Примечания:

*Используется фамилия актера Лусиана Шафира, так как фамилия Зейна в сериале не называлась.

Четырнадцатая глава

Хадижа никак не могла привыкнуть к новому статусу невесты. Хотя, по большому счету, привыкать особо было и не к чему. Мало что изменилось, только Ранья и дядя Абдул перестали гневно смотреть в ее сторону, словно она самая великая грешница этого мира, и гнев небес должен поразить ее в любую секунду, а теперь лишь провожали равнодушным взглядом. Да и в дом вернулась, пусть немного и натянутая, но спокойная обстановка.

С самим Зейном Хадижа виделась еще два раза. Первый, когда он пришел по какому-то делу к отцу, и они столкнулись в гостиной. Он сидел на диване в ожидании Саида, а Хадижа пробегала мимо из кухни с бутылкой воды. Она застыла от неожиданности и не смогла даже поздороваться. Зейн улыбнулся:

— Ас-саля́му ‘але́йкум, Хадижа.

— Ва але́йкум салам, — на автомате ответила она, — Что вы тут делаете?

— Дело к твоему отцу, — уклончиво ответил мужчина.

— По поводу свадьбы? — нахмурилась девушка; ей не нравилось, что что-то, напрямую касающееся ее самой, решалось за ее спиной.

— В том числе, — кивнул Зейн и продолжил, словно прочитав ее мысли, — Обещаю, я расскажу тебе, как только получу ответ от твоего отца. Хорошо?

Хадижа лишь пожала плечами, пора было привыкнуть, что она оказалась в мире, где последнее слово и право решать, в большинстве своем, стоит за мужчинами.

— Какой я неправильный жених, — вздохнул, сокрушаясь Зейн, — Пришел в дом невесты без подарка, — при этом на его лице возникло такое комичное выражение растерянности и вины. Хадижа поняла, что мужчина специально гримасничает, стараясь поднять ей настроение.

— Я тоже не слишком правильная невеста, — улыбнулась она в ответ, — Не умею готовить баранину и сладости, а больше тяготею к краскам и кистям, чем к золотым украшениям.

Они оба рассмеялись, представляя реакцию более приверженных к старым традициям родственников. А потом пришел Саид, и Хадижа поспешила ретироваться под недовольным взглядом отца, посмотревшего так, словно они с Зейном тут целовались, а не мило беседовали, при чем даже не стоя рядом.

Во-второй раз, примерно через неделю, автомобиль Зейна неожиданно появился возле ворот её школы.

— Твоему отцу пришлось уехать на деловую встречу, и я вызвался отвезти тебя домой, — объяснил Зейн свое появления, когда Хадижа несмело подошла к машине, — Садись.

Девушка послушно села в салон. Ее снова окутал запах дорогого автомобиля, к которому теперь примешивались нотки парфюма хозяина машины. Хадижа почувствовала, как от кончиков пальцев вверх пошли мурашки, а щеки предательски зарделись только от одной мысли, что Зейн рядом, и они наедине. Обозвав себя дурочкой, девушка дрогнувшими руками пристегнула ремень, и машина тут же, легко тронулась с места.

— Как школа? — после нескольких минут молчания начал разговор Зейн.

— Скоро экзамены, — пожалуй именно этими двумя словами можно было описать всю ту суматоху, что царила в школе, в равной степени, как среди учителей, так и среди учеников.

— Готова? — последовал следующий вопрос.

— Вроде, — пожала плечами Хадижа, — Экзамен — это всегда некая доля везения. Какой билет выпадет, в каком настроении придёт преподаватель.

— Ты права, — кивнул Зейн. — А куда думаешь поступать?

Хадижа посмотрела на Зейна с удивлением. Ее несбыточной мечтой было поступить в Художественную академию в Париже, но в связи с последними событиями она боялась заикнуться даже о художественном факультете в ближайшем колледже. Зейн продолжал смотреть то на трассу, то на девушку, ожидая ответа, и Хадижа решилась. Она рассказала о своей детской мечте стать известной художницей, которая переросла с возрастом в реальную цель.

— Мы с Жаком даже подали заявки с примерами работ, — закончила она свой рассказ, — только теперь я не Зои и не живу в приюте в Бордо.

