И снова — на день-два домой. А потом — на другой участок. К Ярцеву, за которого он теперь все время будет беспокоиться. К Бородуле, способному натворить черт знает что...

Вот так незаметно и кончился отдых. Снова майор Серебренников был во власти своих повседневных дел. И Нина Терентьевна заметила это, вздохнула. Он был рядом, но уже отошел от нее и, конечно, несмотря на воскресенье, снова отправится в политотдел. Найдет повод.

В раскрошившееся дупло чинары влетела стрела. Пронзительный свист вскинул Серебренникова.

— «Последний из могикан!» — шепнул он с удовольствием.

За кленом послышалась возня:

— Я — Соколиный глаз. Приказываю сдаваться!

Серебренников увидел за стволом босую ногу и, изловчившись, сграбастал «Последнего из могикан».

— А я — Оцеола, вождь семинолов! — грозно ответил он.

— Пусти, пусти! — вырывался «Соколиный глаз».— Это нечестно.

— Почему нечестно?

— У меня дело.

— Ну давай.

«Последний из могикан» раздвинул длинные ноги в подвернутых брючишках и уставился на отца такими же, как у него, серыми глазами:

— Васька поймал мышь и съел.

— Ну и что?

— А если поймает десять мышей?

— Съест десять.

— А сто?

— Значит, сто.

— Ну, а тысячу?

— Тебя съест! — Серебренников бросился за улепетывающим сыном.

Нина Терентьевна с грустной улыбкой посмотрела им вслед и стала сворачивать плед.

ТЕЛЕГРАММА НЕ ПО АДРЕСУ

На десятый день после того, как при переходе государственной границы был задержан Рахматулло Абдусаломов, он же Умар Ходжиев, он же Абдулло Мухаммедов —агент американской разведки,— к начальнику телеграфной конторы одного из городов курортов зашел человек в сером спортивном костюме. Он был невысокого роста, худощавый, с продолговатым лицом. Прищурил широко поставленные, немного раскосые глаза и попросил разрешения говорить наедине.

Начальник конторы молча уставился на своего посетителя через роговые очки. Человек в спортивном костюме протянул ему удостоверение личности. Начальник конторы заглянул в красные корочки и прочел: капитан госбезопасности Харламов.

— Чем могу служить? — спросил он.

— Видите ли,— произнес Харламов,— не исключено, что в ближайшее время поступит телеграмма по этому адресу.— Он протянул собеседнику небольшой листок.—Необходимо, чтобы ее доставил надежный человек.

— Конечно,— начальник конторы поправил очки.— Скажем, Зоенька Пилипенко. Проверенный товарищ. Активистка. Народный дружинник.

Последний довод пришелся Харламову по душе.

— И, пожалуйста, предупредите меня сразу, как придет телеграмма,— заметил он, прощаясь.— Вот телефон.

Начальник конторы позвонил на следующий день.

— Сейчас приеду,— ответил Харламов.

На телеграфе его дожидалась маленькая, бойкая девушка. К борту ее форменного костюмчика был прикреплен значок ВЛКСМ.

Харламов познакомился с Зоенькой и объяснил, в чем суть дела. Зоеньке предстояло доставить телеграмму по указанному адресу некоему Степану Васильеву. Харламов предупредил, что, как ему известно, Степан Васильев по этому адресу не проживает.Однако ей нужно...

В общем, Зоенька все поняла, все хорошо запомнила и направилась выполнять поручение.

Идти пришлось далеко, на окраину города. Она долго шла глухими переулками, всматриваясь в номера домов, и, наконец, остановилась возле приоткрытой калитки.

На яростный лай бульдога вышел усатый старик. Зоенька узнала его и удивилась: это был известный дамский мастер дядя Вася. Но капитан Харламов запретил ей удивляться, и Зоенька сказала равнодушно, как человек, которому вовсе не интересно разносить чужие телеграммы:

— Товарищу Васильеву телеграмма.

— А, сейчас, сейчас! — засуетился Василий Васильевич и прикрикнул на бульдога.

Дядя Вася, должно быть, узнал Зоеньку по перманентной завивке и протянул руку для приветствия.

