— Она верила в любовь, в свою Судьбу, хотела ее встретить, шла против воли сида Али, воли твоего отца. Не слушала никого, — перед глазами Зорайде возникла упрямая девчонка, гордо поднявшая подбородок:

«Я выйду замуж только по любви, или лучше остаться одной!».

— Это ее и сгубило, — на глаза женщины навернулись непрошенные слезы. Она быстро вытерла их тыльной стороной ладони, — Нельзя плакать по умершим — это харам, — ворча на саму себя, произнесла она.

— Такова жизнь, — обняв женщину, прошептала Хадижа, — Я пойду выйду на крышу, осмотрюсь вокруг, может, сделаю пару эскизов, — видя, что расстроила женщину, сменила тему девушка.

— Хорошо, я позову тебя, когда обед будет готов. Сид Али захочет всех собрать за одним столом ради такой радости.

— Если отец будет искать меня…

— Я скажу, — кивнула Зорайде.

Девушка бегом направилась к выходу из кухни. Зорайде, посмотрев ей в след, грустно улыбнулась, вспоминая как в свое время также, спеша куда-то из кухни выбегали и Жади, и Латифа, да и сама маленькая Хадижа…некоторые вещи никогда не меняются. Женщина протянула руку за грязной чашкой и непроизвольно взглянула на осевшую гущу. Силуэты двух людей*, повернутые лицом друг к другу — хороший знак, ее девочка будет счастлива, но тут же нахмурилась — с другой стороны, у самого края чашки виднелся силуэт буйвола**. Зорайде отставила фарфор в сторону:

— Аллах не допустит, что бы с Хадижей что-то случилось.

Кожаная красильня с высоты дома напоминала Хадиже палетки с акварельными красками. В каждом круглом или прямоугольном чане был свой цвет. Рабочие, сильные молодые мужчины, с помощью длинных палок вылавливали оттуда покрашенные шкуры и раскладывали по краю для сушки.

Карандаш скользил по бумаге: силуэты рабочих, очертание чанов и раскинувшаяся вдали пустыню. Девушка полностью ушла в свое занятие, поэтому, услышав голос отца, вздрогнула.

— Чем больше кусков они покрасят, тем больше денег получат, — сказал Саид, подходя к Хадиже, — Они красят также, как красили их отцы, деды и прадеды, никакой химии. Вон, там, — он указал на группу чанов, — где желтый цвет — это шафран или кожица граната, зеленый — мята, коричневый — кора мимозы, красный — паприка.

— И долго шкуры красятся?

— На покраску овчины и козлины уходит одна неделя. На покраску коровьей кожи — две, а верблюжья кожа в красильных ваннах и вовсе проводит целый месяц, — пожал плечами Саид, — Хотя верблюжья сейчас довольно редка, хозяева предпочитают катать туристов, чем сдавать шкуры.

Некоторое время они вдвоем наблюдали за рабочими трудящимися внизу. Один из них закатал штанины и спрыгнув прямо в чан, стал топтаться там. Это напомнило Хадижу сцену из старого фильма, где таким же способом давили вино из винограда.

— Завтра прилетят Мохаммед с семьей.

— А дядя Абдул с тетей Назирой? — морщась, вспоминая все те слова, что наговорила ей родственница, спросила Хадижа.

— Соберётся вся семья, — коротко ответил отец.

— А Зейн? — голос невольно дрогнул при произношении его имени.

— Жених появится здесь только в день свадьбы, — резче, чем хотел, сказал Саид.

Слова дяди Али были более, чем неприятны, но действительно открыли ему глаза. Брак, что они заключат через два дня, как бы он этому ни противился, должен быть настоящим. Ведь иначе незавидная Судьба отвергнутой жены коснется Хадижи. Смотря на дочь, такую спокойную, полностью отдавшуюся любимому занятию он осознал насколько от нее далеки все ценности, что прививают детям с рождения: семья, религия, продолжение рода, — Хадижа невольно стала одиночкой, привыкла быть сама по себе, и Саид не знал, как же это исправить.

Может быть, Зейн не лучший кандидат, но, с другой стороны, мужчина не мог отрицать, что между этими двумя уже протянулись какие-то невидимые нити. И друг уж точно не станет делать что-то против воли Хадижи, ломать ее, но, возможно, ему удастся вернуть ее к семье, вернуть ее…прежнюю.

