Принц слегка отстранился и нежно провел большим пальцем по ее щеке, послав по коже подобный молнии разряд.

— Ради тебя, ради тебя одной, — тихо произнес он.

Неожиданно Иоланта почувствовала себя как-то странно, будто в ее голове закружились тысячи сверкающих огоньков. Воспоминания хлынули в череп мощным потоком. Она пошатнулась и схватилась за плечо его высочества.

Он приобнял ее за талию.

— Ну что, все возвращается?

Перед Иолантой развернулась ее тайная жизнь. Прилежная скромная кандидатка в магистры магических наук и искусств на самом деле была силой, стоящей подле трона. Все те долгие прогулки принца в Лабиринтных горах? Это время они проводили вместе, беседуя, строя планы и иногда мучительно размышляя над сложными задачами. Та историческая речь, когда принц заявил о своем происхождении и о реформах, которые должны сделать сихар полноправными гражданами, а не просто гостями королевства? Иола набросала основную ее часть, более того — именно она уговорила Тита на сей грандиозный шаг. А все лето после первого курса, как и добрую половину второго учебного года в Консерватории, вместо заботы о старой бабушке, живущей в горах, как думали все вокруг, она провела с его высочеством в образе адъютанта, помогая ему в военной кампании против остатков армии Лиходея.

И разумеется, не стоило забывать о Последнем Великом Восстании, в котором она сыграла ключевую роль. Вместе с воспоминаниями о потерях — Амара, Уинтервейл, миссис Хэнкок, отец Тита, учитель Хейвуд — на Иоланту накатила грусть. На мгновение она почувствовала жуткое отвращение при мысли о леди Калисте и Арамии, которые жили в изгнании вместе с принцем Алектом.[1]

А затем — неподдельное счастье при виде стоящего перед ней молодого человека.

С ним она прошла через пекло войны. С ним изменила мир. С ним ее навсегда связала судьба.

Иоланта ласково провела пальцем по его брови.

— Тит.

— Для вас я «сир», юная леди, — поддразнил он.

— Ха! Только если ты будешь называть меня «моя надежда, моя молитва, моя судьба».

Тит грозно сверкнул глазами.

Иоланта рассмеялась:

— Как ты смеешь использовать бедную девушку, которая восхищается героем?

За что удостоилась еще одного грозного взгляда.

— Я же столько раз просил не вспоминать обо мне. Но разве ты послушаешь? И вот, стоило ошибиться со временем, и ты смотришь на меня так, словно тысячу лет провела на коленях в молитвах обо мне.

Иоланта хмыкнула:

— Я и правда вела себя довольно жалко, тоскуя по тебе.

— Не более жалко, чем я. Ты даже не представляешь, насколько тяжело каждый раз ждать целую неделю, прежде чем мы снова увидимся. Мне до сих пор иногда кажется, что любой, у кого есть глаза, мог раскрыть наш секрет на твоем выпускном, хотя я изо всех сил старался не выделять тебя из толпы сокурсников.

Никто ни о чем не догадался, но вскоре все изменится.

Иоланта всегда намеревалась учиться в Консерватории под вымышленным именем. Но сомневалась, стоит ли помимо этого воспользоваться также ложными воспоминаниями, чтобы свободно и без забот наслаждаться студенческой жизнью, не отвлекаясь то и дело на проблемы, с которыми придется сталкиваться Титу как правителю Державы.

В конце концов она решила попробовать, стребовав с Тита кровную клятву, что в случае необходимости он непременно ее призовет.[1]

В общем и целом она провела в Консерватории чудесные годы.[1] Но теперь, когда это время почти подошло к концу, Иоланте не терпелось стать самой собой. Как только она получит степень магистра, ее истинная личность будет раскрыта миру — Иола по-прежнему не могла чувствовать себя в полной безопасности, но больше не боялась рисковать. Ну а дальше… что ж, будет интересно посмотреть, как сложится ее жизнь.

Сегодня же она сделает по этому новому пути первый шаг.

— Готов к Четвертому июня? И к тому, что милый Купер будет бегать вокруг тебя, виляя хвостом?

Иоланта не видела Купера и остальных ребят из пансиона миссис Долиш с тех пор, как покинула Англию на воздушном шаре.

Тит застонал:

— Готов, насколько это возможно.

Она поцеловала его, улыбаясь во весь рот.

— Идем же. Сделаем его самым счастливым человеком на земле.

Купер с визгом оторвал Фэрфакс от земли.

— Боже, поверить не могу! Это правда ты!

Она рассмеялась и обняла его в ответ.

— Купер, старина. Слышал, ты все же избежал участи стать адвокатом.

Самым неожиданным поворотом во всей этой истории стало то, что Купер и Тит на полурегулярной основе вели переписку — регулярной со стороны первого и наполовину со стороны второго. Купер никогда бы не осмелился писать Титу, зато отправлял послания Фэрфакс на выдуманный адрес в Вайоминге, и все они попадали к принцу. В те первые годы после гибели Лиходея на жизнь леди Уинтервейл покушались уже дважды, и Тит рассудил, что отвечать на письма, пусть даже немагу, слишком опасно для Фэрфакс, которой полагалось быть мертвой.

Потому он сам писал ответы, направив свой талант ко лжи на сочинение небылиц. Тит находил успокоение в выдумывании сказок о Фэрфакс, сначала как о владельце ранчо в Вайоминге, затем как об управляющем отелем в Сан-Франциско, а позднее — как о бизнесмене в Буэнос-Айресе. А еще он получил возможность читать пространные путанные послания Купера, полные новостей об их старых друзьях. Сазерленд все еще не женился на отвратительной наследнице. Сент-Джон вошел в команду Кембриджа по гребле. Бирмингем стал прекрасным египтологом. Спонсоры жаждали вложить деньги в его раскопки, а на лекциях яблоку негде было упасть.

— Хвала небесам! — воскликнул Купер. — Меня вполне устраивает служба личным секретарем влиятельного человека. Я уже на полпути к тому, чтобы стать несносным старым пердуном.