Ломпатри поднялся из-за стола, держа в руке кружку, полную браги. Он пошатнулся, и брага выплеснулась на его пурпурный кафтан с золотыми узорами.

– Вертепы! – тихо выругался рыцарь, а потом произнёс, почти крича, – И мне уже стало ясно, что является причиной ваших бед. С самого прибытия в Дербены я ото всех только и слышу что жалобы. Скол сгубил нас! Разбойники разрушили наши дома! Треклятые королевские войска сидят и ничего не делают, дабы помочь простому народу! Непогода! Наш урожай сгнил!

Тут рыцарь пошатнулся и чуть не упал.

– Я не проиграл ни одной битвы, – продолжил он, опираясь на стол, – Потому что знал: только я отвечаю за то, что произойдёт. А вы, как болотные черви ползаете в грязи и ждёте, когда за вас решат ваши проблемы! Великий рыцарь! Помоги нам вернуть наших дитяток!

Крестьянин Мот резко встал со своего стула. Молнезар тоже поднялся из-за стола. Вандегриф, увидев, как злобно смотрит Мот, тоже встал и схватился за мизерикорд, висевший у него за поясом.

– Сядьте все! – приказал Ломпатри. Все послушались. Ломпатри тоже сел.

– Налей, – попросил он непонятно у кого. Я оказал ему честь и наполнил кружку новой порцией браги. – Вы слабаки, – спокойно продолжил Ломпатри. – У вас нет чести, нет благородства! Но, что ещё хуже, вы глупы. Вы видите только очевидное. Вы не задаёте неудобных вопросов самим себе. Хоть кто-нибудь из вас озадачился тем, почему похитили ваших детей? Почему не спалили всю деревню? Почему похитили именно их, а не других крошек? Почему не взяли, к примеру, старуху вашего старосты? Неужто, она стряпает хуже молодой Всенежи? И кто указал бандитам, кого брать, а кого оставить?

В общем доме повисла тишина. Крестьяне упёрли в старосту хмурые взгляды. Казалось, сейчас всё взорвётся, и на старика обрушится сила, ужаснее которой нет на этом свете – сила народного гнева. И в этой тишине, скрипя старыми проржавевшими петлями, отворилась дверь, а из сеней ступили пятеро мужиков. Раньше в деревне я их не видел; скорее всего, чужаки. При тусклом свете жировых горелок и танцующем пламени камина, разобрать их лица оказалось сложно, но одного из них я всё же узнал. Это был Акош – тот самый разбойник, которого Ломпатри чуть не убил тогда на привале. Здоровенный детина опять раздобыл себе дубину с ржавыми гвоздями. Он браво размахивал своим оружием, обращался с нею как царь со скипетром и указывал ею на того, к кому обращался. С собой он привёл ещё людей, обычных головорезов поменьше ростом, вооружённых старыми ржавыми мечами. Один из них держал в руках недурной лук. За спиной у него виднелся колчан стрел. Даже в полутьме мне стало ясно, что лук и колчан сделаны мастером и стоят немалых денег.

– Почто меня не пригласили? – заявил Акош, указывая своей дубиной на стол-поляну. Ему никто не ответил. – Подземные твари! Глядите-ка! Это ж рыцарь! А я думаю, отчего это так жареным пахнет! Парни, я рассказывал вам, как поджарил этого атарийского доходягу-рыцаря?

Жена старосты Бедагоста и несколько женщин, что сидели с нею на женской лавке тихо собрали своё шитьё и юркнули в другую комнату.

– Побледнел ты, холоп, – ответил ему Ломпатри, и протянул руку к рябчику, лежавшему у него на деревянной тарелке. – Крови много потерял? Или дерьма собственного обожрался и теперь болеешь?

Не успел он взять рябчика, как в поджаренную дичь угодила стрела, выпущенная разбойником-лучником. Деревянная тарелка раскололась пополам, а стрела засела глубоко в столешнице.

– Здесь я тебя в помоях полоскать буду, – надменно заявил Акош. – А потом убью. Ну, давай, вонючий рыцарь, хлебни браги!

Лучник вытащил из колчана очередную стрелу и наложил на тетиву. К тому моменту я уже точно знал, куда он будет стрелять. Что-то во мне пришло в движение, и я ощутил, как проснулись мои руки. Они словно налились кровью и готовы были броситься на разбойников, словно одичалые волки.

– Пей брагу, знать поганая! – приказал Акош.

Ломпатри мешкал. Исподлобья он глянул на Вандегрифа. Тот смотрел вниз себе на колени. На коленях рыцаря покоилась рука, сжимающая обнажённый мизерикорд. Воська онемел от испуга и, похоже, уже молился о своём спасении забытым в этих землях богам. Только Закич пристально смотрел на Ломпатри. Закич, будучи простолюдином, в кабацких драках понимал больше, чем знатный господин. Когда глаза рыцаря и коневода встретились, последний еле-заметно кивну господину, намекая на то, что выпить придётся, так как расклад получается не в пользу славного рода Сельвадо из Айну. Рыцарь медленно протянул руку к кружке с брагой, взялся за ручку и стал подносить кислое пойло ко рту. В этот момент я услышал треск тетивы. Тогда я выбросил руку над столом и сжал в кулак. В кулаке я держал стрелу, которую лучник выпустил в кружку Ломпатри. Она не долетела до цели всего с пол-аршина. В горнице Общего Дома снова повисло безмолвие. Только капля крови, упавшая на стол с моей руки, нарушила грозную тишину.

