– Ох, подземные твари! – воскликнул Ломпатри, держась за живот. – Пропади пропадом этот вонючий вертеп! Дышать здесь нечем! Рыцарь спешно покинул конюшню, оставив слугу в недоумении: таким Воська своего господина ещё не видел.

Новость о том, что Мот нашёл идеминель, быстро разнеслась по Степкам. Незамысловатый план Мота выменять сок редкого растения на дочь, тоже в миг стал известен всем. Особой радости этот план, конечно же, не вызвал: недалёкие крестьяне хоть и не слыли мудрецами, однако понимали, что провернуть задуманное вряд ли удастся. У разбойников есть оружие, а у крестьян нет. Разбойники хитрые, а провинциальный люд, столетиями живущий на одном месте среди бескрайних степей, никогда не имел дела с торговлей на грани преступления и со сделками на грани жизни и смерти. Деревенские чесали затылки, поглаживали бороды, сжимали в раздумье губы и хмурились, хмурились, хмурились. Простолюдины красного словца за пазухой не держали, и от этого не могли тот час же разнести план Мота в пух и прах. Да что и говорить – им оказалось сложно даже выразить вслух то, что затея с редкостным цветком не стоит и выеденного яйца. Причём то, что план этот шит белыми нитками, через минут двадцать понимали уже абсолютно все. Чтобы вернуть женщин, одного цветка мало: чудесное растение у крестьян попросту отберут! Здесь нужен хороший воин, а то и два. И как же постичь замысел реки времени, если совершенно случайно оказавшиеся в Степках два рыцаря, собирают свой скраб и отправляются обратно, в мир больших городов и высоких крепостных стен из прочного камня?

Деревенские высыпали на улицу и встали подле своих изб. Дети бегали вкруг повозки и лошадей, стоящих посреди деревни у колодца, вырытого почему-то на самом холме. На крышке колодца сидел Закич, пиная валявшийся у его ног вещевой заплечный мешок. Коневод щурился от косых солнечных лучей, бьющих прямо в глаза, и теребил кончик своей жиденькой бородки. Воська сновал взад-вперёд с мешками, сумками, уздечками и прочими вещами, стараясь поскорее приготовиться к пути.

К колодцу подошёл нуониэль. Где он гулял до этого – неизвестно. Ходил ли близ деревни или же заходил в дом покойного звездочёта. Детвора радостно окружила его и продолжила свои шумные игры, стараясь вовлечь в них диковинного гостя. Нуониэль не обращал на детей внимания. Его взор приковал малыш, который только недавно научился ходить, и теперь старательно вышагивал поодаль от всех, расставив руки, чтобы не завалиться на бок. Ребёнок был босой, в рваных штанишках из мешковины и в сковывающем движения зипунчике подбитым шерстью. Нуониэль подошёл к ребёнку и поднял его на руки. Оглядев крестьян, он направился к главному дому, где стояло большинство из них. Подойдя к молодому парню, он отдал ему ребёнка, который радостно воскликнул: «папа!»

Дети, играющие с прутикам вокруг нуониэля галдели всё громче и громче. Угомонить их, казалось, уже невозможно. И тут староста рявкнул на них что было сил:

– А ну ж! Оголтелые, сгиньте! Вон рыцари идут, – прошипел он.

На другой стороне, из дома звездочёта Мирафима появились Ломпатри и Вандегриф. Оба в чистых белых рубахах и небрежно накинутых на плечи лисьих шкурах. Оранжевый мех горел на остывающем осеннем солнце, и всем видевшим это показалось, что ещё очень тепло, и зимы не будет долго-долго. Но жёсткий ветер и порывистые переливы туч предвещали конец осенней прохлады и скорое начало зимних морозов.

– Через семнадцать дней мы доберёмся до Кирина, – сказал Вандегриф, когда они шли к своим коням. – Половой в одном из тамошних кружал мой давний знакомый – он пособит нам с золотом. Оттуда до наших краёв дней десять. Здесь нас никто не знает, посему в Вирфалии можно не скрывать наши лица. На родине придётся облачиться в крестьянские рубахи, чтобы добраться до Анарона неузнанными. А после того, как вы встретитесь с королём, мы в открытую выступим на предателя Мастелида. Так что уже через пару месяцев вы, господин, будете лежать на мягких шкурах в своём замке и пить любимое вино.

