Мельер оказался именно таким, каким Хадижа себе представляла: он с таким воодушевлением, восторгом, отдачей говорил о живописи и об искусстве в целом; он заражал своим энтузиазмом, заставлял остальных смотреть на привычные вещи под совершенно непривычным углом, помогал замечать другие, неизвестные ранее грани.

— Все знают картину «Ночной дозор» Рембрандт? — спросил он.

Студенты утвердительно закивали.

— Но не каждый знает, что на самом деле автор назвал эту картину «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рейтенбюрга». Искусствоведам, обнаружившим это полотно в девятнадцатом веке, показалось, что фигуры выступают на темном фоне, и ее назвали «Ночной дозор». Позднее обнаружилось, что темной картину делает слой копоти, а действие на самом деле происходит днем. Однако в сокровищницу мирового искусства картина уже вошла под таким названием.

— Тициан не дал имя своей картине «Любовь земная и Любовь небесная», — услышала Хадижа голос Луи. — Так картину начали называть лишь два века спустя. До этого времени у картины были различные названия: «Красота приукрашенная и неприукрашенная», «Три типа любви» «Божественная и светская женщины».

— Верно, — кивнул мужчина.

— У Христа и Иуды на картине «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи одно лицо, — подала голос одна из студенток.

Хадижа посмотрела на говорившую: миловидная девушка с короткой стрижкой и светло-карими глазами, было видно, что она отчаянно смущалась. Все девушки в мастерской и половина студенток, что обучались в Академии, неровно дышали к преподавателю Мельеру, стараясь как — то выделится, привлечь его внимание. И тут девушке это удалось, он посмотрел на подавшую голос с легкой иронией:

— Мадмуазель, вы, наверное, вычитали сию байку на просторах «всемирной паутины», а это не самый достоверный источник информации. Если бы вы потрудились заглянуть, к примеру, на страницы книги Джорджо Вазари, то там можно прочесть, что лица Христа и Иуды писались одновременно: «Для Господа Леонардо нашёл двоих натурщиков: граф Джованни… и Алессандро Кариссимо из Пармы», — а Иуда — образ собирательный и прототипа не имел.

— Простите, месье, — тут же покраснела выступившая студентка.

— Все хорошо, это просто урок к тому, что иногда полезнее посидеть вечер с книгой, чем в интернете, хотя пользу последнего я не отрицаю. Главное — не зависнуть на сайте с работами Рубенса, если вам нравятся дамы с формами, парни поймут, о чем я, — шутливо подмигнул он, и среди студентов послышались смешки.

Хадиже нравилась атмосфера творчества, когда тебя понимают с полуслова, когда рисовать по полчаса какую-нибудь деталь было нормально, когда на поиски нужного оттенка ты можешь потратить полдня и это никого не удивляет, а, наоборот, тебе могут и помочь, и подсказать.

Приезжая домой, она ужинала и буквально сваливалась спать, успевая перекинуться с Зейном несколькими фразами. Сам мужчина тоже не сидел без дела и иногда приезжал домой даже позже жены. Внутренняя отделка в здании клуба была завершена и теперь оставалось подобрать персонал, договориться с поставщиками, музыкантами, танцовщицами и пиар-менеджерами, чтобы об открытии «Нефертити» раструбили по всему Парижу и за его пределами.

В один из вечеров после учебы Хадижа, зная, что Зейн задержится по делам клуба, отослала водителя и пошла вместе с Жаком, Оди и Луи в кафе. Сегодня Мельер огорошил всех сообщением о Международном изобразительном конкурсе, который пройдет в Париже через три месяца, и что он отберет три работы студентов из своей группы, которые будут представлять Академию на конкурсе. Всполошиться было из-за чего: за призовые места выплачивают приличную сумму, а также грант на бесплатное обучение и помещение победившей картины в галерею современного искусства Лез-Аббатуа.

— Черт! Я просто обязан быть среди участников, — активно жестикулируя возмущался Луи.

— Эй, осторожнее! — посмотрела на парня Одетта, когда он едва не опрокинул стакан с молочным коктейлем, задев его рукой. — Мы все тут хотим быть выбранными, я уж молчу о том, чтобы победить.

