Девушка смело шагнула в круг, умело повторяя движения танца матери. Они двигались синхронно, каждый поворот, движение рукой. Хадижа тоже заулыбалась, чувствуя себя абсолютно счастливой. Вскоре, со спины к матери присоседился отец. Он восхищенно следил за каждым ее движением, шагом и счастливо улыбался, но тут женщина резко повернулась и сразу прекратила танец.

— Уйди от меня, Саид, — зло сказала она, отступая на несколько шагов.

Лицо отца тут же становится сначала удивленным, потом печальным и в тот же миг злым.

— Я не буду твоей женой! Я не вернусь к тебе! — громко произнесла Жади.

Тут же музыка затихла. По толпе пронесся тихий шепот. Этот шепот все нарастал и превращался в слова «позор», «одалиска», страшное выражение «да проклянет тебя Аллах!». Девушка снова почувствовала себя маленькой растерянной девочкой, попавшей в плен жестоких обстоятельств. Горло внезапно сдавили рыдания, по щекам потекли жуткие слезы.

— Нет, нет, это моя мама… Не надо, — захлебываясь подступающими рыданиями, твердила Хадижа, поворачиваясь к толпе, но на лицах окружающих были лишь неизменные гнев и презрение.

— Мама! Мамочка! — Хадижа бросилась к Жади.

Та крепко-крепко ее обняла. Черное платье сменила светлая одежда и красивый нежно-голубой платок, скрывающий густые волосы. Ни гостиной, ни людей вокруг больше не было, и у Хадижи появилось ощущение, что мир вокруг завертелся и снова стал падать во тьму. Только собственное дыхание и бешенный пульс, стучащий в висках, еще олицетворял присутствие реальности.

— Все будет хорошо, моя принцесса. Моя маленькая Хадижа, — шептала Жади, все крепче и крепче прижимая к себе дочь, — Аллах хранит тебя.

С лица женщины медленно спадал румянец, заменяясь смертельной бледностью. В глазах гас огонек жизни, а в уголке ярко-красных губ появился кровоподтёк. Руки Жади ослабли, выпуская Хадижу из своих крепких объятий.

— Мама? Ма… — голос дрожит, а глаза не хотят верить этой ужасной картине, не хотят верить смерти родного человека.

Взгляд женщины застывает, словно у куклы, и девушка чувствует, как на ее руку капает что-то теплое. Она поворачивает голову и видит, что платок окрасился кроваво-красным цветом и маленькие капли мучительно срываются с него вниз. Девушка резко дергается в попытки убрать руку и тут же чувствует удар.

Хадижа проснулась. Она лежала на полу, подушка валялась рядом, а цветастое покрывало, которым была застелена постель, помято свисало с края. Видимо, она так металась во сне, что упала. Только вот, что ей снилось, Хадижа никак не могла вспомнить. Потерев ушибленный бок, девушка поднялась с пола. Да, давно она не падала с кровати, наверное…с самого детства. В приюте, особенно первое время, ее часто мучили кошмары; своими криками и безостановочным плачем она часто будила соседок, но, когда просыпалась, не могла ничего вспомнить.

В комнате было душно, может, это и было виной возвращения столь реальных кошмаров. Хотелось пить. Поискав в комнате графин с водой и не найдя ничего, девушка решила спустится вниз. В гостиной никого не было, и Хадижа, подчиняясь интуиции, пошла направо.

Тихие голоса дяди Али и отца из-за занавески. Девушка знала, что подслушивать чужие разговоры нехорошо, но имя «Зейн» заставило остановиться.

— Саид, не будь глуп, ты правда веришь, что сможешь устроить им фиктивный брак? — голос дяди Али был полон сомнения.

— А почему нет? С Жади это же вышло.

— Жади была взрослой женщиной, матерью, а не юной девчонкой. Вот Зейн возьмёт Хадижу в жены фиктивно, и как ты себе это представляешь? Что через год он разведется с ней, пусть даже не тронутой и без детей. А что потом? Судьба отвергнутой женщины или, в лучшем случае, второй, третьей или четвертой жены?

— И что вы предлагаете? — в голосе Саида, наконец, возникло понимание, — Если мы сейчас расторгнем свадьбу, Самат Абу Аббас узнает об этом, и все начнется сначала.