– Пересечь Вирфалию будет не так просто, как вам кажется, господин, – заметил Ломпатри.

– Соблаговолите объяснить, почему, – попросил его Вандегриф. – От этого может зависеть выбор пути.

– Утомительная история. Мне хочется быстрее убраться из этого места. Лучше я поведаю об этом по дороге.

Ломпатри понимал – спешно покинувший Дербены рыцарь Гвадемальд не станет убеждать короля Девандина в том, что рыцарь Гастий пал не от руки атарийца: у бедняги куча своих забот. Скорее всего, уже вся Вирфалия гудит о том, что некий подлец Ломпатри коварно убил благородного вассала короля. Всё, на что мог надеяться рыцарь – это, что война между двумя царствами ещё не началась из-за всей этой истории. К счастью, ключ к решению проблемы у Ломпатри был, но сейчас рассказывать об этом Вандегрифу не к чему. Даже учитывая то, что черноволосый рыцарь совсем не любил сказочных существ.

Деревня собралась посмотреть, как гости отправляются в путь. Рыцари уже сидели на своих конях. Жеребец Вандегрифа поражал всех своей красотой. Чахлый конь Ломпатри, свита и прогнившая телега выглядели жалко. Воська, сновавший вокруг, придавал экипажу комичности: требовалось погрузить багаж, подставить ступеньки рыцарям, чтобы те сели на коней, прицепить телегу к вьючной лошади, не забыть устроить на телегу нуониэля, который не хотел ехать верхом на лошади. А самое страшное для Воськи – подать нуониэлю его тонкий меч, в берестяных ножнах. Меч всё так же пугал добродушного слугу, но благородный господин в пути должен иметь при себе своё оружие, и кому-то необходимо это оружие подать. Если снимать мерки с этой страшной вещи, для того, чтобы сделать ножны, оказалось не столь пугающим занятием, то теперь, когда меч находился в непосредственной близости от рук сказочного существа, Воська почувствовал почти животный страх. Без своего хозяина меч просто выглядел страшно. Нуониэль же этим оружием владел и мог, если бы помнил как, устроить в деревне настоящий кровавый пир. И кто знает, может, именно теперь к этому недочеловеку вернётся память, а вместе с ней и неистовая ярость, которую старому слуге довелось увидеть тогда на перекрёстке.

Воська всё пытался добиться в этом деле помощи от Закича, который не имел никаких предрассудков по поводу меча и нуониэля. Но коневод сегодня оказался совершенно бесполезен. Он сидел на колодце и наблюдал за происходящим с тем видом, который как бы говорил: «раз вы все такие умные – делайте, как разумеете, а я хоть и глуп, но делать желаю всё по своей собственной воле». Так он и сидел, пиная ногою свой поношенный заплечный мешок.

– Закич! – окликнул его Ломпатри уже не в первый раз. – Куда ты, бестолочь, сгинул?

Заметив, что коневод продолжает сидеть сиднем, слыша зов своего сюзерена, Ломпатри удивился. Стало ясно, что дерзкий малый не собирается проверять упряжи коней. Рыцарь дёрнул за уздцы. Его конь медленно повернул и, звеня упряжкой, подошёл к колодцу.

– Итак, – произнёс Ломпатри.

Закич поднял глаза на своего хозяина и тяжело вздохнул. Потом он спрыгнул с колодца и молча направился к телеге. Он подошёл к Воське. Старый слуга теперь боялся не только меча, но и гнева Ломпатри, за непослушание коневода. Закич махнул на Воську рукой.

– Эх ты, деревня! – сказал он и вытащил из кучи скраба страшный меч. Он обошёл телегу кругом и отдал меч сидящему на другой стороне нуониэлю. Затем он коснулся покрытого пожелтевшими травинками подбородка этого существа и поглядел на его шею.

– Чтобы ни у кого не осталось вопросов, скажу всё от сердца, – начал Закич громко, так, чтобы его слышал не только Ломпатри, но и все остальные.

– Когда я тебя увидел в том зловонном кабаке, господин рыцарь, я сразу понял – с тобой допрямо хватишь лиха.

– Да как ты смеешь, дрань! – заорал на Закича Вандегриф, и пришпорил своего маститого коня, чтобы подскакать к мерзавцу и всыпать ему розгой, которую он по обыкновению всегда держал в руках, сидя на своём дэстрини, но которой никогда не касался дорого животного.