— Дешевый буду, — осклабился он, снимая мундштук папиросы грязными пальцами и обводя заспанными глазами своих проснувшихся приятелей, — этот фрей думает, что попал в коммуну или колхоз. Может быть, тебе и шамовки дать?

Присутствующие охотно заржали, отдавая дань остроумию своего товарища.

— Ну–ну, милорд! — прикрикнул на владельца дорогих папирос Ухлай. — Зачем же хамить порядочному человеку? Дай–ка сюда…

Оборванный, словно огородное чучело, «милорд» беспрекословно, хотя и без видимой охоты, протянул папиросную пачку. Ухлай угостил папиросой Мишку, взял себе и сунул пачку в карман плаща.

— Несовершеннолетним курить вредно с точки зрения великого французского ученого Чарльза Диккенса, — сказал он назидательно подростку, протянувшему было руку, чтобы забрать принадлежащую ему пачку, и снова повернулся к Мишке, так неожиданно и весьма кстати появившемуся в «кодле». — Выйдем на свежий воздух.

Мишка послушно вышел вместе с ним из душного склепа. Воздух был и вправду свеж. Между оголенными заморозком кустами сирени сквозил пахнущий горечью и снегом восточный ветер. Он легко проникал сквозь многочисленные дыры в огромном, не по росту пиджаке нынешнего его владельца, вынуждая выстукивать зубами мелкую дробь.

— Не по сезону одеты, ваше сиятельство, — заметил Ухлай.

— Да что–то захолодало раньше времени, — поежился Мишка.

— Раньше не раньше, а дело к зиме идет. Сходи к маклакам, подбери себе что–нибудь потеплее.

— Маклаки без денег не дадут, я лучше стырю где–нибудь.

— Выходит, ты мне все свои наличные выложил, себе ничего не оставил?

— Ага… — признался Мишка.

Ухлай вытянул трубочкой тонкие губы, поцокал языком. Затем решительно достал из кармана смятую десятку, протянул Мишке. Тот было сделал протестующий жест, но Ухлай насильно втиснул деньги ему в ладонь:

— Бери, бери… не чужие ведь. Отдашь когда сможешь.

— А когда я смогу?

— Если будешь умником — скоро, — Ухлай придвинулся к самому лицу собеседника. — У меня на мази одно дело.

— Как тогда — на железке? — усмехнулся Мишка.

— А что на железке? — нахмурился Ухлай. — Если бы менты не навели шухер, хороший бы дуван взяли. — Он расправил морщины на лбу. — Но теперь совсем не то, понимаешь? Теперь мы возьмем такой куш, что и Соньке–Золотой ручке не снился. Ты, конечно, пойдешь с нами на дело?

— Пойду, наверно… — переступил рваными ботинками на жухлой траве Мишка. — А с кем это — «с нами»?

— Потом узнаешь. Приходи сегодня вечером на Бешоромбаш в хевру к лупоглазой Катьке, там обо всем договоримся, — подмигнул Ухлай сообщнику и подчеркнуто дружелюбно хлопнул его по плечу. — Великий шухер затевается в городе. Самое главное не прозевать момента и не размениваться на гроши. Как говорится, красть — так миллион, любить — так королеву!

Миллион решили брать в банке. Об этом Мишка узнал в хевре, то есть притоне лупоглазой Катьки, которая, хотя и не была королевой, но пользовалась определенным успехом у своих блатных завсегдатаев. Возглавлять налетчиков будет Ухлай. Под общим руководством какого–то Треста. Кто он такой этот Трест, Мишка не знает, но думает, что не меньше как «пахан» краевого, а то и союзного значения. Вот пока все, что он успел разузнать, находясь эти несколько дней в воровской малине.

— Ну что ж, неплохо, — похвалил своего агента начальник ОГПУ, повстречав его в условленном месте. — А на какое число назначено ограбление?

— Он и сам не знает, — ответил Мишка. — А тот, что приконал от этого самого Треста, худущий такой, с усиками, сказал, что нам это незачем знать прежде времени.

— А оружие вам обещают?

— Обещают всем дать по нагану. Ухлай спросил, кто даст? А он говорит: «Бог даст», а сам лыбится и зубы у него, как у лошади.

Степан насторожился: опять ссылка на божье покровительство. Может быть, припрятано это оружие где–нибудь в церковном подвале?

В тот же день он разослал своих людей по всем имеющимся в городе духовным заведениям. Сам же отправился в пекарню. Она находилась на главной улице напротив детского дома.

— Можно? — спросил он, заглядывая в дверь подсобки, где обычно находился заведующий пекарней, и тотчас увидел склоненную над столом лысую голову.