– Да как так-то? – опешил лучник. Это оказались его последние слова. Мгновением позже мизерикорд Вандегрифа уже вонзился в его грудь. И ловко же рыцарь метнул своё оружие через всю горницу! Ломпатри издал боевой клич и взялся поднимать стол. Сидящие по обе стороны присоединились к нему и потащили тяжёлый деревянный стол прямо на Акоша. Тот просто ничего не успел предпринять, а его уже придавили к стене. Громилу не раздавило. Сильный как буйвол разбойник взвыл от боли, поднял свою огромную дубину и одним махом расколол стол пополам. Теперь горницу заполнили перемазанные едою мужики, жаждущие убить друг друга. Завязалась драка не на жизнь, а на смерть.

– Убить всех! – заорал Акош и ринулся в бой. Молнезару досталось первому: главарь бандитов шибанул его по голове своей дубиной. Бедняга отлетел в угол, как драный кот. Крестьяне кинулись в рассыпную. Только Кер – низкорослый пахарь с косматыми бровями не растерялся. Он вытащил из лучника мизерикорд Вандегрифа и приготовился к схватке с одним из разбойников. Но тому хватило одного удара, чтобы выбить оружие из рук неумелого крестьянина. Тут и пришёл бы Керу конец, если бы Вандегриф, стоящий позади не оттолкнул беднягу и сам не занялся бандитом. Против рыцаря, даже безоружного, лихой малый с ржавым мечом долго не выстоял. Увернувшись от первого удара, черноволосый рыцарь с размаху огрел разбойника скамейкой по голове. Потом он забрал у бедняги меч и воткнул его ему же в брюхо.

Ломпатри тем временем не спешил удивлять всех своей силой и сноровкой. После приличной порции браги он двигался медленнее, а пурпурный кафтан совсем не защищал его от ударов. Главарь бандитов обрушил на владыку провинции Айну всю свою ярость. Теперь рыцарь валялся у камина в изорванном, залитом кровью облачении, и пытался придти в себя. К счастью Акош был слишком занят, чтобы нанести последний сокрушающий удар по голове своего заклятого врага: Закич, вооружившись острой щепой, отколовшейся от разбитой столешницы, атаковал его. Тем временем другие разбойники принялись резать крестьян. Убив двух стариков, они кинулись на помощь своему главарю, чтобы расправиться с Закичем. Однако тут их настиг Вандегриф. В одной руке он сжимал ржавый меч, а в другой короткий, но острый мизерикорд. Искусно парируя удары, рыцарь потеснил бандитов к алтарю, где стояли вырезанные из дерева фигурки пенатов. Эти деревянные идолы защищали деревню от злых духов и хранили в себе силы предков, населявших здешние земли много веков назад. В этом святом уголке Вандегриф и заколок разбойников. Ударив обухом меча одному по переносице, рыцарь навалился на другого и дважды вонзил ему под рёбра свой кинжал. Затем, он проломил ему ручкой кинжала затылок и швырнул бездыханное тело в сторону. Когда у первого разбойника снова прояснилось в глазах после удара по носу, Вандегриф схватил его за нижнюю челюсть и дважды проткнул ему шею своим любимым оружием. Кровь хлынула на алтарь, залив фигурки пращуров и потушив жировые горелки.

Мне удалось доползти до трупов разбойников и схватить их мечи. Один я кинул Ломпатри. Рыцарь поднялся на ноги и напал на Акоша, который уже чуть не расправился с Закичем. Они бились посреди развороченной горницы, наступая на яства, спотыкаясь о кружки и скользя по залитому кровью полу. Сначала Акош выбил из рук Ломпатри меч, потом рыцарь, ударом ноги, лишил главаря дубины. Сойдясь в рукопашную, они лупили друг друга, нанося тяжёлые удар, которые слышала вся провинция от северных гор, до южных полей. Акош был тот ещё верзила, и даже рыцарю, который сам в плечах – косая сажень, пришлось туго. Всё же ловкость, армейская выдержка и пот, пролитый в упорных тренировках, сделали своё дело: рыцарь одержал верх над необузданной силой дикаря. Ломпатри потеснил Акоша к камину, поставил его на колени и несколькими прямыми ударами в челюсть уложил противника. Скинув с плеч изорванный и уже никуда негодный кафтан, Ломпатри взял табуретку и топорик для рубки щепок, который лежал у камина. Положив руку потерявшего сознание Акоша на табурет, рыцарь яростно хватанул по ней топором и оттяпал четыре пальца. Акош мгновенно пришёл в себя и взвыл. Он метнулся в сторону, споткнулся и угодил прямо в пламя камина. Ломпатри потащил его за ногу и, как следует, треснул ему по челюсти обухом топора. Стряхнув с табурета отрубленные пальцы, он положил другую руку Акоша на эту трёхногую, шатающуюся плаху и снова ударил топором. Акош заорал. Его лицо скривила агония. В широко открытом рту желтели залитые кровью зубы. Ломпатри в ярости схватил табурет и сильно вмазал им по голове Акоша. Табурет разлетелся в щепки, а главарь разбойников упал лицом в пол, залитый кровью и брагой. Несчастный выл и кашлял, захлёбываясь кровавой смесью. Но ему стоило бы радоваться, ведь он остался один: все его спутники уже отправились в мир иной.