— Я по семейному вопросу небольшой специалист, но думаю, батя, что ты прав, нечего ей в мужском обществе делать.

— Да ты, Семен, оказывается, ревнивый, — рассмеялась Надежда. — Тебе к расставаниям привыкать нужно, ты печник, а значит, часто разъезжать будешь, как суженую одну оставишь? — Она лукаво поглядела на него.

— Ты чего человека дразнишь, — вступился за Семена дед Василий, — люб он тебе, мабуть, да? От ты и раскривлялась.

— Отец, — укоризненно стукнула кулачком по столу Анфиса, — ты что такое говоришь? Не стыдно? Погляди, дочка покраснела от твоих слов. Тысячу раз тебе говорила, чтобы сдерживался. Что на уме, то и на языке. Верно, что простота хуже воровства. И ты, Сема, не обращай на деда внимания. Понравился ты ему, вот он и хочет тебя любыми путями возле себя оставить, и дочки родной не пожалел, в смущение ввел. Вот анчутка чертов.

— Я уже вашей Надежде делал предложение, но она мне отказала, старый, мол, я для нее.

— Да вы что меня сегодня до слез довести хотите? — рассердилась Надежда. — Какие такие предложения, если мы и знаем друг дружку всего несколько дней! Вон батя рассказывал, что он за мамой три года ходил, верно, батя?

— У, трепач старый, — покачала головой Анфиса, — чего это ты наговорил? А ты верь ему больше, дочка. Он ведь, как цыган, околдовал меня, в три дня окрутил и увез из дому. Отец мой так и не простил ему этого до смерти.

— Я ж тебя, Анфиска, в глазах детей хотел повыше поднять, вот, мол, какой она неприступной была. А ты все наши секреты расторохтела, ну так нехай тебе и хуже будет.

Посмеялись, а потом Семен начал собираться. Вышли с дедом на крыльцо.

— Если мне, батя, придется уехать, так ты остальные наши заказы сам выполни. Там дел немного, справишься.

— Надолго, Семен, уезжаешь? Хотя шо тебя спрашивать, все равно правды не скажешь.

— Скоро сам все узнаешь. Если не увидимся, так не поминай лихом, извини, если что не так.

— Ты это брось, хлопче, у меня и так с ночи сердце ноет, то ли к перемене погоды, то ли к неприятностям, господи, пронеси! Хочешь, я Квасова попрошу, шоб вин после всех ваших дел дозволил тебе у нас денек погостевать?

— Там, батя, видно будет. Однако мне в дорожку пора.

— Что, уже выходить время? — спохватился старик. — А я еще ружье не почистил.

— Да ты куда собрался? — удивился Семен.

— Меня, сынок, Квасов по старой памяти на фазанов поохотиться позвал. А я всегда готов старому другу помочь. Ты як же думал, Семка, если я старый, значит, и доверие утерял?

Семен, стараясь не привлекать к себе внимания, не прощаясь с женщинами, потихоньку выскользнул из избы и пошел к берегу. А на крыльце стоял старик Василий и провожал его добрым участливым взглядом.

На причале, как всегда в последние военные годы, было пусто. Старший лейтенант Семен Жарких отомкнул цепь, столкнул лодку в воду, стал загребать одним веслом, выбираясь по узенькому коридорчику между берегом и речным уловом, медленными, вкрадчивыми кругами гонявшим речную пену по взбугрившейся водной поверхности. Выйдя на речной простор, Семен опустил весла в лодку, и ее поволокло вниз по течению. Постепенно темнело, и уже труднее было рассмотреть отдельные деревья, росшие на крохотных лесистых островках близ берегов. За излучиной послышался всплеск — играл потайник — большой подводный камень возле берега, опасный для рыбаков, не знавших реки. Семен взял в руки весла. И вовремя, вдоль его стороны показался зеленец — берег с гладкой травяной поверхностью, иногда перемежавшейся россыпями речной гальки. Он затабанил правым веслом и тут же нажал на оба, заплескал короткими резкими гребками и ткнулся носом в песок, не торопясь вытянул лодку на берег. До встречи еще оставалось минут двадцать, и он, разминая ноги, прошел вдоль реки, внимательно оглядывая каждое деревце на фоне густеющего неба. Ветерок затих, и ни одна веточка не трепетала. Тихонько журчала вода. Замер и противоположный берег. Если бы Семен Жарких не знал, что сейчас на нем затаилось не меньше десятка людей и с минуту на минуту вечерняя тишина может разорваться грохотом выстрелов, свистом ракет и криками, он бы ничего не заподозрил в этом благостном спокойствии.