Зоенька подала ему квитанцию и карандаш. Бульдог перестал лаять, и Зоенька испугалась, что дядя Вася услышит, как стучит ее сердце. Однако дядя Вася, шевеля усами, спокойно расписался в квитанции и получил телеграмму.

Зоенька, как велел Харламов, тут же повернулась и пошла. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как дядя Вася окликнул ее.

— Постой, дочка!

Зоенька остановилась.

— А ну-ка поди сюда.

Ей стало страшно. Она невольно оглянуласы в переулке — никого. Зоенька собрала все свое мужество и, медленно переступая ногами, подошла к мастеру.

Василий Васильевич смущенно возвратил ей телеграмму:

— Ты что же, милая, не по адресу вручаешь?

— Как не по адресу? — осмелев, спросила Зоенька.— Улица ваша?

— Наша.

— И дом ваш?

— Дом — мой. Только я не Васильев, а Василий Васильевич. Читаю: Ходжиев. Думаю: кто такой? Скоро Приеду... А я никого не жду... Смотрю: Васильеву. Вот-те на... Адресок-то перепутан, наверно.

— Как же быть? — растерялась Зоенька.

— Да как быть? — Василий Васильевич пошевелил усами.— Неси обратно. А расписочку мою порви.

Зоенька пожала крутыми плечиками и взяла телеграмму. На ее кукольном личике было написано недоумение, и Василий Васильевич засмеялся:

— Ничего, дочка, бывает.

Зоенька повертела в руках телеграмму и засунула в карман.

— А расписочку? — напомнил Василий Васильевич.

— Вот,— Зоенька послюнявила карандаш и поставила крест на квитанции. Потом она медленно побрела назад по улице.

Василий Васильевич постоял, посмотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом и, прикрикнув на рвавшегося с цепи бульдога, вернулся домой.

Капитан Харламов ожидал Зоеньку. Она рассказала ему всё, как было.

— Так вы сказали, Зоенька: товарищу Васильеву телеграмма? — уточнил Харламов.

— Сказала,— подтвердила Зоенька.

— И он взял?.

— Взял.

— Прочел?

— Да, прочел.

— А потом говорит: не по адресу?

Зоенька кивнула.

— Молодец, Зоенька!—Харламов пожал ей руку и напомнил:—Так, значит, никому ни слова!

Зоенька надулась: она умела молчать. Иначе бы ее просто не взяли в дружинники.

А Харламову было над чем задуматься.

ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА

Жизнь на границе шла своим чередом.

Август был таким же знойным, как и июль. Пески за ночь не успевали остывать и, едва показывалось солнце, сразу накалялись, обдавали жаром,

В колхозных садах собирали урожай. Старшина Пологалов привез из районного центра машину, до верху груженную дынями и арбузами. Это был шефский подарок.

Происшествий в подразделении не было. Разве что Бородуля еще не вошел в будто вымеренный по часам ритм пограничной жизни. И если бы кому-нибудь из пограничников вздумалось вести дневник, то он выглядел бы, примерно, так:

2 августа. Утро. Бородуля держится молодцом. Никто не говорит ему в сне на границе, и никто вроде не догадывается, что он струсил. (Бородуля забыл, что говорил тогда в наряде сержант Назаров). Впрочем, конечно, он не струсил, а просто чепуха какая-то приключилась со звездами.

Вечер. Бородуля беспокойно поглядывает на закатывающееся солнце. А вдруг, правда, Большая Медведица исчезла, потому что с ним что-то творится?

На боевом расчете Бородуля ерзает, и начальник заставы делает ему замечание. Что-то не очень хочется идти на границу.

Бородулю назначают дневальным по конюшне.

Отлично!

3 августа. Утро. Бородуля занят уборкой в конюшне. Что же — дело привычное. Смехота с этими самыми звездами.

Он залезает на станок и видит в узкое окошко небо. Небо, как небо. Синее. И вовсе не страшное. Как дома. А вечером будет в звездах.

«Увижу Большую Медведицу,— думает Бородуля,— и всё станет на место».

— Бородуля?

— Я! — Он прыгает на цементный пол и вытягивается перед старшиной Пологаловым.

Старшина подозрительно смотрит на него:

— Вы что делали, Бородуля?

— Пыль сметал,— не моргнув, отвечает Бородуля.