— Прости меня.

Хадижа удивленно посмотрела на отца.

— Я знаю, ты не хочешь этого брака, — продолжил он.

— Ты не виноват, — пожала плечами девушка, — Знаешь, отец, я видимо начала понимать всю эту философию Судьбы и предопределенности. Все наши поступки, хорошие или плохие, значимые или мелочи влияют на будущие. Эффект бабочки… Нет, за Самата бы я не вышла, если бы даже меня вывели на площадь перед всеми людьми, и они бы начали закидывать камнями.

— Такого бы не случилось! — сжал ладони в кулаки Саид, — Я бы не допустил!

— Может моя Судьба выйти за Зейна, — улыбнулась Хадижа, и отвернулась, посмотрев вдаль, чтобы скрыть предательский румянец от одного воспоминания о мужчине, — Знаешь, когда сироты попадают в семью, когда их забирают в дом… Они очень стараются быть хорошими, не доставлять неприятностей, быть такими, какими их хотят видеть новые родители, но проходит время, и человек все равно становится собой, со всеми своими плохими и хорошими сторонами, и иногда детей возвращают. «Из-за них слишком много неприятностей», — говорят они, — «Мы не думали, что будет так сложно».

Хадижа обхватила себя руками. Она никогда не была «возвращённой», но видела таких, разочарованных, озлобленных. Клеймо «бракованности» — это даже хуже, чем быть просто обычной сиротой.

— Я тоже старалась быть хорошей. Стать той, какую ты помнил, — призналась она, — Но последние месяцы не слишком с этим справлялась.

Хадижа сама не понимала, что подтолкнуло ее на эту исповедь. Высказать вслух все то, что накопилось в душе, что не давало спать по ночам; возможно, в этом был виноват кошмар, содержание которого она не помнила, но какую-то непонятную бурю в душе он оставил, то ли атмосфера старого восточного города, где все подчиняется древним традициям и воле Аллаха.

Вдруг девушка почувствовала руки отца, что легли ей на плечи, и обернулась. На лице Саида уже привычную маску серьезности сменило смятение и нежность. Да, наверное, именно так смотрит любящий отец на своего ребенка.

Саид внутренне ругал себя. Он слишком зациклился на правильном и неправильном, на законах и традициях. Пожалуй, в чем-то он стал таким же ханжой, как и дядя Абдул. Слишком глубоко ушел в свои воспоминание о прошлом, о Жади, о маленькой Хадиже и упустил из виду одно единственное: эта незнакомая девушка и есть его Хадижа!

— Знаешь, твоя мать долго не могла забеременеть, — глубоко вздохнув Саид, — К тому времени как ты родилась, любой другой взял бы еще одну жену, а, может, и не одну, но я не хотел ни другую жену, ни ребенка от другой. Когда ты родилась, и я взял тебя на руки, то почувствовал себя счастливейшим из всех смертных.

Саид словно ощутил тяжесть маленького тельца на своих руках и еще замутненные голубые глазки, смотрящие на него, словно узнавая, здороваясь. В тот миг мир померк, сконцентрировавшись в одной точке и снова заиграл яркими красками. Он стал отцом!

— Ты моя любимая дочь, — заглядывая Хадиже в глаза, произнес он, — Какой бы ты ни была, чего бы ни желала и где бы ни выросла — этого ничто не изменит. Хочешь я отменю эту свадьбу?! И плевать на все эти разговоры, на Самата, на всех, кто захочет осудить!

Хадижа почувствовала, как защемило сердце и стало трудно дышать. Сейчас отец был именно таким, каким она представляла в своих далеких детских фантазиях. Тот, кто всегда защитит, выслушает и поможет. Верилось, что сейчас он способен отменить все это, увести обратно в Рио и, возможно, даже опустить в колледж. Девушка прикоснулась к его щеке ладонью в ласковом жесте и покачала головой:

— Нет, не надо ничего отменять. Мне кажется, я хочу замуж за Зейна. При том, я еще не разу не была на свадьбах, особенно восточных, — улыбнулась она, — Или просто не помню этого.

Саид грустно улыбнулся:

— Хорошо. Это будет самая красивая, богатая и шумная свадьба. А ты будешь самой прекрасной невестой.

Мужчина наклонился, запечатлев на лбу дочери легкий поцелуй. Прямо, как в прошлом, которое она не помнит.