— «Я услышал — и вострепетала внутренность моя, при вести о сем задрожали губы мои», — донесся в ответ и в самом деле задрожавший от радости голос заведующего. — Заходи, заходи, и да как сказал пророк Аввакум: «Все заклятое в земле Израильской да будет твоим». Кто это тебя так? — ткнул он пальцем в выглядывающую из–под фуражки марлевую повязку.

— А… пустяк, за притолоку башкой зацепился, не рассчитал, — усмехнулся Степан, заходя в душное от печного жара помещение и садясь на предложенный табурет. — Как живешь, Иннокентий Павлыч? Накормишь ли сегодня город хлебом?

Иннокентий наморщил лоб, подыскивая подходящую к моменту цитату из Священного писания, но Степан опередил его.

— Я знаю, что ты скажешь: «Христос, мол, пятью хлебами накормил несколько тысяч человек», так ведь? Я к тебе вот по какому делу… — и он рассказал бывшему ктитору о своих предположениях.

— Ну что ж, в словах твоих есть резон, — погладил свою лысину Иннокентий, — но что касается подвала в Успенском соборе, то в нем, кроме старой рухляди да крыс, ничего нет. Да ты и сам знаешь…

— Все же не мешает проверить. У тебя ключи от подвала целы?

— А как же.

— Тогда пойдем посмотрим, а то мне не хочется вовлекать в это дело сторожа.

— Конечно, — согласился Иннокентий, вынимая из выдвинутого ящика стола связку ключей.

В подвале и в самом деле ничего подозрительного не оказалось.

— Я же говорил, — пыхтел в полутьме Иннокентий, перелезая вслед за Степаном через груды пропыленной всевозможной церковной утвари.

— Похоже, что ты прав, — согласился с ним Степан, чихая от лезущей в нос пыли. — Но о какой же в таком случае «божьей пазухе» толковали контрреволюционеры, когда они ехали с «дядей Федей» в буруны? Может, все–таки в подвале имеется тайник?

— Ну, где ему тут быть, — возразил Иннокентий. — Мы ведь с тобой, Степан Андреич, этот подвал с одиннадцатого года знаем.

— Что верно, то верно, — согласился со старым подпольщиком Степан и, подойдя к стоящей посреди подвала гигантской колонне, похлопал по ней ладонью: — Экая глыбища!

— На ней, считай, весь собор держится, — отозвался Иннокентий.

Степан промерил шагами расстояние от одного угла опоры до другого, насчитал восемь с лишним метров.

— Представляешь, сколько в нее кирпича вбухали? — проговорил он с невольным изумлением в голосе. — Можно многоэтажный дом выстроить.

— Ты думаешь, колонна эта сплошная? Она цельная только по углам.

— Как — по углам? — не понял Степан.

— Очень просто: по углам стоят четыре каменных столба по два метра в поперечнике, а между ними — обыкновенные стены.

— Откуда знаешь?

— Дьяк говорил, при нем этот собор закладывали.

— Так значит… — Степан приблизил вытаращенные глаза к глазам Иннокентия, — внутри опоры пустота?

— Выходит так, — согласился Иннокентий, начиная догадываться, какая мысль пришла в голову начальнику ОГПУ.

— Восемь на восемь — шестьдесят четыре квадратных метра полезной площади, исключая пространство, занятое столбами, — бормотал тот, ощупывая шершавые от штукатурки восьмиметровой ширины грани гигантской колонны. Одну за другой. Со всех сторон. Увы, никакого намека на какой–нибудь лаз или потайную дверцу.

— Ну и фантазеры же вы, чекисты, — покачал головой Иннокентий.

— Без фантазии нашему брату нельзя, — согласился с ним Степан, продолжая исследовать опору. — Как сказал один мудрый человек: «Лучше иметь ошибочную гипотезу, чем никакой». Пошли отсюда.

Они выбрались из подвала, Иннокентий повесил на дверь замок.

— А ключ дай мне, — протянул руку Степан.

— Зачем?

— На всякий случай.

По проспекту шли молча, каждый думая о своем: Иннокентий — о хлебной выпечке, Степан — о «божьей пазухе» с оружием для мятежников. По плану руководства тайной белогвардейской организации, именуемой «Трестом», мятеж должен вспыхнуть одновременно по всей стране в день религиозного праздника «Воздвиженье животворного креста». Об этом его предупредили шифровкой из Владикавказа. До праздника остается меньше недели. За эти оставшиеся дни нужно во что бы то ни стало найти и обезвредить контрреволюционную верхушку или по крайней мере предугадать места возможных выступлений. Одно из них он уже знает — банк. Не трудно догадаться, что мятежники попытаются одновременно покончить с ОГПУ, милицией, телефонной станцией и другими важными для захвата власти учреждениями. Где же находится эта «божья пазуха», по–видимому, настолько хорошо законспирированная, что враги даже не остерегаются говорить о ней вслух.