— А тебе то зачем? — сел на свое место и, откинувшись на спинку диванчика, съехидничал Луи. — Твои рисунки годятся только для иллюстраций к детским книжкам. Хотя если ты сходишь к своему папочке-толстосуму, может, он и купит для тебя место в галерее.

— Пошел ты, Луи — фыркнув Оди, с шумом втягивала напиток через соломинку — настроение девушки явно испортилось.

Хадижа удивленно переводила взгляд с неё на парня и обратно. Сам же Луи, видимо, поняв, что перегнул палку, выглядел виноватым. Он порылся в своем рюкзаке и достал оттуда упаковку драже «Skittles», протянул Одетте.

Сначала она сделала вид, что не заметила угощение, но только Луи, с тяжелым вздохом, собирался убрать пачку обратно, как цепкие пальчики с красивым маникюром быстрым движением выхватили конфеты из его рук.

— Мир? — улыбнулся Луи, наблюдая как Оди с упоением раскрывает упаковку и горстью закидывает разноцветные драже в рот.

— Перемирие, — с полным ртом пробурчала она.

Оплатив заказ, они пошли в общую квартиру Жака, Луи и Одетты.

Войдя в квартиру, Хадижа, не имей она даже отношения к миру творчества, сразу бы поняла, что тут живут художники и студенты. Прихожая плавно переходила в гостиную, совмещенную с кухней. Три двери вели в две спальни и санузел. Ароматы масляных красок и растворителей смешивались с запахом чего-то съестного. Вокруг то тут, то там валялись листки с набросками, карандаши и кисточки. Полку возле телевизора практически полностью занимали книги по живописи, и классическая литература. Совершенно чужеродным предметом здесь, среди всего этого, смотрелась черная коробка игровой консоли, подсоединенной к телевизору, но мальчики есть мальчики, и поэтому Жак с Луи, а иногда в компании приятелей, устраивали виртуальные чемпионаты мира по футболу, хоккею и баскетболу.

— Проходи, — сделала приглашающий жест Оди, — чувствуй себя как дома.

— Но не забывай, что ты в гостях, — тут же откликнулся Луи с самой доброжелательной улыбкой.

— Не обращай на него внимание, — пожала плечами Одетта, — у Луи глупые шутки. Чувство юмора — это тот талант, каким Бог его не наделил. Так расскажи, как ты оказалась в приюте? Ничего, что я спрашиваю?

Хадижа покачала головой. За те несколько недель, что она знала Одетту, то поняла, что девушка с разноцветными волосами именно такая, какой представляется по первому впечатлению — веселая, любопытная, немного грубая, но в общем искренняя, как ребенок. Поэтому ее любопытство не было способом узнать новую сплетню и поскорей разнести ее остальным, ей и правда была интересна сама Хадижа.

— Ничего необычного. Мама погибла в автокатастрофе, отца не могли найти и определили в приют, — как можно более беззаботно ответила Хадижа, словно они обсуждали погоду за окном.

— Соболезную, — выдохнула Одетта, потупившись. — А как получилось, что тебя удочерили? На сколько я могу судить, то удочерять обычно стремятся малышей, а не практически взрослых.

— Вот тут все сложнее, — Хадижа задумалась — рассказывать о потери памяти не хотелось. — Отец нашелся, взял к себе.

— О! Совесть проснулась, — понимающе кивнула Одетта. — Хотя я думала, у мусульман не принято бросать детей. У них даже какой-то закон, что если супруги разводятся, то ребенка с отцом оставляют.

— Да, это так, — развивать тему больше не хотелось, она и так выставила отца не в самом хорошем свете. — Но отец просто не знал, где меня искать.

— Ну, прям бразильский сериал, только амнезии не хватает, — рассмеялась Оди, сама не зная, что права.

Хадижа почувствовала себя неудобно, особенно встретившись взглядом с Жаком, что колдовал над закусками на небольшой кухне, вместе с Луи. Девушке очень захотелось сменить тему:

— Какой красивый маникюр, — кивнула в сторону собеседницы Хадижи.

Оди посмотрела на свои ногти, покрытые ярко-желтым лаком, кислотного оттенка, и нарисованных на нем черных и белых следов от лап, и перевела взгляд на ухоженные, но абсолютно не накрашенные ноготки подруги.