— Зачем же расторгать? — в голосе Али зазвучало удивление, — По мне, в данной ситуации ты нашел практически идеальный выход. Зейн, каким бы он ни выглядел со стороны, и какими бы свободными ни были его взгляды, истинный мусульманин, живущий по законам Аллаха. Единственное, что меня беспокоит, это отношения Зейна с семьей.

— Он не общается со своими родными, насколько я знаю, уже более десяти лет. Причина не известна даже мне, но, как я понял, в прошлом произошла серьезная ссора, — задумчиво произнес Саид.

— Человек без семьи, что дерево без корней, подует сильный ветер, и дерево упадет под его напором, но, с другой стороны, Хадижа, тоже потерявшая свои корни, в каком-то смысле, может стать настоящей семьей для Зейна, и дать ему опору, как и он для нее, — размышлял дядя Али, — А еще, так как у Зейна нет родственников, то он не увезет Хадижу к своей семье, и она останется недалеко от тебя.

— Вот тут-то я не был так уверен, — как-то печально произнес Саид.

Хадижа услышала шаги в коридоре и резко дернулась в сторону, чтобы не быть обнаруженной за таким постыдным занятием, как подслушивание. Из-за поворота появилась невысокая женщина.

— Хадижа? Что ты тут делаешь? — заметив девушку, высоким, немного неприятным голосом спросила она, — Это мужская часть дома!

— Я искала кухню, — краем глаза следя за занавеской, что осталось в стороне, за которой, видимо, скрывался кабинет дяди Али, ответила она, мысленно молясь, чтобы мужчины не вышли на шум.

— А! Конечно-конечно! — спохватилась служанка, — Иди за Каримой, — прошла она вперед, указывая рукой.

С кухни доносились аппетитные ароматы готовящихся на жару блюд. Служанки, перебирая травы, нарезая продукты или что-то помешивая в больших кастрюлях, переговаривались на певучем арабском языке и иногда громко смеялись.

Около окна, на ступеньках небольшой лесенки, отделяющей одну часть кухни от другой, сидела Зорайде. Ловко орудуя ножом, женщина чистила картофель.

— А я думала, что хозяйки дома ничего не делают, — подсела к ней Хадижа.

— Это зависит от хозяйки, — фыркнула Зорайде, — Сид Али обожает мою баранину и сразу заметит, если блюдо будет готовить кто-то другой. А ты проголодалась?

— Нет, — покачала головой девушка, — пить хочу.

— Сока? Чаю? Кофе? Недавно на рынке купила прекрасные кофейные зерна.

Хадижа не была особой любительницей этого терпкого напитка, но тут не решилась отказываться, и через несколько минут держала в руках чашечку с густым темно-яшмовым ароматным напитком. Кофе действительно был приятным, с чуть пощипывающим язык послевкусием шоколада.

— Говорят, на кофейной гуще гадают, — допив напиток, сказала Хадижа, рассматривая гущу осевшую на стенках чашки.

Зорайде, вздрогнув, посмотрела на девушку. На миг перед ней возникла еще совсем юная Жади, ласково упрашивающая посмотреть ее будущие.

— Да, я умею читать рисунки, — призналась она, — но это харам, грех, никто кроме Аллаха не должен знать свою Судьбу.

— Девочки в приюте особо не задумывались об этом, — пожала плечами Хадижа, вспоминая ночные посиделки, когда кто-то из воспитанниц принес книгу по гаданию, и они давились горьким дешевым напитком, пытаясь потом разглядеть на дне чашки силуэты предметов, цифр или животных.

— А ты хотела бы узнать свою судьбу? — спросила Зорайда, понимая, что если девочка попросит, то отказать ей не получится.

— Нет, — ставя чашку на блюдце, покачала головой Хадижа, — Иногда лучше не знать, ведь это не значит, что мы сможем изменить предначертанное. А так остается выбор, пусть и иллюзорный, но, все-таки, мой собственный.

— Ты мудрее, чем твоя мать в этом возрасте, — внимательно посмотрев на Хадижу, произнесла Зорайде.

— А какой была моя мать? — с любопытством спросила девушка.

— Жади, — женщина задумалась, — Веселой, очень упрямой. Она прекрасно танцевала. Жади долгое время жила вместе с матерью в Бразилии, и только после смерти Салуы приехала сюда, к дяде Али.

— Значит она тоже была «испорчена западом»? — вспомнила девушка фразу дяди Абдула.