— Пора, — беззвучно прошептал он и негромко свистнул раз, потом еще дважды. И тут же затаил дыхание. Крона одного деревца дрогнула, и на берегу послышались чмокающие от влаги шаги.

— Кто идет? — тихим голосом спросил Семен.

— Это я, Ефим, не узнаешь, что ли? Здорово! Все забываю тебе сказать, Семен, с меня причитается за то, что ты нож у Виташева выбил. Если бы не ты, продырявил бы он мне мою шкуру, а она мне дорога как память о ее создателях: папе и маме. Все в порядке? Тихо?

— В деревне тихо, здесь вроде бы тоже.

— Вот и я думаю, кому мы в этот час нужны. А Сан Санычу неймется. Он и Семенычу покоя не дает, и всем нам. Пока мы с тобой болтаем, они небось уже весь берег облазили, все энкэвэдэшников ищут. Чего их искать, те по времени уже почивать должны. Темнота — это наше время, верно?

— Осторожность нам не помешает.

— Если бы осторожность, а то страх. Я тебе, Семен, честно скажу, что в жизни боюсь только одного старичка подколодного — Гришаней его кличут, ну, так тот с нечистой силой связан. А в НКВД берут простых людей, не стоит их пугаться. Гришаня предсказал, что перед смертью у меня на теле обязательно язвы появятся. Я сегодня к вечеру специально оглядел себя — и прыщика не нашел, слава богу, значит, мне еще долго жить. Ну, пойду Семенычу доложу.

Через несколько минут на берег вышла цепочка людей с грузом. Свалив его на землю, поспешили за остатками.

— Семен, — послышался голос Дигаева, — иди помоги нам, а по берегу пока Сан Саныч походит, прислушается, принюхается.

Потом укладывали в лодку продовольствие, рассаживались.

— Семеныч, — докладывал Жарких Дигаеву, — я, как и обещал, лошадок оставил возле баньки. Там же и куль с мукой. Но я смотрю, груза у вас так много, что вас и самих нужно будет запрягать. Во запаслись!

— Ладно, сержант, потом разберемся, кому из нас вьючной лошадкой работать, залезай побыстрее в лодку.

— Да вы что, Семеныч, мне ведь в деревню нужно. И так целый день от людей таился, все тишком да молчком, а мне ведь тут оставаться надо чистеньким. Я сейчас бережком, бережком и к себе. А вы лодку, как доедете, из воды вытащите немного, я за ней хозяина пришлю завтра.

— Сержант, не тяни время, сказано — без тебя не поедем, значит, так и будет. Ефим, Гошка, — позвал Дигаев, — помогите нашему снабженцу в лодку забраться.

Положение было безнадежным. Скрыться Семен Жарких теперь никак бы не успел, стреляли в банде неплохо. Ехать — значит, подставлять себя под пули своих же. Того, что бандиты заставят его переправляться с ними, он просто-напросто не предусмотрел.

Семен нехотя полез в лодку и присел на корме.

— Нет, сержант, на носу тебе будет удобнее, — услышал он ехидный голос Сан Саныча, и ему показалось, что тот злорадно улыбается, — так ты точнее нас к цели приведешь, не увидишь, так рукой нащупаешь.

— Ефим, Гошка, — снова позвал Дигаев, — ну-ка толкните наш корабль.

Бандиты нехотя выбрались на берег и, столкнув лодку в воду, полезли обратно.

Откуда-то нанесло туман, и он, вначале незаметный, легкий, начал сгущаться, размывая контур противоположного берега. Лодку сильно сносило, но Семена это не беспокоило, так как течение он учитывал в своих расчетах. До берега оставалось не больше десяти метров, и Жарких уже видел темный провал ложбины, по которой им предстояло подниматься к избушке. И в этот момент послышался раздраженный голос Семеныча:

— Эй, на веслах, притормозите маленько. Тише, орлы, вот так, а теперь пару рывков и поплыли вниз по реке.

Семен понял, что его план, согласованный с Квасовым и Богачуком, рушится, что атаман вносит в него непредсказуемые коррективы.

— Семеныч, — довольно громко, так что его было слышно и на берегу, сказал он, — нам здесь высаживаться нужно. Вон там в ложбинке наша банька.