Сказано все это было таким тоном, словно Хадижа скучает по своей прежней жизни. Отчасти это так и было. Да, она не знала ни своего настоящего имени, у нее не было семьи, но кроме одиночества, была и некая свобода: самой решать, что и когда делать и как дальше жить. Она отвечала только перед самой собой. Теперь же у нее была семья. Семья, которая требовала от нее определённого поведения и возлагала определённые надежды.

Видя, что девушка помрачнела и, отвернувшись, изучает вид за окном, Зейн глубоко вздохнул. Да, непростая ему досталась невеста. Даже западное мышление здесь было ни при чём. Зейн встречался со многими женщинами, среди которых были и те, для которых смуглый египтянин был экзотикой, как и для него светловолосые красавицы. И все они были просты в своих мечтах, желаниях, впрочем, ни мыслями, ни мечтами не одной из своих любовниц мужчина особо не интересовался: ему было достаточно их красоты, а им — его восторженных речей и страстного тела.

Только с Жади все было иначе, но по сравнению с дочерью, она тоже была проста. Она лишь хотела счастья, извечного женского счастья быть рядом с любимым мужчиной. Чего же хочет Хадижа Зейн угадать не мог, но он умел слушать.

— Хадижа, — позвал он девушку.

Она посмотрела на Зейна с небольшим удивлением, словно не ожидала его здесь увидеть, настолько погрузилась в свои воспоминания.

— Пожалуйста, обернись и возьми с заднего сидения коробку, — улыбнулся Зейн.

Хадижа отстегнула ремень и, потянувшись, взяла указанное. В этой самой коробке оказался деревянный кейс, и у девушки замерло сердце, потому что она уже догадывалась, что это может быть. Тихий щелчок, и крышка открылась. Под ней оказалось тридцать шесть цилиндрических мелков масляной краски в форме пастели. Прочитав название фирмы Хадижа замерла — они были баснословно дорогими. В Бордо, в специализированном магазине она долго вздыхала о подобном наборе, выложенном на витрине, но тогда сумма была для нее нереальной. Эти стоили дороже.

— Я не могу это принять, — Хадижа резко закрыла кейс.

Зейн устало вздохнул:

— Хадижа, ты моя невеста. Это моя обязанность дарить тебе подарки, — словно неразумному дитяти объяснял он, — Прими, мне просто будет приятно, иначе придется вернуться к более традиционному золоту, — шутливо добавил он.

Зейн улыбнулся, и Хадижа почувствовала волну тепла, проходящую по телу. Ей было приятно, что он запомнил ее фразу про краски. Что интересуется ее желаниями и мечтами, что ему не безразлично то, чего хочет она.

— Хорошо, — опустила взгляд Хадижа, — Спасибо, они просто шикарны, я и мечтать о таких не смела.

— Рад, что угодил, — поворачивая на дорогу ведущую к дому Саида, ответил Зейн, — По правде, я ничего не понимаю в таких вещах, и мои художественные творения не ушли дальше детских каракуль.

Девушка улыбнулась, представив себе смуглого черноволосого мальчика, старательно что-то рисующего на листке.

Автомобиль остановился у ворот.

— Еще раз спасибо, — зарделась Хадижа.

— Я готов подарить тебе все краски мира, если они вызовут на твоих губах улыбку, — ответил Зейн, заставляя девушку еще сильнее краснеть.

Попрощавшись, она выскочила из машины, чувствуя, как пылают не только щеки, но и шея. Проскочив мимо охранников, она поспешила в дом, в свою комнату. Позже, рассматривая и перебирая пастель в руках, она уже знает, что нарисует этими красками.

В клубе, как обычно был аншлаг. Молодёжь веселилась возле барной стойки и на танцполе, люди постарше заняли столики по периметру стен и на втором этаже, окунаясь в атмосферу востока и ожидая представления танцовщиц. Зейн исполнял ежедневную роль радушного хозяина мелькая среди гостей, здороваясь с мужчинами и осыпая комплиментами женщин. И тут среди гостей в деловых костюмах Зейн заметил знакомую фигуру. Лукас Феррас — он видел его всего раз, но ошибиться не мог. Он точно помнил некое непонимание и даже разочарование, когда увидел этого мужчину впервые. В Лукасе не было ничего, сразу привлекающего внимание, самый обычный, пожалуй, даже несколько отстраненный, холодный, как многие западные мужчины, что предпочитают держать свое сердце на привязи, а чувства в узде.